Где бы ты ни скрывалась

— Помнишь, я рассказывала тебе про свою подругу Сильвию?

— Которую ты увидела в автобусе? Конечно помню.

Я встала, завернулась в его рубашку — от нее слабо пахло дезодорантом и мужским потом — и пошла на кухню. Достала из холодильника бутылку белого вина, вытащила пробку и закрыла все окна в квартире — становилось прохладно.

Стюарт сидел на постели, и глаза у него были страшно усталые, однако, увидев бутылку, он улыбнулся:

— Подумать только, а ведь когда мы познакомились, ты и капли алкоголя в рот не брала.

— Видишь, какое дурное влияние ты на меня оказываешь!

Мы пили вино прямо из бутылки, передавая ее друг другу. Вино было холодное и вкусное. С бесконечным терпением Стюарт ждал, когда я начну говорить, хотя больше всего на свете, наверное, мечтал о том, чтобы просто выспаться.

— На процессе Сильвия выступила свидетельницей. Она рассказала полиции, что я уже давно вела себя неадекватно, что я была совершенно помешана на Ли и нападала на него с кулаками, потому что считала, что он спит с другими женщинами. Она сказала, что я устраивала истерики, если он задерживался на работе. Еще она сказала, что когда-то у меня была мания резать себя бритвой.

Стюарт молча посмотрел на меня.

— Понимаешь, я никогда в жизни не занималась самоистязанием. Ни до, ни после Ли. Это мне абсолютно несвойственно. Я ненавидела себя — да, особенно после того, что случилось, но резать свое тело? Нет, для меня это было бы самым большим поражением в жизни.

— Я что-то не понимаю. Зачем ей наговаривать на тебя?

Стюарт отпил из бутылки и протянул ее мне. Я уже почувствовала живительное действие алкоголя, разбегающегося по жилам.

— Я полагаю, что он с ней спал.

— Ты никогда не рассказывала мне о процессе, — тихо сказал Стюарт. — Наверное, это было ужасно.

— Да, в чем-то даже ужаснее, чем само деяние.

— Почему-то я не удивлен.

— Но я не смогла присутствовать на всех заседаниях. На третий день меня увезли в психушку. Потом мне сказали, что его осудили за нанесение тяжких телесных повреждений. И еще, он что-то там здорово приврал в начале процесса, за что ему прибавили еще пару месяцев.

— Но ведь он долгое время садистски избивал и насиловал тебя, а под конец чуть не убил. Почему же его не судили за попытку убийства?

— Ли и сам полицейский. Он ведь почти четыре года прослужил в секретной службе, работал под прикрытием, а до этого обеспечивал техническое обслуживание подобных операций. А еще раньше служил в армии, — правда, я не знаю, в каких войсках. У него безупречная репутация. И в ответ на обвинение следствия он выдал им свою версию того, что произошло: что я преследовала его, дралась, царапалась и что ему уже давно следовало отправить меня в психушку, но он жалел бедную истеричку и так далее и тому подобное…

Стюарт с недоверием покачал головой:

— А как же твои травмы?

Я пожала плечами:

— Он сумел их убедить, что большинство порезов я нанесла сама, после того как он ушел. Он признал, что ему пришлось ударить меня пару раз, чтобы урезонить, но он был вынужден это сделать, потому что действительно любил меня. И не хотел, чтобы я угодила в сумасшедший дом. Он даже сказал, что я сама сломала себе нос, представляешь? Пытаясь ударить его головой… Конечно, все его аргументы были шиты белыми нитками, но самого главного он добился: посеял семена сомнения в голове присяжных.

— И Сильвия поддержала его версию?

— Да. А в больницу меня забрали до того, как пришел мой черед давать показания. Так что присяжные так и не узнали, что действительно произошло.

— Пусть даже тебя там не было! Кто-то должен был представить медицинское освидетельствование!

— О да, почему-то это сделал только психиатр. Этот добрый человек поведал всем, что я в невменяемом состоянии и, соответственно, давать показания не могу, что ради моей же безопасности им пришлось меня изолировать, поскольку они диагностировали острое нервное расстройство.

— Ладно, психическое состояние — отдельная тема. Но физически! Ты же была вся в ранах и ушибах. К тому же крайне истощена.

— Когда меня в первый раз привезли в больницу, я весила меньше сорока кило. Я потеряла около двух литров крови: на мне обнаружили сто двадцать ножевых порезов… И еще у меня начинался выкидыш.

Стюарт медленно покачал головой. Он ни на секунду не отводил от меня глаз.

— А какой идиот мог решить, что ты сама себя искромсала?

Я опять пожала плечами:

— После того как Ли закончил игры с ножом, он вытер лезвие и вложил мне в руку. И все порезы были нанесены в тех местах, куда теоретически я могла достать сама. Он только признал, что оставил синяки на моих руках, когда удерживал меня, а глаз подбил, защищаясь, поскольку я бросилась на него с ножом. Еще он сказал, что до того, как я бросилась на него, мы наслаждались тем, что называется «жесткий секс».

— Любой врач, работающий с пациентами, склонными к самоистязанию, сразу определил бы, что раны нанесены кем-то еще. И немедленно признал бы его аргументы полным бредом. Так себя изувечить никто не может.

Я перегнулась через него, достала бутылку и отпила большой глоток, а потом уселась на постели, скрестив ноги. Объяснять оказалось тяжелее, чем я думала.

— Я понимаю, что все это выглядит нелепо, но меня словно никто не принимал всерьез. Я уже столько раз прокручивала в голове тот судебный процесс! Да, все было ужасно, страшно несправедливо. Но что я могла поделать? В суд он явился в новом, с иголочки костюме, говорил складно, с дружелюбной улыбкой, и за ним стояло все его чертово отделение секретных агентов. К тому же правоохранительная система — его вотчина, он знает терминологию, говорит с ними на их языке. А я в это время находилась в палате для буйных душевнобольных. Кому они могли поверить? Поражаюсь, что они вообще посадили его, а не отправили на повышение с медалью за храбрость.

Даже сквозь алкогольный туман я видела, что на сегодня Стюарту достаточно. В его глазах появилось новое выражение, то, которое я заметила в глазах Кэролин несколькими часами ранее, — откровенный ужас.

Я поняла, что не могу рассказать ему о том, что видела Ли сегодня. Я боялась, что Стюарт не выдержит, он и так все рабочее время проводил в чужих кошмарах — не стоило наводнять ими еще и наш дом.

— Да ладно, чего там, — сказала я, ставя бутылку на стол. — Мне уже гораздо лучше. Посмотри на меня! Я молодцом!