Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство

— Привязываем руки… ноги привязываем… затем туловище… шейку так, чтоб не шевельнулся… рот открой!.. платочек туда… готово!

Илья Ильич в ужасе спросил:

— Зачем вся эта процедура? Клиентов никогда не привязывают!

— Клиентов — да! — едко согласился Гордей Васильевич. — А перед вами не клиент! Шеф банды Робертина! В прошлом Робка-Пробка! Приступайте, Илья Ильич! Наголо! Быстро! И качественно!

Робик пытался дергаться, жевал платок, пучил глаза.

— Я… я… я… не… не… не могу… профессиональная порядочность не позволяет… уничтожать редкую красоту… — лепетал парикмахер в отставке. — Такое богатство… роскошь… гордость… Руки не подымаются! Увольте, увольте, увольте!

— Тогда я сам! — Гордей Васильевич взял ножницы и стал отхватывать прядь за прядью, приговаривая: — Распустили обормота до невозможности… вырастили потомчика… Бандитом решил стать! Позорить мои седины! Доканчивайте про-це-ду-ру!

— Да, да… после вашей… работы… — бормотал перепуганный и оскорбленный Илья Ильич. — Приведу… хотя бы в порядок… этот ужас… это издевательство…

— Никакого ужаса! — отрезал Гордей Васильевич. — Никакого издевательства! Наоборот! Авось возьмется за ум, если он у него, конечно, имеется!

А Робик и впрямь испытывал ужас. Он ведь в ТРЕХ зеркалах вынужден был наблюдать, как лишался своего единственного достоинства, как постепенно под опытными руками Ильи Ильича обнажался череп, очертаниями похожий на дыню.

— Прекрасно! Великолепно! Неповторимо! Беспрецедентно! — хохотал Гордей Васильевич после каждого своего слова. — Теперь попробуй руководить бандой! Засмеет она тебя! Шефчик! Всю твою банду остригу, если потребуется! Собаки на улицах и те над тобой хохотать, будут! По-собачьи, конечно! Понимаете, Илья Ильич, нет теперь никакой управы на этих потомчиков! Бандиты молокососные!

— Но ведь это же, наверное, игра… — жалобно промямлил парикмахер в отставке. — При чём здесь прекрасные волосы? Мальчики, видимо, хотели поразвлечься…

Робик вытолкнул наконец-то платок изо рта, и оттуда вырвался такой вооооОООООООпль… Ну, примерно, если бы его издавали четверо: один — орал, второй — хрипел, третий — стонал, четвёртый — визжал…

— Позвольте развязать его? — дрожащим голосом спросил Илья Ильич. — Соседи подумают… у меня репутация…

— Освобождайте преступника!

Парикмахер в отставке суетливыми движениями развязал Робика и получил удар кулаком по голове.

— Мальчик, видимо, немного поразвлекся, — насмешливо констатировал Гордей Васильевич.

А Робик с тем же воооооооООООООООплем бросился на деда, но тот схватил его за ухо и приподнял так, что внук стоял на цыпочках, боясь шевельнуться.

— Здесь вопить прекрати. Иди вопить домой. Там, кстати, тебя и пожалеют, хотя вряд ли смогут утешить.

Робик умчался с небольшим воооплем. Потирая голову, Илья Ильич участливо поинтересовался:

— Что теперь будет с бедным мальчиком?

— Жизнь будет продолжаться своим чередом, — философски произнес Гордей Васильевич. — А у нас в семье сейчас будет скандальчик. Да ещё какой. Под прекрасной-то шевелюрой обнаружилось — что? Обыкновенная дыня!

— Что вас вынудило к этому? — Илья Ильич всё ещё не мог прийти в себя.

— Сложные и глубокие раздумья и переживания. Кроме того, стыд и ощущение позора. Задавив в себе жалость и не найдя другого выхода, я решился на… процедуру. Спасибо вам, дорогой Илья Ильич, за помощь, а внука моего извините за рукоприкладство. Спокойной ночи.

Не сочтите, уважаемые читатели, что я выдаю поступок Гордея Васильевича за образец. Да он и сам не был до конца уверен, что совершил педагогически правильное мероприятие, но терпение его истощилось. Кроме того, в своем безобразном поведении плохие люди никогда не задумываются над последствиями, — так почему, наказывая их, надо учитывать, какое это произведет на них впечатление?

Тут в квартиру Ильи Ильича ворвалась Робикова мама, вся в слезах и драгоценностях, громко и достаточно истерически рыдая. Она стала складывать прекрасные сыновьи волосы (Илья Ильич бросился помогать) в урну, похожую на вазу, и сквозь рыдания бормотала:

— И-и-изувер… и-и-изверг… и-и-истязатель… я тебе этого не прощу этого… так и-и-изуродовать ребёнка… у-у-уничтожитель красоты…

— Отрастут, — спокойно сказал Гордей Васильевич. — Раньше он был изувером, извергом, истязателем. Хватит. Поизуверствовал, поизвергал, поистязал. Пора и прекратить. Идём домой, доченька. Там порыдаешь,

К их возвращению Робик практически выорался, только всхлипывал, лежа на тахте.

Папа сидел у него в ногах, бормотал:

— Успокойся, успокойся, успокойся… мы с мамой что-нибудь придумаем… походишь пока в английском беретике… Гордей Васильевич, вы хотя бы отдаёте себе отчет в том, ЧТО вы натворили?

— Честно говоря, не совсем, — признался Гордей Васильевич. — Я не настаиваю на абсолютности своей правоты. Зато я сверхабсолютно убежден, что ваш сынок, являющийся, к сожалению, и моим внуком, растёт редкостным обормотом. А вы и я поддерживаем развитие его обормотизма. Вот я и попробовал кое-что предпринять. Может быть, цель оправдает средство.

Мама хотела погладить голову любимого Робика, но в испуге отдёрнула руку и воскликнула:

— Дыня!

— Жаль! Очень жаль! — насмешливо воскликнул Гордей Васильевич. — Ведь у него всё импортное, а череп оказался в форме отечественной дыни.

— Дурак, дурак, дурак! — сипло выкрикнул Робик.

— Конечно, конечно, конечно! — ответил дед вроде бы серьёзно. — Всю жизнь занимаюсь, понимаете ли, всякими глупостями. — Голос его вдруг загремел. — Во время войны, например, спас сотни людей! Сейчас СДУРУ занимаюсь научной работой, чтобы дети не вырастали обормотами! — Он грозно встал. — А собственный внук растёт обормотом! Займитесь-ка своим ребеночком, дорогие родители, пока не поздно. Кстати! — вспомнил он, уже подойдя к дверям, вернулся, достал из карманов Робика, сколько тот ни сопротивлялся, зажигалку и сигареты. — Спокойной ночи… малыши! — И дед удалился.

Ну, а теперь, уважаемые читатели, нам предстоит посмотреть, что и как бывает с генерал-лейтенантом в отставке, когда он вернется в детство.

Готовя себе завтрак, Илларион Венедиктович загрустил, вернее, очень опечалился. И не подумайте, из-за того, мол, что стал маленьким. Нет-нет, он по-прежнему верил, что должен был вернуться в детство, где у него много дел. Да вот беда: ведь у него сейчас были всего одни трусики! Даже тапочек не было. Во дворе в таком виде появиться ещё можно, а вот в город, тем более вечером, уже не выйдешь. К тому же предстояла схватка с бандитами…