Генерал-адъютант его величества

Прошли медленно, Андрей Георгиевич никуда не спешил, благославлял, стараясь, чтобы божий дух оказывал влияние не только на солдат первой линии, но и задних. Благословлял, не только крестом водил по горизонтали и по вертикали, святой захватил Божье терпение и радость и передавал его воинам, да так, что они, казалось, вот-вот взлетят на крыльях Божьего внимания.

А когда батальный командир капитан Ротман, протестант по исповеданию, начал слишком громко выражать нетерпение по поводу затянувшего богослужения, Макурин и к нему подошел и спокойно заговорил, а потом даже перекрестил. Трудно сказать, что он говорил, разговор был негромкий, даже близлежащие его не слышали, но Ротман в итоге был явно ошеломлен и смотрел на всех, никого не видя.

А уже в конце святой на виду у всех перекрестил и благословил полковое знамя. Ткань его мелко затрепетала, словно кто прилежно его чистил. Затем вдруг лик Божий ярко засиял, а его взгляд потеплел.

Макурин прочитал проповедь. Не потому что надо, а потому как что за это приход священника в народ без небольшой речи:

— Воины! Это война не религий, Господь добр и милостив ко всем вне зависимости от того, как вы молитесь и как креститесь. Но Бог очень не любит, когда целый народ через чур наглеет и считает, что он первый изо всех. И если вас ждет там смерть, то потом только благословенный рай. Благословляю вас, дети мои!

И после прочее молитву во славу Господа.

Солдаты и офицеры Астраханского полка и без этого были с большим моральным веянием, а после стали готовы с радостью идти в бой.

Макурин же вернулся обратно. Он выполнил свой долг святого и теперь очередь за генералами. А вот с этим было как раз неблагополучно. Во всяком случае, с фельдмаршалом Вингенштейном.

На краю селения, в котором располагались Ставка и Главный штаб Действующей армии, Макурин встретил строй всадников (в больше степени генералов и офицеров) во главе с хмурыми цесаревичем и не менее хмурым Главнокомандующим.

— Не поедите с нами, Андрей Георгиевич, — мягко приказал, а, по сути, попросил Александр, — Петр Христианович хочет показать мне бедственное положение хотя бы близлежащих полков. Посмотрим доводы, как ЗА так и ПРОТИВ активной войны.

Кроме слов Александр показал и глазами — помоги, Главнокомандующий уперся в своей позиции и не двигается ни на дюйм. Я один ничего не смогу сделать.

Андрей Георгиевич согласно кивнул. Нет, он, конечно, не хотел бы показать себя рядом с первыми лицами в Действующей Армии, но если не получаются у них самих, то он поможет. Ставки-то велики, тысячи жизней убитыми и ранеными. Кроме того, ему очень хотелось увидеть свою структуру снабжения. Как-никак, потрачено уже сейчас более миллиона рублей (астрономические для того времени деньги). А сколько людей он сюда направил и сколько личного времени потрачено. Хочешь — не хочешь, а поинтересуешься, как дела, любезные?

Поскакал чуть поодаль Александра и Петра Христиановича, но впереди господ генералов. Не потому что заважничал, просто так положено.

К своему крайнему удивлению, они приехали в тот же самый Астраханский полк, в котором он только что провел богослужение и затем уехал. Не зря говорят, торопливость хороша только при ловле блох. А в остальном лучше не торопится. Последовал бы совету полковника Самойлова пообедать, проверил бы, как старательно работают его люди и высокопоставленных сановников бы дождался. Эх, торопыжесть, и ведь не пятнадцать уже лет!

Построили полк, и уже Витгенштейн скрипел зубами и досадовал. Да, мундиры у солдат и даже офицеров были заметно обтрепаны, от обуви остались одни оденки. Но моральный дух военнослужащих был удивительно высок, солдаты утверждали на вопрос, готовы ли в бой? охотно и даже радостно, словно их там ждали не кровь, страдания и даже смерти, а обильный обед с мясом и водкой. В армии фельдмаршал отличается поручика, прежде всего, большими возможностями для удовлетворения собственных потребностей, в том числе любопытства. И капитан Ротман раскрыл полковую тайну, — оказывается, здесь только что было богослужение!

Цесаревич и Главнокомандующий переглянулись. Потом оба обернулись на Макурина. Что уж там было больше — укоризны от секретности его задания, или благодарности от эффектности действий — Макурин так и не выделил. На всякий случай отбрехался:

— Что вы от меня ждете, господа? Я непременный слуга Господний и в армию приехал, прежде всего, для молитв и богослужений. Если вы думали о другом, то поздравляю вас — вы очень наивны!

Два таких высоких деятеля, конечно, не ожидали от собеседника столь нелюбезных слов. В другой стороны, а что они ждали от святого? И доклада они, кстати, и не должны были ожидать. Пусть один из них является представителем императора и сам вскоре станет императором, а второй был Главнокомандующим Действующей Армией и фельдмаршалом, то есть по линии военной ему никто командовать не мог, наоборот, он сам мог приказывать любому, кроме, пожалуй, военного министра. Однако и их собеседник был не лыком шит. И если над ними еще были начальники на Земле, или начальник хотя бы, то над Макуриным лишь один Господь Бог. А учитывая его статус — святой, то есть представитель Бога, — это ему требовалось командовать ими. По крайней мере, он был точно чином старше.

Витгенштейн, как старый военный, снова понял это первым. Он отдал честь и сказал, что отныне он будет его преданный слуга.

«Еще бы, — подумал Макурин, — Ротман, наверняка, рассказал, как повлияла на него краткая проповедь. А я ведь говорил вам — Богу все равно, какие у вас перья и как вы молитесь. Богу, главное, ваша искренность и рьяность».

Андрей Георгиевич подумал еще немного, потом решил, что хватит нудеть. Скоро начнутся довольно-таки жесткие бои!

Глава 13

Петр Христианович Витгенштейн, имея огромный жизненный опыт, сумел найти выход из рискованного положения — из «артиллерийского огня глазами». в котором он, как неожиданно самый слабый, скорее проиграет, — предложил пойти пообедать, чем полковая кухня пошлет.

При этом он требовательно посмотрел на полковника Савельева. Чувствовалось, что командир полка сейчас поставил перед жестким ультиматумом — или подыграть Главнокомандующему или немедленная отставка с тяжелыми бумагами. Еще в советскую эпоху так делали. Выпнут вежливо — нечего тут себе нервы портить. Ну а в Санкт-Петербурге распечатают служебный пакет, да прочитают характеристику Витгенштейна, так только и остается, что «повысить» до командующего какого-нибудь гарнизона в провинциальной Сибири. И чтобы на тысячи верст вокруг безлюдье…

Командир полка высчитал ситуацию ничуть не хуже попаданца. И в XIX веке умели играть в подковерные игры не хуже, чем в будущем. Гостеприимно картинно раскинул руки:

— Ваше императорское высочество, господа! Позвольте вас пригласить к столу полкового собрания. Рецептура не сложная, но весьма сытная. голодными вы отсюда не уедите!

Эк полковник, а все-таки промахнулся, малой, будет тебе от Главнокомандующего на орехи! Вот если бы ты пригласил на жидкую кашу размазню, да на остаток ржаных сухарей вдобавок, тогда бы ты потрафил своему фельдмаршалу. А то ведь действительно не голодный паек, хотя и столичным его не назовешь: на первое уха из стерлядки, густая, аж ложка стоит, на второе даренные копченые куры. Запить на выбор — французское шампанское, итальянские вина. На десерт кофе с ликером, торты и пирожные, фрукты. Вот ведь как!

Да после такого обеда говорить о скудном пропитании армии никак нельзя. Кстати, а ведь в самой Ставке питались как бы и похуже. Во всяком случае, даже цесаревичу суп подавали мясной, но жиденький, а бедную курицу делили одну на троих. Что Петр Христианович страдает желудком и на стол особливо не подавали жирное и острое, чтобы не нервировать старика? Или, что еще хуже, высокопоставленным гостям пытаются убедить о плохом положении в армии и еще под этим соусом пытаются выпнуть обратно в Санкт-Петербург? Ведь это уже даже не наглость, это чуть ли не революция, черт побери!