Генерал Алексеев

По общему мнению многих военных и политиков, именно Алексеев наиболее удачно подходил на пост руководителя всероссийского Белого движения: об этом определенно заявляли представители московского Национального центра, весьма авторитетной фигура Алексеева представлялась также в Сибири и на Дальнем Востоке. Генерал-лейтенант Д.Л. Хорват, бывший управляющий и глава военной администрации КВЖД, комиссар Временного правительства в полосе отчуждения КВЖД в Маньчжурии, провозгласил себя Временным правителем России 9 июля 1918 г. Но при этом Хорват объявил, что при появлении «правомочного органа где-либо на остальной территории России» или другого («более компетентного») лица, например, генерала Алексеева, он готов передать ему власть.

Однако в Уфе кандидатура Алексеева обсуждалась отнюдь не в качестве правителя или даже члена «троектории», а лишь в качестве военачальника. Даже предполагалось, что Михаил Васильевич примет должность не Верховного Главнокомандующего, а только заместителя Главковерха, избранного большинством участников Государственного совещания. Из обсуждавшихся «военных» кандидатур — «прежде всего Алексеева затем Болдырев и Колчак» — Алексеев действительно был избран «заместителем» Болдырева. Образованная на Совещании в качестве единой, всероссийской власти, Уфимская директория не имела в своем составе значительного числа известных в общероссийском масштабе фигур. Генерал от инфантерии Алексеев, бывший начальником штаба Верховного Главнокомандующего с 1915 г., стал заместителем генерала-лейтенанта Болдырева, командовавшего в это время полком. Подобную «несоразмерность» отмечали многие.

Например, участник Совещания журналист А. Гутман (Ган) писал: «Вместо общепризнанного народного вождя, генерала Алексеева, имя которого импонировало даже левым, выбрали совершенно безличного генерала Болдырева». Одним из аргументов против избрания Алексеева на должность Главковерха считалась объективно существовавшая трудность в сообщениях со штабом Добровольческой армии, невозможность для генерала приехать в Уфу (правда, начальник делегации Добрармии в Сибири генерал Флуг сообщал, что у членов Совещания «имелись сведения» о возможном прибытии туда генерала Алексеева). Но, очевидно, не последнюю роль сыграло и существовавшее предубеждение против него части левых и левоцентристских политиков, заметно влиявших на работу Совещания. Генерала, как и в 1917 г., они считали слишком-консервативным, едва ли не «реакционером».

Правый эсер Н.Д. Авксентьев, ставший председателем Директории, вспоминал «консервативные» выступления Алексеева в Предпарламенте осенью 1917 г. Добровольческая армия, Особое совещание в Екатеринодаре — эти центры всероссийской власти на Юге России — в Уфе таковыми не признавались. Данное обстоятельство затрудняло взаимодействие между Югом и Востоком в создании общего антибольшевистского фронта. И если, как отмечалось выше, генерал Алексеев не исключал для себя возможности переехать на Восток, то при этом (по свидетельству члена Союза возрождения России А.Л. Титова) он считал, что во главе военной власти должно быть все-таки «более молодое и бодрое лицо». А Деникин, «сроднившийся с добровольцами», пренебрежительно говорил о Директории, как о правительстве, «созванном где-то за долами, за лесами и помимо участия Добровольческой армии» ^{145} .

2 октября 1918 г., после состоявшегося утверждения состава Директории, на имя Алексеева от имени Временного Всероссийского правительства из Уфы были отправлены уведомительные телеграммы. В первой из них отмечалась «величина заслуг Добровольческой армии перед Родиной», выражалось «восхищение се одиннадцатимесячной борьбой в условиях исключительной тяжести» и высказывалась уверенность, что «только тесным единением всех можно достичь спасения России, и что государственная мудрость и высокие гражданские качества руководителей и горячая любовь офицеров и солдат к Родине укажут Добровольческой армии единый с Правительством путь к достижению этой великой задачи».

Во второй телеграмме Алексееву сообщалось о его «избрании заместителем члена Временного Всероссийского Правительства генерал-лейтенанта Болдырева, ныне Верховного Главнокомандующего», и высказывалась «надежда и уверенность» правительства в «близкой возможности использовать Вашу (Алексеева. — В. Ц.)государственную мудрость и военный опыт на благо России».

Сам же генерал Болдырев, на правах Главковерха, написал Алексееву довольно подробное письмо, в котором информировал Михаила Васильевича о сложившемся положении на фронте в Поволжье и на Урале. Прежде всего, в письме заявлялось единство целей сложившегося антибольшевистского фронта: «…борьба с советской властью и немцами в тесном единении с нашими Союзниками. Как символ, что Армия сражается за величие и единение всей России, полагаю возобновить наш старый Русский флаг». Болдырев отмечал важность взаимодействия Поволжского фронта с Добрармией, что, в сущности, совпадало со стратегическими планами самого Алексеева летом—осенью 1918 г.

Болдыревым предполагалось «сохранение настоящего фронта на Средней Волге» и проведение двух наступательных операций по расходящимся направлениям: «…связь правым флангом через Пермь и Вятку с высадившимися на Мурманс союзниками и левым флангом — с Вашей армией (Добровольческой. — В.Ц.)и союзными Вам казаками». В связи с этим Болдырев считал «крайне желательным и необходимым, чтобы Ваша армия и примыкающие к ней силы овладели бы нижним течением Волги примерно на плесе Царицын — Астрахань. Уральские, оренбургские и астраханские казаки будут этому движению содействовать». В перспективе Болдырев, как и штаб Деникина в 1919 г., полагал возможным соединение Добрармии и сил Восточного фронта в Саратове.

Причину своего избрания Главковерхом Болдырев объяснял необходимостью скорейшего «установления надлежащих взаимоотношений с Чехословаками, в целях поднятия авторитета Временного Всероссийского правительства и объединения всех вооруженных русских сил в единую Русскую Армию… Уповая на помощь Божию, приложу все силы для выполнения этой тяжелой задачи, насколько это возможно в настоящих безгранично сложных и тяжелых условиях». Болдырев не писал прямо, но определенно указывал, что видит роль Алексеева, в первую очередь, в качестве военачальника объединенных вооруженных сил Юга России, которые затем объединятся с Восточным фронтом, и не исключал возможности передачи ему Верховного командования: «Временное Всероссийское Правительство убеждено, что совместные действия наши будут налажены, и что Ваше мудрое руководство облегчит задачу столь необходимого объединения русских сил под единым Верховным командованием».

Гораздо более определенно в пользу кандидатуры Алексеева на пост лидера антибольшевистских сил высказывались противники левых политиков. Причем генерал считался приемлемым, с точки зрения его популярности, не только в самой России, но и за ее пределами. Примечательна, в частности, телеграмма российского посла в США Б.А. Бахметева российскому послу во Франции В.А. Маклакову, отправленная в октябре 1918 г. Бахметьев считал важным «остановиться на самом небольшом числе бесспорных имен, которые не встретили бы возражений ни с какой стороны. Такими лицами могли бы явиться, единственно, генерал Алексеев и князь Львов. Эти два лица, олицетворяя собой символ национальной России, организовали бы вокруг себя необходимое русское представительство. Из доверительных разговоров с американцами имею пол1юе основание полагать, что эти два лица имели бы у союзников серьезные шансы на успех… Считаю крайне важным, чтобы этот план и эти лица были поддержаны национальными центрами и дипломатическим корпусом».

В ожидании скорого окончания войны и созыва международной конференции весьма актуальной считалась возможность представительства на ней авторитетного лидера из России. И таковым, как считали многие, мог быть также Михаил Васильевич.

В сводке Всероссийского Национального центра, составленного на основе сообщений, полученных из Москвы от полковника Лебедева, отмечалось, в частности: «Союзники подчеркивают, что они не столько заинтересованы в Добровольческой армии, сколько в генерале Алексееве, признанном общественными кругами лицом, которому должна быть передана Верховная власть и являющемуся высшим авторитетом как для союзников, так и для России. Поэтому и Национальный Центр, и союзники, и полковник Лебедев считают в высшей степени желательным выход Добровольческой армии в район Поволжья или, в случае, если это окажется невозможным, перенесение в этот район Ставки генерала Алексеева.

При этом союзники подчеркивают, что как только совершится объединение Верховного Командования в лице генерала Алексеева, сейчас же союзники окажут ему самую действительную материальную поддержку».

Б. Суворин позднее писал о нем как о «единственном защитнике русских интересов» перед представителями победившей Антанты. «Если бы он был жив, с Россией не могли бы поступить так несправедливо, как поступила с нами знаменитая Версальская конференция. Даже если нашу дипломатию не пустили в “залу зеркал” Версальского дворца, где сорок лет тому назад Бисмарк диктовал свои условия побежденной Франции, даже если услужливые люди в восторге победы могли забыть Россию и ее роль в Великой войне, они никогда не могли бы игнорировать генерала Алексеева, так честно с 1914 года по самый последний день своей жизни державшего знамя Франко-Русского Союза. Мы все, для которых память его священна, уверены в том, что разделенные Германией во время войны его соратники Жоффр, Фош, Петэн, Кастельно, По и др., не могли бы допустить мысли о том, что этот человек, который оказал такие услуги нашему общему делу, в минуту опасности никогда не колебавшийся в вопросе, как относиться к Франции, несмотря на все немецкие искушения и их русских друзей, вроде Милюкова, мог бы изъять из этой конференции, так неудачно решивший в Версале слишком тяжелую задачу, в которой голос настоящих победителей не имел того голоса, который он имел бы право требовать.