Генеалогия московского купечества XVIII в. (Из истории формирования русской буржуазии)
Шрифт:
Наиболее раннее становление фамилий наблюдается по гостиной сотне. Советский историк Е. А. Звягинцев, например, изучавший в 1930-х годах фамильные прозвища московского купечества в XVIII в., подсчитал, что уже по 1 -й ревизии 1725 г.- период, по его мнению, возникновения фамилий – процент фамильных по гостиной сотне был наиболее высоким – 79 9*. Если же учитывать динамику фамильных прозваний, то выясняется, что практически со 2-й ревизии среди гостиной сотни нет бесфамильных.
Само по себе фамильное прозвание может нести в исследовании двоякую нагрузку – поисковую и социальную, т. е. отражение в фамилии образа деятельности. Говоря о фамилиеобразовании московского купечества, мы имели в виду прежде всего первое. То обстоятельство, что закрепление фамилий у купцов XVIII в. приобрело широкий размах
Вопрос о бесфамильных в данном случае можно решать методом исключения. И здесь большое значение приобретает структура ревизских материалов, как основных источников, их деление по сотням и слободам. Хотя в целом число купцов, не получивших (или получивших не сразу) фамилии, довольно значительно, но, распределяясь по объектам административной приписки, они действительно становятся исключениями. В этом случае само отсутствие прозвания приобретает его значение. Однако это касается лишь источников массовых, т. е. материалов переписей и капитальных книг, в работе с которыми возможна проверка по данным о возрасте, составе семьи, месте жительства, иногда характере торгово-промышленной деятельности и т. п.
Установление идентичности лиц по дополнительным известиям требуется и в случаях искажения в написании фамилий. Правда, многие из них не могут иметь существенного значения. Если, например, в 1-й ревизии написано Коломнетин (купец Кожевницкой полусотни), во 2-й и 3-й – Коломнятин, а в 4-й и 5-й – Коломнитин, то при отсутствии однофамильцев совершенно очевидно, что речь идет об одном и том же роде. Но встречаются изменения смыслового порядка (Тупицыны вместо Птицыны, Волоковы вместо Войлоковы) или с сильными фонетическими искажениями (Малюшины-Малышины-Милютины, Грезины-Гроденковы- Грезенковы, Цшох-Щах-Изах). Здесь уже, не прибегая к проверке по именам, возрасту, семейному составу, установить родовую принадлежность нельзя.
Довольно сложен вопрос об однофамильцах. Его решение тесно связано с проблемой родственных связей. Необходимым условием является прослеживание всех генеалогических линий. Как правило, определителем может служить только происхождение. Если, например, отец Ивана Осиповича Евреинова, записавшегося в 1722 г. в Конюшенную овчинную слободу (в 1795 г. 1-й гильдии купцы), был «еврейской породы служитель дому Льва Кирилловича Нарышкина», а родоначальники знаменитой фамилии Евреиновых «Матюшка и Федка Григорьевы» происходили из Мстиславских евреев 10*, то о родстве этих фамилий не может быть и речи. С еще большей определенностью можно говорить о выходцах из других городов. Прибытие 1-й гильдии купцов Кошельной слободы Угрюмовых из Юрьева-Польского, а под тем же прозванием купцов Дмитровской сотни из Калуги 11*или купцов Кошельной слободы Некрасовых из Углича и Зубцова 12*практически исключает их происхождение от одного родоначальника.
В целом, имея в виду технику работы с массовыми источниками при расписывании по родам, а значит, и проблему идентификации, следует отметить две специфические особенности: неукоснительное соблюдение хронологической последовательности (независимо от того, в каком порядке она соблюдается – обычном или ретроспективном) при работе с ревизскими материалами и постоянное сопоставление фактических данных. Только в этом случае гарантируется установление верной генетической связи рода.
Важно при этом и то, какова форма записей. Думается, наиболее правильно – это составлять на каждый род картотеку, где отдельная карточка фиксирует сказку данной семьи по той или иной переписи. Такая система сохраняет главное в источнике – его структурную единицу, позволяет в любом порядке (снизу вверх или сверху вниз) прослеживание родственных связей (или составление по необходимости родословных росписей) и удобна при обработке фактических данных, в том числе при составлении разного рода таблиц.
Большие трудности возникают при идентификации лиц по разнородным материалам. Дело осложняется тем, что в них чаще всего указывается только имя и фамилия, а если учесть, что по родам повторение имен отнюдь не редкость, то трудности
увеличиваются. Практически выработать здесь какие-то общие приемы невозможно. В каждом конкретном случае все зависит от того, какие фактические данные содержатся в том или ином источнике и в какой степени они сравнимы с известиями ревизских материалов, которые выступают в качестве эталона для идентификации. Пожалуй, единственным общим моментом является датировка источника. Зная дату его составления, можно сопоставлять ее с возрастными возможностями отдельных поколений. Однако если речь идет, допустим, о братьях, возрастные интервалы между которыми незначительны, а имена одинаковы, то при отсутствии дополнительных сведений о них идентифицировать их практически нельзя.В целом же, применяя те или иные приемы в работе с источниками, вполне возможно привести материал к виду, удобному для дальнейшего его исследования.
Источники по истории московского купечества XVIII в.
Вопрос об источниках применительно к комплексной генеалогии, в особенности к генеалогии купечества, крестьянства, рабочего класса, сложен в том отношении, что он практически не разрабатывался ранее. В русской историографии много внимания уделялось источникам по генеалогии дворянства и почти вовсе игнорировались источники по генеалогии купечества, крестьянства. Сложилась даже своеобразная концепция, объяснявшая слабое развитие купеческой, крестьянской генеалогии отсутствием соответствующих письменных источников 13*. Такая точка зрения была следствием взгляда на генеалогический источник как на материал исключительно личного происхождения. В самом деле, в подавляющем большинстве случаев генеалогические изыскания по дворянским родам основывались на семейных архивах, наличие которых определялось прежде всего устойчивой родовой преемственностью.
Иную картину мы наблюдаем при обращении к генеалогии купечества. В государственных архивохранилищах насчитывается не более четырех десятков фамильных купеческих фондов из числа принятых на учет 14*. В большинстве своем они содержат документы за XIX в. От исследуемых здесь московских родов архивов практически не осталось. Исключением могут служить Еврейновы, фонд которых в ЦГАДА (Ф. 189) охватывает период 1723- 1848 гг. Но это материалы по дворянской линии Еврейновых, о деятельности Якова Матвеевича, вице-президента, а затем и президента Коммерц-коллегии.
Очевидно поэтому, что невозможно строить конкретное исследование комплексной купеческой генеалогии на материалах фондов личного происхождения. Здесь необходим такой корпус источников, который позволял бы, с одной стороны, в нужном количестве реконструировать купеческие родословные, а с другой – предоставлял бы сведения для оценки социально-экономической деятельности отдельных фамилий. Другими словами, вопрос стоит так, что основным условием разработки комплексной генеалогии является наличие массовых источников, т. е. такой совокупности однородных документальных материалов, изучение которых дает возможность восстановить родословные выбранных нами генеалогических объектов. Применительно к купечеству нас ожидает здесь та сложность, что для исследования различных аспектов генеалогии купеческих родов источниковая база неодинакова. Это связано с отсутствием в архивах сколько-нибудь компактного фонда, на основе которого можно было бы изучать и родственные связи, и в особенности социально-экономическую деятельность. Распыленность по различным фондам и архивохранилищам сведений о торговых и промышленных занятиях неизбежно ведет при изложении этого вопроса к известной фрагментарности, поскольку в данном случае мы имеем дело не с массовыми, а единичными источниками.
Для генеалогии московского купечества массовыми источниками являются ревизские материалы. Наибольшее значение для данной работы представляют материалы семи первых ревизий. Первые пять из них непосредственно приходятся на XVIII в., охватывая период с 1725 (и ранее) по 1795 г. Шестая и седьмая ревизии, хотя и осуществлялись в 1811 -1816 гг., имеют не меньшее значение, являясь своеобразным завершением в освещении семейной истории первогильдейского купечества конца XVIII в. Что касается последующих ревизий, то степень использования их материалов ограничивается лишь фамилиями, сохранившими к 30-50-м годам XIX в. свой социальный статус. Но число этих фамилий весьма невелико.