Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

– В кого же из них ты влюбился?

– Во всех.

– А сколько же ей лет? А дочке? Ну, это маловато. А какова она из себя?

– Меня устроили в ее комнатке, на ее постели. Подле был столик, а там хорошенькая записная книжка с надписью «весьма секретная». Грешный человек, захотелось заглянуть в ее сердечко… А там всего одна строчка: «Не забыть: калоши на 14-летнюю». Значит, ей всего 14 лет. Вот когда приедет, сами увидите…

В бригаде на меня вытаращили глаза: «Смотрите! Беляев вернулся неузнаваемым! Что его так изменило?» Со всех сторон посыпались расспросы, приглашения. Но одновременно командир навалил на меня сверх строевых обязанностей и хозяйство, хотя немного оплачиваемое, но очень ответственное и влекущее материальные заботы.

– Вы теперь назначены старшим офицером. Демидов сдает хозяйство, кроме вас некому. А вам я вполне доверяю.

– Господи, да будет воля Твоя!

– Не волнуйтесь. Наши писари вас не подведут. Они отлично знают свое дело.

– А кто же назначен адъютантом?

– Рооп. Он и примет от вас канцелярию.

– Ну, милый Ропик, по традиции завтра получишь от меня новенький аксельбант, а пока надень этот. Они сделают тебя еще красивей, если только это возможно. А мне они уже сослужили свою службу.

– А что? Влюбился, уже жених?

– Почему ты так думаешь?

– По наружному виду.

Наш дивизион закончил свое формирование в конце 1897 года и в мирное время вошел в состав лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады в качестве 3-го дивизиона, но с мобилизацией становился уже независимой боевой единицей. Своя особенная форма – малиновый кант, название «стрелковый» и, главное, офицерский состав, с самого начала сплотившийся в единую семью, – все это сразу же наложило на него особую печать. Те, кто фактически находился в строю, все как на подбор были скромные, деловые, избегавшие клубной жизни и кутежей, посвящавшие все свои силы службе. Среди всех только один капитан Демидов не стеснялся средствами, но он и держался особняком. Искренняя, теплая дружба, завязавшаяся между нами, никак не базировалась ни на попойках, ни на картах; и если мы являлись в собрание, то держали себя скорее как гости и ограничивались необходимым. Сближение с офицерами бригады происходило постепенно, само собой.

В бригаде, между прочим, существовал один обычай, способствовавший к сближению. По вечерам, после конца занятий забегавших поболтать или поиграть в карты или на бильярде должен был угощать чаем, а по желанию и ужином, дежурный офицер. Таким образом, совершенно чуждые люди знакомились между собою, и завязывались более тесные и близкие отношения. С появлением новых офицеров эти отношения стали еще теснее, так как только что явившиеся были товарищами по училищу. Одно обстоятельство способствовало общему сближению всей молодежи совершенно неожиданно. Произошло это вследствие нарушения одной из основных гвардейских традиций.

Корпус офицеров каждой части не является чем-то подобным группе служащих профессионалов какого-либо заведения. Узы крови в бою, преемственность общих воспоминаний, доблести, без которых офицерство и армия становятся сборищем вооруженных авантюристов, способствуют появлению полковых и кастовых традиций, бороться с которыми не так легко, и нарушение их нередко ведет к гибельным последствиям.

Как известно, во всех частях гвардии офицеры пользовались преимуществом одного чина над своими товарищами в армии. Офицеры, кончая академию, производились в следующий чин автоматически. Нередко армейские офицеры ходатайствовали о своем переводе в гвардию и, теряя этот чин, сравнивались тогда с гвардейцами. Но по традиции гвардейских частей офицеры, кончая академию, должны были отказываться от производства, так как иначе тем, кто не пошел в академию, не было бы возможности продвинуться выше капитана.

Движимое желанием поощрить молодежь, стремящуюся в академию, академическое начальство выхлопотало своим питомцам право на возвращение с чином, но до сих пор гвардейцы отказывались от этого преимущества, пока, наконец, не появился один карьерист, нарушивший эту благородную традицию.

Все три командира гвардейских бригад (в том числе мой отец) тотчас поехали к Великому князю Михаилу Николаевичу просить его прекратить подобный порядок, грозивший наполнить части случайными элементами и заставить уйти всех коренных офицеров.

Маститый генерал-фельдцейхмейстер [53] дал слово, что это не повторится, но он доживал уже свои последние дни, и года через два таких авантюристов появилось уже трое, а начальство бездействовало, несмотря на данную ими подписку о невозвращении с чином.

Престарелый фельдцейхмейстер угасал на C'ote d’Azure [54] , старые командиры уходили, мы остались предоставленными самим себе, и это вызвало отпор со стороны офицерства. За исключением семи индифферентных или благожелательных, академики вооружили против себя всех остальных. На первом же товарищеском обеде председатель распорядительного комитета доложил командиру бригады, что 43 обер-офицера считают для себя невозможным садиться за стол с товарищами, нарушившими данное ими обещание и старинные традиции. Генерал собрал штаб-офицеров, высказавших то же мнение, и просил на этот раз явиться в столовую всем, обещая немедленно ликвидировать больной вопрос. Он приказал полковнику Дидрихсу сообщить явившемуся на обед капитану Гобято о нежелании товарищей разделить с ним трапезу, и тот удалился.

53

Генерал-фельдцейхмейстер – титул и должность главного начальника артиллерии, существовавшие в России в XVI–XIX вв. Учреждены Петром I в 1699. С 1798 звание являлось почетным, и его обычно носил один из членов императорской фамилии, в данном случае Великий князь Михаил Николаевич.

54

На Лазурном берегу (франц.).

Офицеры сели за стол, но неожиданно один из «академистов» без разрешения командира сорвался с места и, подойдя к старшему капитану, бросил ему в лицо салфетку со словами: «Считаю вас главарем этой недостойной выходки и вызываю вас на дуэль». Росляков немедленно поднялся, подошел к командиру бригады и произнес: «Ваше превосходительство, капитан барон Майдель оскорбил меня действием и вызвал на поединок, и этот вызов я принимаю».

Генерал Ляпунов, всегда такой самоуверенный, видимо, растерялся. Он принял заявление Рослякова, который по уставу тотчас отправился к себе на квартиру. Офицеры заняли вновь свои места, но после обеда пошли выразить свое сочувствие Рослякову. На следующий день капитан Гобято перед собравшимися офицерами сделал вызов всей бригаде, на который ответил старейший капитан Илькевич.

Узнав о происшедшем, командир гвардейского корпуса кн. Васильчиков на другой же день прибыл в бригаду и приказал передать академикам, что если они не сумеют найти себе другого выхода, он сам укажет им на подходящее место.

Но – главари академиков имели сильные связи через министра Сипягина; закулисные пружины пошли в ход. По распоряжению начальника штаба войск гвардии и С.-Петербургского военного округа генерала Васмунда было произведено дознание, в результате которого генерал Уткевич ушел в распоряжение генерал-фельдцейхмейстера, а генерал Ляпунов ушел в отставку… Всех полковников отставили на год от повышения (они были очень рады, так как это давало им возможность пожить в Питере еще один год). Офицерам был объявлен выговор «За неуважение к Высочайшему приказу», Майдель и Росляков переведены в армию.

За этим последовал ряд провокаций: в обеих бригадах академики стали вызывать своих противников на дуэль. В сущности, это было пустой бравадой. По правилам, дуэль должна была решаться в 24 часа. Но здесь, под эгидой высоких покровителей, поединок оттягивали со дня на день, пока измученный ожиданием вызванный не уходил из бригады (как это случилось во второй бригаде, где то же давление с использованием ошибки капитана Драке, вызванного капитаном Крабе за «неподание ему руки», вынудило его вернуться на пост адъютанта (генерал-инспектора артиллерии)) или же дело решалось «вничью», как у нас, вследствие непримиримости и в то же время тактичности капитана Илькевича.

Против санкции штаба округа, как бы она ни противоречила традициям всей гвардии, бороться не приходилось, хотя в полках уже никто не решился повторить опыта… Но все это сплотило, хотя на время, офицеров, за немногими исключениями, в одну массу: 43 из 50 перешли на «ты».

К сожалению, в иностранную прессу проникли компрометирующие слухи. В «Daily News» [55] появились статьи, где указывалось, что в гвардии началось революционное брожение.

55

Название английской газеты «Ежедневные новости».