Где же ты, Орфей?

Как же я не хотела.

Во мне не было ни тени влечения к тому, что должно произойти. Была ответственность за Орфея. Была благодарность за все, что он сделал для меня. Он был самым лучшим братом на свете. Он подарил мне этот мир во всей его сложности, все объяснил и рассказал, и когда-то я верила ему, как себе. Однажды Орфей сказал, что и он доверяет мне безоговорочно. Это испугало меня, потому что означало ответственность. Но теперь я знала, как это — нести ее.

Я не была готова. Я просто знала, как это — быть готовой. Я встала на цыпочки, и мне показалось, что это высоко-высоко. Глаза Орфея с радужками чистыми и светлыми, как вода, теперь стали еще страшнее. В них не было ни жизни, ни страха смерти. А что было — этого сказать нельзя, у меня совсем не осталось слов, и я не была уверена, что знала их когда-то.

Я поцеловала Орфея в губы. Нет, не так, я прижалась к нему всем телом и целовала его очень-очень долго, почти как женщина целовала бы мужчину, и это было правильно, пусть и только в тот момент.

Эвридика ищет Орфея. Я нашла тебя, Орфей.

Я занесла нож и вспомнила все, чему учил меня Одиссей. Удар показался мне таким правильным, но сопротивление плоти было сильнее, чем сопротивление ткани.

И все же я сделала это, нож вошел в его шею, и я увидела рубиновую кровь, я вытащила нож, и ее стало очень-очень много. Я смотрела в рану, как смотрят в глаза любимому человеку — со страхом, с надеждой и с принятием. Я сделала для Орфея все, что могла, и рана была похожа на раскрытую, маленькую пасть чудовища. Оно было красным и жадным, оно, казалось, сокращалось. Живое тело приняло мой удар. Меня бросило сначала в жар, потом в холод, и я поняла, что плачу, но это были другие слезы, чем всегда. Тошнота души.

Я так надеялась, что спасла его. В ту секунду я знала, что умру, если это окажется не так. Знание освобождало от страдания.

— Орфей, — прошептала я. — Мой Орфей.

Он вдруг дернулся, и я сразу поняла, что это человеческое движение. Музыка в очередной раз достигла своего крещендо, и когда я посмотрела на свои руки, на них оказалось столько крови. Какая чудесная музыка для такого страшного момента. Тесей играл ее и догадывался, что происходит. В этом была определенного сорта эротичность.

Я снова посмотрела на рану, потому что не могла смотреть в глаза Орфея. Кем нужно быть, чтобы смотреть в глаза убитому тобой брату? Как я надеялась, что раны больше не будет, что она исчезла таинственным образом, и все повернулось вспять. Но рана была и из раны все еще хлестала кровь.

А потом посыпались жемчужинки.

Глава 13

Но он не упал. Он встал и теперь стоял на месте, пошатываясь, как человек, испытывающий сильную боль, зато, определенно, живой и чувствующий. Затем я увидела, что он дрожит, и что лицо его искажено вполне человеческим осознанием того, что ему больно. Мне стало жалко Орфея, и в то же время я была рада за него.

И он, наконец, открыл глаза. На этот раз я точно поняла, что история Орфея и Эвридики закончилась.

Закончилась навсегда и не понарошку, исчезла, чтобы уступить место совсем другой истории, истории о не-живом короле. Надо же, как забавно. Орфей был здесь, а история — закончилась.

Секундой позже меня отшвырнуло к стене, я больно ударилась спиной, но голова моя, к счастью, была в порядке. Следом отправлялись и другие вещи. Казалось, будто бы они летают по комнате сами собой, все эти чашечки и шкатулки, тарелки и симпатичные фигурки, стулья, в конце концов, и столы. Я была в хаосе предметов, каждый из которых потерял вверенную ему точку в пространстве.

Орфей же был почти неподвижен. Вернее, неподвижны были его руки, только пальцы чуть подрагивали. Когда в меня полетел обитый бархатом стул, оказалось, что я могу только закрыть голову руками. Я подумала, что сейчас-то кончится и история Эвридики, но стул остановился прямо перед моим носом, замер, словно бы не только в пространстве, но и во времени.

И все вещи замерли там, где были, словно бы воздух вдруг заледенел, и они оказались заточены в нем, как в янтаре.

— Эвридика, — сказал он. Голос его был хриплым, но, без сомнения, принадлежал Орфею. Рука его несмело поднялась, и он прижал пальцы к ране, сочащейся жемчугом. Вид его стал беззащитным, нежным, мальчишеским.

Он не собирался умирать, я не убила его. Но моему Орфею было больно, а значит я должна была справиться со своим страхом перед ним. Было красиво. Вазочки над моей головой, готовые рухнуть и разбиться, но замершие в густом воздухе, переливались в лучах лунного света. Я огибала самые разные вещи, и ложки, и книжки, и раскрытые шкатулки, из которых лилась музыка. Застывший кадр, в котором двигались только мы двое. Он — легонько, а я — осторожно, со священным страхом. Жемчужинки, лежавшие у меня под ногами, почернели, словно их облизала ночь.

Я встала, и это оказалось больно, но еще более странно было двигаться дальше. Он был везде.

Он, это кто такой?

Не Сто Одиннадцатый, но и не Орфей. Тела обоих все еще были совмещены, теперь, однако, я ощущала, как скользкие щупальца, испещренные странными отверстиями дрожат. И это было очень по-человечески. Я засмеялась, и этот звук показался мне просто невероятно громким.

Как забавно — такая человечная, испуганная дрожь конечностей существа, настолько далекого от человека, насколько только возможно. Сначала я пролезала под щупальцами, переступала их, и это было так похоже на какую-то детскую игру вроде твистера, только в полноценных трех измерениях. Я то и дело нарушала правила, касаясь распростертых вокруг щупалец, казалось, они были везде, и мне приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы сквозь них пробираться.

Я чувствовала, что в отверстиях на них имеются длинные, острые хоботки. Жала. Я чувствовала, что пещеристые, мягкие ткани щупалец выделяют какую-то странную слизь. Раньше, когда Сто Одиннадцатый гладил меня, я старалась не думать об этом, не ощущать, чтобы меня не стошнило от отвращения и ужаса. Теперь это все был Орфей.

Да, вот оно что, это тоже был Орфей, а не только Сто Одиннадцатый, и я узнавала тайны этого странного тела.

Он так дрожал, что я бросила попытки пробраться к той части моей брата, которая была им с самого начала. Я обняла невидимые щупальца, прижалась к ним с нежностью и силой.

— Я люблю тебя, — зашептала я. — И я должна была вытащить тебя, Орфей, родной мой.

Я не смотрела на него. Сейчас это было не нужно, Орфей был во всем пространстве, и щупальца Сто Одиннадцатого функционировали у него гораздо лучше, чем руки Орфея у Сто Одиннадцатого. Я поцеловала одно из толстых щупалец, ощутив на губах кисловатый вкус слизи и острые прикосновения жал, спрятанных в ровных, как соты в улье, дырочках. Затем щупальце обвило меня с той же нежностью и силой, которую я вложила в него.

— Прости меня, Орфей. Прости, — прошептала я.

Щупальце гладило меня по голове, оно было прохладным, но охотно нагревалось от тепла моей кожи.

На моих глаза творилось чудо. Орфей слился с ним, и Орфей победил. Мы нашли ответ, и он был таким легким. Сколько людей мы могли пробудить по всему миру? Людей, сцепленных с тварями и обладающих их телами. В комнате, где предметы замерли в воздухе, как в дурацком фильме про остановку времени, я вдруг поняла, что время на самом-то деле пошло.