Где сидит фазан

Эдмунд был уже совсем не мальчик — двадцать восемь лет. За плечами тревожная юность. Отчисление из университета, восстановление, бег с препятствиями от армии. Следствие по делу об угоне мотоцикла. Учительство в нехорошей школе, а там год, как два. Роман с эгоцентричной, легкомысленной особой, которая неделями динамила меня. И вдруг явилась в аэропорт, красиво заплаканная, прибавив к моему и без того разобранному состоянию ещё одну ненужную деталь.

Я улетал в Москву, надеясь украсить действительность хоть каким-то смыслом. Слишком долго моей жизнью управляли без него. Я мог бы, допустим, родиться в Швейцарии. В семье потомственного банкира… Нет, это перебор. Просто в Швейцарии. А родился в посёлке Химзавод Самарской области. Приглашая девушек в гости, я стеснялся выговорить адрес. Посёлок Химзавод, улица, мать её, Крайняя… Где здесь, помилуйте, смысл? И кому теперь всё это исправлять? Ладно, вытри сопли, — кивнули наверху. — Вот тебе чистый лист, пиши. Москва, точка. Спецфакультет психологии. Ольга Павловна Рюрикова, декан.

Потом, конечно, говорили, что моё очарование ею — выдумка. Я пытался возражать, но мне усмехались: да ладно, брось. Ты всё отлично рассчитал: второй диплом, аспирантура, защита, кафедра. Удали Рюрикову из этой системы, и что останется? Вот. Я перестал спорить. Удобнее выглядеть циником, ловким стратегом, чем пытаться объяснять необъяснимое. А именно: как я мог увлечься надменной, властолюбивой стервой, для которой люди — инструменты? Ведь правда в том, что я увлёкся ею. Мало того, — был влюблён. Это надо понять хотя бы сейчас.

Не всякая красивая женщина — стерва. Но любая стерва как минимум заметна. Такому содержанию необходимо всегда быть в форме. В неизменной готовности интриговать, соблазнять, побеждать. Запоминаться. Можно знать человека лет двести и не помнить цвета его глаз. Да что там глаза. Имена большинства одноклассников я забыл наутро после выпускного. У Ольги Павловны глаза были цвета аквариумной воды. Зеленоватые, цепкие, абсолютно кошачьи. Я увидел это за секунду, в первый день, с большого расстояния.

Рюрикова, в чёрно-белой гамме, бархате и стразах, шла по коридору мимо абитуриентов, беседуя с профессором Запрудиным, начальником того и сего. Говорила она, босс хмуро кивал. И чуть поодаль — кафедральная свита. «Здрасьте, Ольга Павловна!» — фамильярно крикнули из толпы. Деканша перечеркнула нас злобным взглядом и сразу отвернулась. Но мне хватило, я ощутил родство: запредельное самомнение, провинциальные амбиции, комплекс неполноценности. Я понял, что могу быть рядом с ней. Попасть в её избранный круг.

И для этого мало хорошо учиться. Надо стать узнаваемым. Но! Не умничать. Не суетиться. Не шестерить. Честный, заинтересованный взгляд, еле заметный кивок. Каждый лектор ищет в аудитории две-три пары надёжных глаз. Особенно — лектор посредственный. Лекции Рюриковой напоминали спич О. Бендера в шахматном клубе, затянувшийся на два семестра. Студенты — в основном учителя и соцработники, народ практичный, битый, зрелый — недолго велись на апломб и туфту. Ольга Павловна была непопулярна.

И да, вокруг неё образовалось маленькое стадо подхалимов. Выскочек, искателей преференций и льгот. Людей холуйского склада, которым эстетически приятна диктатура. Ольга Павловна не принимала их всерьёз. Я — тоже. Спокойно, — твердил я себе, — она разберётся. Сама тебя заметит и воздаст. Мой триумф на зимней сессии должен был её впечатлить. Однако следовало в этом убедиться. Пришлось добавить резкости в сюжет.

В школе я учился без горячки. В институте — намного прохладнее. Притом всегда знал, что легко могу стать отличником. Но зачем? Отличник был синонимом изгоя. Девушки любили вольнодумцев и фарцовщиков. Тратить лучшие годы на красный диплом виделось пиком абсурда. Кому он нужен, за исключением вашей мамы? Может, сельскому учителю? Ха.

Но вот появился шанс доказать. Я включил мозги примерно на две трети. Зачёты и экзамены сдавал без подготовки, меня отпускали, не дослушав. Я становился чем-то вроде достопримечательности. Увы, в этом не было личных заслуг. Будто в компенсацию за Химзавод судьба наградила меня памятью шпиона. Моя проблема — не запомнить, а забыть. Общую психологию — дисциплину Рюриковой — нам сберегли на десерт. Скверный предмет, одна информация — народ увлечённо готовил шпаргалки. За несколько дней до экзамена я позвонил ей домой. Откуда взял домашний номер? Не припомню. Тогда мне ещё не полагалось его знать. Звонок был наглым даже без учёта содержания. Звонок-тест.

— Ольга Павловна, я готов сдать ваш экзамен досрочно. Если можно, завтра утром. Найдёте время?

Она могла бы сказать: «Что вы себе позволяете?» Или: «Кто вам, собственно, дал этот номер?». Или просто: «Нет». Но она сказала:

— Смирнов, на последней лекции я, кажется, закрыла эту тему…

Пауза. И вдруг:

— Хорошо, предположим, я сделаю для вас исключение. Но вы сильно рискуете. Билетов не будет, задаю любые вопросы, отвечаете без подготовки. Согласны?

Ещё бы не согласен. Ура. Я её зацепил. Через полгода я услышу от неё «Слава» и «ты».

Июнь. Вчера я защитил диплом с отличием. Завтра подаю документы в аспирантуру. Научный руководитель: Рюрикова О. П. Я несу большой шелестящий пакет. Слишком громко шелестящий и заметный. Любому ясно, что в нём — коробка эксклюзивного шоколада самарской фабрики «Россия». Изысканная, белая с золотым тиснением. Можно представить, что за шедевры там внутри. Шоколад организовала мама. Переправила с оказией в Москву.

— Рюрикову трудно удивить, — сказал я в телефонном разговоре, — за границей часто бывает, и вообще.

— А надо удивить? — спросила мама.

— Ну, да… Отвлечь внимание. Мне как-то… ну… стеснительно, не знаю.

— Не волнуйся, отвлечём.

Достать презент мне удалось почти спонтанно. Он возник на краю стола, будто давно там лежал. Непринуждённость отняла все силы. Отказали речевые зоны коры головного мозга.

— Ольга Павловна, вот… Хотел какой-то скромный… Не корысти ради (боже, что я несу)… Чайку попить на кафедре.

Рюрикова тоже смутилась и от этого вдруг помолодела. На мгновение я увидел провинциальную девчонку из советского кино. Вплоть до конопушек под глазами и на шее.

— Слава, зачем?.. Это лишнее, забери.

— Меня здесь нет, — промямлил я.

И быстро вышел.

Не корысти ради. Тогда действительно зачем? Что искал я в Ольге Павловне? Нравилась ли она мне внешне? Даже этого я не могу понять. Говорили, что в молодости Рюрикова была сногсшибательна. На взлёте карьеры умело этим пользовалась. Сломала пару многолетних браков. Фамилии пострадавших мелькали на обложках учебников.

Помню, отмечали её новую книгу или должность. Звучали хвалебные тосты на грани сарказма. Профессор Лодочкин, живая иллюстрация к сказкам Братьев Гримм, выпил много лишнего. И высказался так:

— Да хватит сиропом-то поливать: выдающийся учёный, звезда науки… Много сладкого вредно… кхэ-к… Я Ольгу знал вот… — он опустил ладонь до уровня стола. Затем поднял её до горлышек бутылок. — Во такой! Аспиранткой была у Сомова, царствие небесное. Приехала из Ярославля вся такая, мм-м… юная, волнующая блондинка. Глаза зелёные — чистая ведьма… У мужчин на кафедре, понятно, слюноотделительный рефлекс. Помнишь, Оль? Я тогда…

— Перестаньте, Василий Нилыч! — Рюрикова кисло улыбнулась. — Давайте лучше выпьем за моих учителей.