Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи

Милютин педантично подходил к малейшим попыткам ослабить свое единовластие в министерстве, отказавшись даже от должности товарища Военного министра. «Нам представляется, однако, что отсутствие должности товарища министра не обусловливалось только увеличением прав начальников управления, – отмечал П. А. Зайончковский в своем классическом труде о военных реформах 1860–1870-х годов. – Более вероятно, что причина этого заключалась в личных качествах военного министра, отличавшегося большим властолюбием и не желавшего иметь товарища, который в какой-то мере являлся бы его заместителем. Эта черта военного министра являлась причиной того, что ближайшими его помощниками были большей частью бесцветные личности. Люди же способные, как, например, Обручев – фактический помощник министра, занимали крайне скромное официальное положение»⁴¹⁴.

Дмитрий Алексеевич Милютин был человеком-машиной. Его блестящий деспотический ум тяготел к схемам, покушение на которые он не прощал никому. Его стремление окружать себя посредственными исполнителями своей воли граничило с мизантропией. «Он был очень недоверчив, относился к людям весьма строго, – вспоминал Феоктистов, – но при этом, как нарочно, приближал к себе людей, не только не отличавшихся дарованиями, но положительно бездарных. Кому неизвестно, что такое был при нем начальник главного штаба граф Гейден или помощник его Мещеринов? Сам Милютин в тесном кружке жестоко издевался над ними и называл их не иначе как „архимандритами“. Он сознавал всю их неспособность, но это нисколько не мешало им твердо сидеть на своих местах»⁴¹⁵.

И еще одна интересная характеристика Милютина: «Ему нужны были такие сотрудники, которые вполне подчинялись ему, которых он мог поработить. Он не в состоянии был оценить талант, да и зачем таланты, когда требовалось только точное исполнение его воли? Вот почему долго пользовался он услугами Обручева, поручал ему важные работы, но настоящей близости между ними не было, она установилась лишь позднее, незадолго до выхода в отставку Милютина. Самостоятельность Обручева коробила его»⁴¹⁶. Генерал Ганс Лотарь фон Швейниц – прусский военный агент в Петербурге в 1863–1865 годах, а позже германский посол в России, вспоминал, оценивая Обручева в 1879 году: «Эта выдающаяся личность еще 14 лет назад, когда я сюда (то есть в Петербург. – О. А.) приехал, стоял на хорошем счету как преподаватель Академии Генерального штаба и автор военно-статистических трудов»⁴¹⁷. Швейниц – очень внимательный и умный наблюдатель – также не прошел мимо негативных качеств Военного министра, отметив его нетерпимость к выдающимся личностям не только в своем кругу, но даже в окружении императора⁴¹⁸.

Когда Обручев, поддержанный начальником Главного штаба, представил министру записку полковника Ф. А. фон Фельдмана – русского военного агента в Австрии – о желательности учреждения в России Генерального штаба по образцу прусского, то Милютин вновь отрицательно отнесся к этой идее, взглянув на это предложение как на «сепаратистскую попытку, на желание вырвать у него часть власти»⁴¹⁹. Личные качества Д. А. Милютина и конфликт с Барятинским определили, на мой взгляд, изменение позиции Милютина. В начале пятидесятых годов он придерживался других взглядов на Генеральный штаб: «При нынешнем устройстве армии необходимость Генерального штаба не подлежит сомнению. Но в особенности необходимо это учреждение для нашей армии, столь многочисленной, действующей в столь разнообразных странах и притом имеющей менее образованных и ученых офицеров»⁴²⁰. Если в бытность профессором Академии Д. Милютин отстаивал как минимум организационную самостоятельность корпуса офицеров Генерального штаба⁴²¹, то в своем докладе по министерству от 15 января 1862 года он планировал, чтобы Генеральный штаб в будущем не составлял «слишком специального установления»⁴²².

В 1863 году приказом Военного министра от 16 октября вводилось в виде опыта на два года Главное управление Генерального штаба (ГУГШ). ГУГШ поручались следующие дела: 1) по личному составу управления и всех чинов ГШ и корпуса топографов; 2) по размещению, передвижению и действию военно-сухопутных сил империи; 3) по контролю в военном отношении над пограничными с Азией частями империи; 4) по учебным, ученым, военно-топографическим и хозяйственным вопросам управления⁴²³.

В общие обязанности ГУГШ, кроме исправления административных задач, входило составление предположений о маневрах, планов военных действий и приведение в исполнение мер, зависящих от ГШ, для приготовления войск к походу⁴²⁴. ГУГШ возглавлял генерал-квартирмейстер, в него входили вице-директор по части ГШ, управляющий топографической частью, начальник Николаевской академии ГШ. Управление состояло из канцелярии, Совещательного комитета, двух особых инспекторских столов – по генеральному штабу и корпусу топографов, трех отделений по ГШ и двух по топографическому отделу и из Николаевской академии⁴²⁵. Особую роль в ГУГШ играл Совещательный комитет, как и канцелярия управления, подчиненный непосредственно генерал-квартирмейстеру. Совещательный комитет состоял из четырех отделов: 1) тактического; 2) военно-исторического; 3) военно-статистического; 4) геодезического и военно-топографического.

В комитет, кроме председательствующего, входили вице-директор по части ГШ, управляющий военно-топографической частью, начальник Николаевской академии и десять переменяющихся членов, восемь из которых должны были быть генералами или штаб-офицерами ГШ или корпуса топографов, один – из артиллерийского, один – из инженерного ведомства. Правами членов комитета могли пользоваться профессора Николаевской академии ГШ, инспектор училища топографов и редакторы военных журналов для участия в обсуждении вопросов, составляющих специальность⁴²⁶. Совещательный комитет занимался следующими вопросами: 1) военно-учеными и учено-административными (по поручению Военного министра или генерал-квартирмейстера); 2) предположениями, изобретениями и последними сочинениями, касающимися службы ГШ и корпуса топографов; 3) составлением инструкций по военно-учебной, статистической геодезической частям; 4) распространением военных знаний среди офицеров ГШ; 5) следить за военно-учеными работами офицеров ведомства; 6) наблюдать за образованием учащихся училища топографов⁴²⁷.

Очевидно, что собственно функции Генерального штаба были сосредоточены в Совещательном комитете, членом и делопроизводителем которого был назначен Обручев. Временный характер этого нововведения объясняется, на мой взгляд, как отрицательным отношением к нему Милютина, так и тем, что новая для того времени прусская система еще не успела проявить свои преимущества. Однако в 1866 году победа Пруссии наглядно продемонстрировала их вдумчивым наблюдателям. Но таких людей было мало и в России, и во Франции, и в Австрии. Судьба их часто складывалась трагически. После первых же неудач французской армии во франко-прусской войне именно полковника Стоффеля, предупреждавшего об опасности, исходившей от Большого Генерального штаба Пруссии, обвинили в том, что он не выполнил свой долг перед Отечеством⁴²⁸. На следствии после войны выяснилось, что донесения французского военного агента в Пруссии остались нераспечатанными⁴²⁹.

В 1865 году Д. А. Милютин настоял на слиянии ГУГШ и инспекторского департамента в Главный штаб. «Однако правильная в принципе мысль получила не совсем верное осуществление на практике. Анализируя структуру Главного штаба, нетрудно установить, что функции собственно генерального штаба занимали в нем очень небольшое место. Лишь одно из шести его отделений ведало крайне разнообразными вопросами, связанными с деятельностью генерального штаба»⁴³⁰. Об образовании Главного штаба было объявлено 1 января 1866 года. Д. А. Милютин так оценивал создание этого органа: «Сосредоточение же в Главном штабе всего делопроизводства по организации и устройству армии значительно облегчило мою работу… Полагаясь вполне на такого дельного и добросовестного помощника, каков был граф Федор Логгинович Гейден, я мог освободить себя от подробностей текущего делопроизводства, оставив за собою лишь высшее руководство и направление деятельности Министерства»⁴³¹.

Таким образом, можно утверждать, что Милютину удалось сделать из Главного штаба то, что хотел сделать из Военного министерства Барятинский. Тем не менее сотрудники Совещательного комитета не сразу осознали роль, уготованную им Военным министром. Первое заседание Комитета состоялось 13 декабря 1863 года. Председательствовал генерал-квартирмейстер А. И. Веригин. Среди 12 членов Комитета было шесть уже пожилых генералов – Стефан, Бларамберг, Голицын, Богданович, Леонтьев, Мещеринов, и шесть молодых старших офицеров – Мезенцев, Лаврентьев, Тютиков, Обручев, Беляев, Безус⁴³². Заседание было открыто речью Веригина, в которой он обратил внимание членов Комитета на следующие четыре направления как наиважнейшие для их будущей деятельности:

1. Картография – так как имевшиеся в России три вида карт: а) военно-дорожная в масштабе 40 верст в одном дюйме; б) специальная – десять верст в одном дюйме; в) трехверстная (имелись карты такого типа только для Западной России) устарели, их также не могли заменить карты, издаваемые Русским географическим обществом – предлагалось провести обширную картографическую съемку губерний империи.

2. Военно-статистическая работа, включавшая в себя две задачи: а) удовлетворить потребности Генерального штаба в сведениях, необходимых для военного планирования; б) опубликовать данные, полезные для общественности и науки (санитарное описание империи, санитарная карта империи, военно-статистическое описание империи).

3. Военно-историческая работа, так как в это время в основных европейских армиях работы по военной истории организовывались и распространялись в основном Генеральными штабами, а в России только отдельными личностями; предполагалось проводить впредь эту работу под контролем Комитета.

4. «Обязанности к войскам», состоявшие в выработке способов и форм усовершенствования инспекционных отчетов Генерального штаба по войскам, особенно по вопросам учебным и тактическим, как то: стрельба, гимнастика, фехтование, грамота, маневрирование.