Газогенератор (Части 1-3)

Но вот совещание закончилось и санитарный врач метрополитена попросил профессора-энтомолога, а равно как и военных медиков спуститься с ним под землю и принять личное участие в поиске этих самых мест личинкования-окукливания. Профессор согласился – в этом предложении его заинтересовали не столько комары, сколько сама экскурсия по «закулисному» метро, ведь редко кому из пассажиров попадёт туда заглянуть. Тумко согласился, потому что ему ещё в Штабе было приказано согласиться. А вот Деркачёв согласился искренне, аж подпрыгнув от азарта. У него появилась ещё одна, и вполне возможно последняя реальная возможность найти эдеса. Притом в таком месте, куда бы он сам ни за что не залез. И поиски можно проводить не прячась от человечьих глаз, вполне легально и с комфортом.

Подошёл «Пазик», маленький кубик-автобус с острым утиным носом. Спешно сколоченная экспедиционная группа погрузилась и отправилась на Лиговку, на ту же станцию, где Сява видел живого эдеса и откуда начались его приключения. По пути гланврач метрополитена стал сетовать о том, как опасно брать пробы из луж между рельсами. Там сбоку есть специальная железяка, по которой идёт ток высокого напряжения. Ток отключают только ночью, а сейчас чтобы туда залесть, надо просить кого-то из рабочих. Посторонних он туда ни под каким видом не пустит. Вон на прошлой неделе какие-то геологи вели свои изыскания подземных потоков, что размывали тоннель между Ленина и Мира. Так вот один из тех умников решил пописать в тоннеле и попал струйкой на токопроводную линию. А моча что? Моча это электролитный расствор, а значит хороший проводник. Так и долбануло дядю через писюн током в несколько киловольт. В больнице помер. Доценту-медику и профессору-энтомологу сразу захотелось облегчиться загодя, а Деркачёв вообще аж перекривился. На него нахлынули недавние воспоминания, как он мучался в КГБ и на гауптвахте, не имея возможности справить там малую нужду. Конечно со смертельной электротравмой через столь пикантное место такое не сравнить, но тоже не сахар.

По приезду на станцию все дружно построились в очередь около служебного туалета – туалет был занят. Через минутку загудел смываемый унитаз, дверь открылась, и оттуда вышел тот самый старшина-милиционер, сдавший Деркачёва в Комитет. Он столкнулся с Сявой нос к носу. Старшина крайне смутился, увидев своего задержанного в служебном помещении, да в курсантской форме, да в сопровождении каких-то чинов, и ещё с тем же самым чемоданом, что он сдал комитетчикам со всеми предосторожностями. Оказывается молодой человек говорил чисую правду. От самосознания собственной глупости лицо мента опять преобрело крайне дебильное выражение. Тот крякнул нечто нечленораздельное и скрылся в дверях своей коморки под светящимся синим знаком «Милиция».

Пришла начальница станции – милая тётечка в строгой чёрной, словно эсэсовской, форме и красном головном уборе не пойми какого фасона, не то шапка, не то берет. Узнав причину, начальница вызвала мастера. Ну это уже был типичный работяга, засаленый, с натруженными руками, в ярко-оранжевой жилетке поверх ватника. Он провёл группу по какому-то узкому коридору вглубь метро. Коридор закончился обычной дверью, что выводила на очень узкую и длинную платформу по краю тоннеля. Рядом на столбе была сделана полочка, где лежало несколько мощных фонарей. Работяга взял один и посветил в тоннель. Меду путями блестела лужа. Мужику протянули банку, и тот, не обращая никакого внимания на идущую рядом линию высокого напряжения, буднично спрыгнул вниз и зачерпнул из лужи воды. На своде тоннеля заиграли блики света. Рабочий передал банку, а потом неторопясь вылез. Тоннель там каким-то бугром, из-за которого показались три огонька в ряд – верхние прожекторные фары приближающегося поезда. В пронизывающих темноту лучах тесное пространство метро показалось ещё меньшим. Хотя стоящих на бетонном поребрике людей отгораживали от поезда стальные перила, но сам вид мелькающих на расстоянии вытянутой руки вагонных окон, что слились в одну жёлтую ленту, вызывал щемящий ужас. А ветер? Да это настоящий ураган, того и гляди сдует под колёса. Работяга же как ни в чём не бывало стоял, опёршись на перила, и равнодушно смотрел на проносящийся мимо поезд. Остальные было вцепились в попучни побледневшими руками, но быстро отпрянули, чтобы упереться спинами в стену.

Станция совсем рядом, поезд замедлял ход. Уже видны люди в окнах, а вот медленно проплыл последний вагон. В нём пацаны прильнули к окну, пытаясь разглядеть мелькнувшие в темноте людские фигуры. Деркачёв помахал им вслед, а потом попросил у рабочего фонарь и поднёс к нему банку. Мутная вода воняла креозотом, в ней плавали хлопья похожей на сажу чёрной гадости, чем мажут шпалы и рельсы. А на поверхности была отчётливая масляная плёнка. Не хорошее это место и для людей, и для комаров.

– Тут эдеса быть не может. Его личинка хоть и живёт в воде, но дышит воздухом. У неё как у пловца специальная трубка есть, только не на голове, а на заднице. Так вот масло эту трубку закупоривает и личинка дохнет. К тому же ветерок тут у вас… антикомариный.

Потом Сява долго втолковывал работяге какие условия подходят для комариных личинок. Мужик снял шапку, почесал затылок и сказал:

– Ну тогда, мил человек, твого египетского насекомого у нас нет! Крысы есть сколько хочешь, наши родные, и блохи есть, даже сверчки есть кое-где, а вот этого, извини, нету.

– Как нету?! Я два дня назад, на этой самой станции, своими глазами…!

– Не-е-е, то ты не у нас видел! Не у тоннельщиков. То у вентилляционщиков. Пойдёмте, я вас туда проведу.

Оказалось, что метро это не только тоннели. Это ещё и сложнейшая система подачи и обогрева воздуха. Частично эту функцию берут несущиеся позда, частично специальные механизмы. Работяга привёл группу к громадному колодцу венилляционной шахты, уходящей на десятки метров вверх. Вместо привычных кабелей вдоль стен здесь шли какие-то трубы и эти трубы были тёплыми. На самом дне шахты лежала решётка, а под ней в бетонных квадратных выемках стояла вода. Может эта вода натекала сверху, может где-то сочилась из труб, а может скапливалась конденсатом, когда тёплый воздух вырывался на мороз. Решетку подняли и Деркачёв зачерпнул этой водицы. Вода оказалась с заметным кориченевым оттенком и характерным болотным запахом. В ней бесилось множество мелких головастых червячков. Наконец червячки успокоились, собравшись на поверхности вниз головой. На каждой малюсенькой жопке была видна крошечная пушистая трубочка-трахея, которую эти головастики высунули на воздух.

– Эдес эгипти! – победно произнёс Сява.

Главный санитарный врач метрополитена срочно стал давать указания сколько сюда нужно кинуть отравы. Потом развернул схему венилляции и стал распоряжаться о том, чтобы протравить подобные места по всему метро. Ленинградской микронише египетского эдеса приходил конец. Деркачёв судорожно держал банку, прижимая её к самому сердцу – в ней бились последние дети комариных могикан. Всё, рабочее прикомандирование подошло к концу. Миссия выполнена, подполковник Тумко облегчённо вздохнул и дёрнул сержанта за рукав, мол пошли, нечего тут время терять. Профессор-энтомолог тоже особого научного интереса не высказал. Единственные слова, что он произнёс за всю «экаспедицию» было ёмкое «ты смотри!» и «надо же!», когда проносился поезд, и когда Сява нашёл личинок. Делу конец, все довольны, всезнающее КГБ можно успокоить простым рапортом: «не извольте беспокоиться, информация подтвердилась, очаги обнаружены и ликвидированы, профилактические меры внесены в план мероприятий, спасибо за сигнал и за содействие». Гляди и грамоту какую дадут, и благодарность по партийной линии, и отпуск летом, и бесплатную путёвку в санаторий в виде поощрения.

И лишь Сява не считал проявленное служебное рвение достаточным – ведь ему выпал единственный шанс «окультурить» эдеса. В том что он сохранит личинок живыми он не сомневался – это наиболее простая часть работы. Вырастить их в специальном аквариуме, потом дождаться окукливания и вылета, тоже дело не сложное. Даже накормить вылетевшую самку можно. Сложность – сам цикл. Чтобы комарики спаривались, а потомство получалось с приличным процентным выходом, словно цыплята на птицеферме. Вот тогда это называется технология разведения. Как на заводе – нажал кнопку, запустил механизм и получил продукцию – в данном случае сотни миллиардов голодных комаров. Просто же поддерживать несколько поколений насекомых в неволе называется не культивационной технологией, а лабораторным сохранением. Так вот даже такое сохранение – это головная боль и бессонные ночи.

Кстати сам Деркачев, пока возвращался с Тумко на кафедру, чуть не угробил всё начинаие. Прошлая то ночь у него была по-настоящему бессоннной, а в позапрошлую едва удалось глаза сомкнуть. Считай третьи сутки курсант на ногах. Вот он и заснул в метро. Сидячих мест не было, и Деркачёв мирно дремал в позе гиббона на ветке – ухватившись за блестящий поручень и изрядно провиснув на нём. Ему даже стал сниться какой-то яркий сон обравками. Тут пальцы его разжались, да как на зло сразу на обеих руках – и на той, что висел, и на той, что держала чемодан. Чемодан упал, а Сява, как пикирующий камикадзе, улетел носом в пышный бюст дородной дамы, что сидела напротив, зарывшись по уши в воротникового песца. Дама истерично завизжала, Сява опрянул, совершил замысловатый кульбит, но не удержался на ногах и плюхнулся на бочину своего чемодана. Банка лопнула, и комариных личинок спасло только то, что негерметичный пенопалстовый термос стоял в завязанном полиэтилленовом кульке, где и сохранилось довольно много воды.

Придя на кафедру, Сява тут же выловил из одного аквариума пип – здоровых водяных жаб, что сидели там десятилетиями совершенно без дела, исключительно с эстетическими целями, ну и как кафедральная реликвия. Сразу после Отечественной войны какой-то научный сотрудник притащил их из Перу, где поймал нескольких молоденьких лягушат в знаменитом высокогорном озере Титикака. За время жизни на кафедре жабы превратились в настоящих монстров, напоминающих миниатюрных бородавчатых бульдогов столетнего возраста – у этих лягух страшный перерасход кожи на еденицу веса. Она висит у них морщинистыми складками, чтобы дополнительно впитывать кислород прямо из воды, своего рода жабья профилактика горной болезни. Тонзиллит взял обычное ведро, куда и посадил этих красавиц. Привередливым амфибиям такой карцер не понравился, а ещё сильнее он не понравился сотрудникам – кто ты такой, чтоб нашими любимцами так варварски распоряжаться? Деркачёв успокоил, что это мера временная и абсолютно вынужденная, и что скоро он восстановит лягушачий статус-кво, а заодно почистит заросший аквариум. На том и порешили.