Генерал бубновый

За семь лет в Думе Мищеву не удалось создать настоящую консервативную партию русской направленности. Фракцию молодых независимых депутатов сначала обманул лидер партии «Справедливость», пообещал, что в его партии будет консервативный русский блок. «Но это оказалось очередной пустой болтовней и вылизыванием чужих задниц», – как определил он безжалостно. Обозленный на всех этих милых жуликов и на себя самого из-за напрасно потраченных усилий, Мищев вместе с юристами подготовил необходимый пакет документов для Министерства юстиции, чтобы зарегистрировать партию «Русское единство».

Первый раз отказали из-за повтора в названии, якобы есть уже партия «Единение и братство». Пришлось оспаривать через суд. Привлекать экспертов филологов. Тяжба затянулась. В конечном итоге юристу намекнули, что на офисное здание Мищева, где находится агентство недвижимости на Ленинском проспекте, глаз положил Генеральный прокурор Гайка. «И если будет найден компромисс…»

После чего он окончательно разочаровался в думской лоббистской возне, и месяц не появлялся в зале для заседаний. Зато приобрел квартиру в новом комплексе на 42 этаже площадью в 320 метров с видом на родной Университет, сады, Москву реку. Возле дома зона отдыха с теннисным кортом и спортивными площадками, детскими горками и каруселями. Высота потолков четыре метра. «Здесь можно поселить большую семью», – решил он, блуждая по комнатам с серыми оштукатуренными стенами.

Когда привел в квартиру жену с маленькой дочкой, то первым делом они начали играть в прятки, аукая и перекрикиваясь в пустынных спальнях, ванных комнатах и каких-то непонятных отсеках, которые на плане значились, то постирочной, то гардеробной…

Анита озаботилась, пристала с вопросами, сколько же это все стоит, а он подхватил дочку на руки, закружился с ней в огромной зале. «Ну, скажи, скажи же ты мне…» – «Много, но ты лучше подумай о дизайне. Я знаком с французским дизайнером Вильмоттом… на конце два «т». Он участвовал в одном нашем проекте».

– Чуть не забыл, завтра вечером мы едем в Космос. У Сашки Мыльникова днюха. Надеюсь, ты будешь краше всех.

На вечеринке друзей он рассказал про мэра города Царевска Жохова и губернатора Маругу. Как они воюют между собой.

– И при этом воруют, – вставил Кузиков.

– Да. И некогда красивый город превратился черт знает во что! При советской власти начали строить метро. Открыли с помпой две станции и все. Стоят вдоль проспекта зеленые метростроевские заборы. Покосились. Обветшали, движухи нет. А дороги, как после войны…

– Плюнь, не нагоняй тоску. А еще лучше стань мэром Царевска. Двинешь город вперед, а мы тебе поможем.

– За осетриной будете приезжать на пикники…Да?

– Наливай Пан Эдуард по полной, окропим отрока Сашку святой водицей в день праздничный. После песенку споем…

– Ох, богохульники!

Вечер удался. Аниту зацеловали глазами. В университете Мищев был вкручен в чехарду неотложных дел, сдачи экзаменов, быстрых заработков, потом так завертела коммерция, что стало и вовсе не до танцулек. Стыдился за свою неумелую медвежью поступь, когда Анита заставляла выйти на танцпол, сделав несколько притопов и прихлопов, он быстро убегал к компаньонам или к столу с обильной едой. А тут он не совсем твердый трезвенник, почему-то запал на шампанское, которое его постепенно развеселило так, что стал выплясывать какой-то дикий танец, чего раньше не делал под общий дурашливый смех. Мищев окончательно раскрепостился и захохотал вместе со всеми, громко хлопая в ладоши, стараясь попасть в такт музыки.

Поздно вечером, прижавшись к Аните, вдруг решил, что надо ехать домой. В Царевск… И там брать власть в свои руки.

Глава 5. Заволжье.

Осенняя блекло-охристая степь на сотни верст перемежаемая корявыми сухостойными лесопосадками, за которыми давно никто и никак не ухаживает. Новоникольское, Луговая Пролейка, Горный Балыклей – названия сел, словно песня. Но главной песней была Волга с обильным рыбным промыслом, была богара знаменитая арбузами, дынями, овощами на поливных плантациях… Теперь везде и всюду звучало слово – «было».

Рубас свернул с трасы, заехал в Никольское, хотел разжиться вяленой рыбой. На рынке торговали копченой камбалой, мойвой. Поговорил с женщиной, скучающей у раздвижного лотка–прилавка.

– Милый, какие лещи! Рыбзавод давно не работает, теперь вяленые окуньки в радость, последний вид промысловой волжской рыбы. В самой Волге давно не купаемся.

– А что ж так?

– Так с июля зеленые водоросли панцирем покрываю воду и берег. Купаются все в бараках-затонах, заросших камышом.

В Атласе, выпущенном Управлением автомобильного транспорта в шикарном твердом переплете за большие миллионы бюджетных рублей, значился асфальт от Верхнего Балыклея на Степное. Рубас проехал немного по разбитой грунтовке и повернул обратно. У поворота сельский житель лет пятидесяти торговал арбузами. Рубас раскрыл Атлас, показал ему желтую линию дороги. Бахчевод поводил пальцем по странице, вглядываясь в текст, выговорил удивленно: «Да не в кой век не клали здесь асфальт. Ехай через Катричев, иначе убьешь машину».

Волжские села на одно лицо. На въезде полуразрушенные остовы ферм, корпусов МТС. Свернул в село Дубовское.

Главу администрации, в просторечье – Степаныча – нашел на центральной площади, когда-то знатного колхоза «Красное Знамя». «Слава богу, у нас уцелел сельский Дом культуры, – говорил он, как о большом достижении. – С той давней поры сохранился памятник погибшим воинам, тополевая аллея по всему периметру».

– А сельхозпроизводство?

– Какое к чертям производство! – ответил Степаныч и глянул, как на придурка, от чего Рубасу стало неуютно. Затем он наклонился, поднял из под ног тополевую рядовку – одну, следом другую. Порадовался. – Производство! В селе на сходе решили водопровод отключить, – пояснил Степаныч. – Энергетики выставили такой счет, что мама не горюй…

– А как же фермеры? Губернатор всюду трезвонит о помощи селу, кредитах…

– Правильно, под эти кредиты у фермеров москвичи скупают все на корню. По бросовой цене. Ты, Николай не слыхал о коммерсанте Назарове? Он с помощью вице-губернатора получает кредиты по сто, двести миллионов на развитие сельхоз предприятий и распоряжается. Так это же бандит, вывернулся из-под расстрельной статьи.

– Да будет тебе наговаривать…

– Это я наговариваю! Ты заедь в Елань, там у меня свояк в райотделе командует, он тебе про Назарова выложит, если захочет… Ток не для газеты. А то и его тут же сомнут. Ты еще про товарный кредит с народом поговори. Соляру весной дают по сорок, а зерно отдай под договор по пять рублей за килограмм. А будет урожай или выгорит все, их не касается.

Рубас выхватил из рук Степаныча коричневую рядовку, втянул носом запах прелых листьев, запах гриба. Улыбнулся, сказал весело:

– Нагнал жути, Степаныч, аж мурашки по коже.

– Ладно, езжай, может, где и найдешь сельский рай.

Если бы не линии электропередачи, то картина из 19 века: в луже посреди улицы купаются утки и гуси. Мычит одинокий теленок. Покосившиеся заборы, брошенные через два на третий подворья. Камышовые крыши в редкость, но встречаются и они. «Страной правят энергетики, банкиры, чиновники. Плевать они хотели на нищету российских подданных создающих прибавочную стоимость», – записал торопливо в блокноте.

Под вечер заехал к Александру Басовину главе крестьянского хозяйства. Басовин пятидесятилетний крепкий по виду и духу мужик вышел навстречу с недовольным лицом, держа в промазученных руках гаечный ключ.

– Привет, Александр! Не прогонишь?

– А это ты… – он смущенно улыбнулся из-за того, что не узнал сразу, – проходи. Летник свободен, располагайся.

Год назад писал о нем для газеты. Басовин рискнул и построил в Балыклее, где давно нет никакого производства, цех по переработке помидоров. Закупил племенной молодняк под кредиты на развитие производства.