Генерал армии мертвых

— Я вас не понял, — сказал генерал, — разве это не утешение для нас?

Священник развел руками.

— Я верующий, — сказал он, — я не могу одобрить убийство.

— О! — протянул генерал. — Дрались мы с ними насмерть. Воевали они, черт возьми, здорово.

— Это вполне объяснимо, — сказал священник. — Это вовсе не сознательная храбрость. Все дело в их психике.

— Не понял, — сказал генерал.

— Очень просто, — продолжал священник. — На войне одни повинуются разуму, другие — инстинкту.

— Да.

— Албанцы — отсталый и дикий народ. Новорожденному кладут в колыбель ружье, так что ружье со дня рождения становится неотъемлемой частью их бытия.

— Похоже, что они и зонтики носят, словно винтовки, — сказал генерал.

— Оружие с самого детства — часть их бытия, — продолжал священник, — оно чуть не с колыбели формирует психику албанца.

— Это интересно.

— И естественно, что человеку хочется свою любимую вещь употребить в дело. А для чего лучше всего можно использовать винтовку?

— Чтобы убивать людей, — сказал генерал.

— Вот именно. Албанцы всегда испытывали удовольствие, когда убивали сами или когда убивали их. Когда им не с кем было воевать, они убивали друг друга. Вы слышали про их обычай кровной мести?

— Да.

— Воевать их заставляет древний инстинкт. В мирное время они становятся вялыми и сонными, словно змеи зимой. Только на войне они в полной мере демонстрируют свою жизнеспособность.

Генерал кивнул.

— Война — нормальное состояние для этой страны. Албанцы на войне злобны, агрессивны и чрезвычайно опасны.

— Другими словами, этот народ, со своей жаждой уничтожения или самоуничтожения, обречен на вымирание, — сказал генерал.

— Разумеется.

Генерал выпил еще. Язык у него заплетался.

— Вы ненавидите албанцев? — вдруг спросил он.

Священник печально улыбнулся.

— Нет. Почему вы так решили?

Генерал наклонился к нему. Священник поморщился, почувствовав запах спиртного.

— Как это почему? — тихо сказал генерал. — Мы оба их ненавидим, но пока не признаемся в этом…

Глава четвертая

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и генерал, закрыв дверь своей комнаты, уселся возле торшера за маленький столик. Ему не спалось, хотя было уже поздно. На столе лежал портфель. Генерал машинально протянул руку и взял его. Достал списки с именами солдат и стал их перечитывать. Это была внушительная стопка бумаги, состоявшая из сшитых по четыре, пять или десять листов вместе. Он перелистывал их, бегло просматривая, уже, наверное, в сотый раз написанные наверху большими буквами названия: «Полк «Слава», «Вторая дивизия», «Второй корпус», «Железная дивизия», «Батальон горных стрелков», «Специальное подразделение № 3», «Четвертый гвардейский полк», «Третий горнострелковый батальон», «Дивизия «Победа», «Седьмая пехотная дивизия», «Голубой батальон (карательный)»… Последнее название привлекло его внимание. В самом начале списка он увидел имя полковника Z и ниже — имена солдат, по ротам и по взводам. «Голубой батальон» — красивое название, подумал он.

Он отложил в сторону основные списки и достал другие, с пометками и красными крестиками на полях. Это были черновые, рабочие списки. Имена в них были сгруппированы не по воинским частям, а по месту гибели и рядом с каждым именем стояли координаты захоронения, а также были отмечены рост солдата и характерные особенности зубов. Уже найденные были помечены красными крестиками. Но крестиков пока было мало.

Нужно перенести крестики в основные списки, подумал генерал, и подвести предварительные итоги.

Не зная, чем бы еще заняться, он вновь принялся перелистывать бумаги. В рабочих списках географические названия были даны на двух языках; эти названия рек, ущелий, городов, плоскогорий, долин звучали странно и пугающе. Ему казалось, что все они поделили между собой его солдат, кому-то досталось больше, кому-то меньше, а теперь он пришел, чтобы отобрать у них добычу.

Взгляд его снова остановился на одном из списков. Это был список «пропавших без вести», возглавляло его опять имя полковника. «Полковник, метр восемьдесят два, на первом зубе справа золотая коронка», — прочитал он, затем просмотрел весь список. Метр семьдесят четыре, отсутствуют два передних зуба; метр шестьдесят пять, удалены верхние коренные зубы; метр девяносто, металлический мост на передних зубах; метр семьдесят один, зубы все; два метра десять. Этот наверняка самый высокий в этом списке, подумал он. Интересно, какой рост у самого высокого из всех списков? Самый маленький, тот известен: по уставу, метр пятьдесят один. А вообще самые высокие — из Четвертого гвардейского полка, а самые маленькие — горные стрелки. Какой ерундой я занимаюсь!

Он выключил торшер, но заснуть ему не удалось. Не надо было пить этот чертов кофе на ночь, пробормотал он про себя. Была бы сейчас рядом с ним жена! — подумал он, они бы лежали вот так, в темноте и тихо разговаривали, он рассказал бы ей все. Правда, она, наверное, испугалась бы, как тогда перед отъездом в Албанию.

Какие это были необычные дни, что-то новое, неведомое вторгалось в его жизнь. Как только началась осенняя непогода и он вернулся с курорта, к нему пришел первый посетитель. Генерал читал в своем кабинете, когда служанка сообщила, что кто-то дожидается его в гостиной.

Незнакомец стоял возле окна. Смеркалось, и деревья в саду казались большими стогами, сметанными из теней. Когда дверь отворилась, незнакомец повернулся и произнес: «Добрый вечер».

— Простите, что я вас беспокою, — голос у него был глухой, с хрипотцой. — Я узнал, что вы скоро отправляетесь в Албанию, чтобы вернуть на родину останки наших солдат.

— Да, — сказал генерал. — Через две недели.

— У меня к вам просьба, — продолжал незнакомец, доставая из кармана потрепанную, затертую карту Албании. — Я был солдатом и воевал в Албании два года.

— В каких частях? — спросил генерал.

— «Железная дивизия», пятый батальон, пулеметная рота.

Незнакомец склонился над картой.

— Вот здесь во время крупной зимней операции наш батальон был разбит албанскими партизанами, и мы, те, кому удалось спастись, рассеялись ночью в разных направлениях. Со мной был раненый товарищ, и к рассвету он умер на околице брошенного села, куда я его доволок. Я похоронил его за маленькой церковью и ушел. О его могиле никто не знает, поэтому я и пришел к вам, чтобы вы, когда вам доведется проезжать через те места, откопали бы и его тоже, как и остальных, и привезли бы сюда.

— Его имя наверняка должно быть в списках пропавших без вести, — сказал генерал. — Списки очень точные, но, разумеется, вы хорошо сделали, что пришли, потому что найти пропавших без вести почти невозможно, разве только случайно.

— Я сделал набросок, — сказал незнакомец и достал из кармана листок бумаги, на котором химическим карандашом было изображено нечто напоминающее церковь, от нее — две красные стрелки с надписью: «могила». — Тут рядом источник, — продолжал он, — а дальше, справа, два кипариса, вот тут. — И он сделал еще одну пометку рядом с церковью.