Генерал Власов

Появление бригады вызвало серьезные волнения. Население, конечно же, что-то слышало об освободительной армии, однако не очень-то верило в ее реальное существование. Но, с другой стороны, люди видели бригаду, они знали о ней, и это вызывало слухи и домыслы о том, что где-то ведется создание других частей и подразделений, которые позднее будут объединены в одну большую армию. Солдаты вели себя образцово, и скоро у них наладились дружеские связи с населением. Отделения отправлялись в села и деревни помогать со сбором урожая. В штаб стекались письма с выражением благодарности. [122]

122

С народом — за народ. № 5. С. 15.

22 июня 1943 г., в ознаменование второй годовщины советско-германской войны, немцы устроили во Пскове военный парад. Ко всеобщему удивлению, открывала его рота гвардейской бригады. Событие стало поистине сенсационным, оно укрепило веру в то, что освободительная армия и в самом деле находится в процессе формирования.

А между тем обстановка в «Дружине» накалялась. Прибытие Жиленкова усилило подозрение Гиля и его когорты в том, что СД вознамерилось отстранить их от командования по причине неподобающего поведения. Блажевич вступил в прямой контакт с партизанами. В начале августа советское руководство разрешило партизанской бригаде им. Железняка вступить в переговоры с Гилем в отношении перехода всей части на сторону Советов. Чтобы подозрение не пало на него, Гиль поручил-это задание своему начальнику разведки, генерал-майору Богданову, который ничего не знал об истинных намерениях Гиля. В ходе переговоров Богданов категорически отверг перспективу перехода бригады на сторону советских войск и лишь обещал приостановить операции против партизан на тот период, на который те оставят в покое бригаду, немецкие части и население. Переговоры оказались безуспешными. И тогда Гиль вступил в них лично. Партизаны обещали ему прощение всех прегрешений, если бригада дезертирует с оружием, будет сражаться против немцев и сдаст Богданова, а также эмигранта, капитана графа Мирского. Гиль принял предложение.

13 августа 1943 г. «Дружину» окружили партизаны. Гиль дал сигнал тревоги, а затем совместно со своим окружением выстрелами в спину убил многих из офицеров и солдат, которые, как он подозревал, воспротивятся предательству. Среди убитых оказались Богданов, полковник Орлов, все полковые командиры, за исключением одного, который последовал за Гилем, и все батальонные командиры. Группа связи СД тоже была вырезана. Затем часть заняла железнодорожную станцию Круглевщина и перерезала сообщение с Полоцком. Она атаковала Глубокое, но нападение было отражено. Перебежчики из «Дружины» затем ушли в лес вместе с партизанами.

Некоторые из солдат и офицеров, захваченных во время неожиданного нападения, вернулись в Глубокое. Тридцать уцелевших офицеров и пять сотен бойцов мало-помалу нашли путь назад. Та часть «Дружины», которая перешла к партизанам, была переименована в 1-ю Антифашистскую бригаду, а Сталин наградил Гиля орденом Красной Звезды. Личный состав бригады понес большие потери в серии боев и стычек, как и их бывшие товарищи, оставшиеся на другой стороне и тоже участвовавшие в тех столкновениях. Зимой 1943/44 г. триста уцелевших бойцов бригады попали в окружение около станции Зябки и были полностью перебиты. Гиля застрелил один из его бывших офицеров со словами: «Собаке собачья смерть». [123]

123

Возникновение «Дружины» и ее судьба описаны у Н. Клименко в «Правда о Дружине» в газете «Суворовец» (Буэнос-Айрес), № 17 и 20–23 (1950); у Софьи Варшавской: «Относительно Дружины» — «С народом — за народ», № 5, 1965; в беседах с Кромиади и Ламсдорфом; в письме к автору О. Крауса. Для получения более объективной картины истории этого формирования рекомендуем ознакомиться также с советскими публикациями: Доморад К.Так ли должны писаться военные мемуары? // Военно-исторический журнал. 1966. № 11. С. 82–93; Калинин П.Участие советских воинов в партизанском движении Белоруссии // Военно-исторический журнал. 1962. № 10. С. 24–40. Что касается обстоятельств гибели Гиля, то версия, изложенная Штеенбергом, представляется одной из легенд. Согласно советским данным, В. В. Гиль умер 14 мая 1944 г. от тяжелых ранений, полученных при прорыве партизанами немецкого окружения в районе Ушачи. — Прим. ред.

К концу августа 1943 г. стало совершенно ясно, что СД не располагает ни желанием, ни способностью создать крупную освободительную армию. Все, чего добивалась эта служба, ограничивалось привлечением подходящих людей для организации «Цеппелин». Краус, не желавший более иметь дела с группой Жиленкова, попросил вывести ее из-под его ответственности. Таким образом, утратившие еще одну надежду русские вернулись в Берлин. Только Ламсдорф остался в 1-й Гвардейской бригаде, которая продолжала действовать, но уже на более скромном уровне.

Тем временем Власов в Берлине столкнулся с проблемой представителей первой волны эмиграции. Зыков и Жиленков, опасавшиеся негативного отклика в России, официально отказались от каких бы то ни было отношений с этими людьми. Власов, однако же, проявил готовность к сотрудничеству с ними при условии, что они не будут настаивать на восстановлении дореволюционных порядков. Связи эмиграции в Париже, контакты с западными державами могли оказаться полезными для того, чтобы обеспечить признание Русского освободительного движения на Западе. Поначалу большинство эмигрантов, особенно старое поколение, не хотело иметь ничего общего с Власовым. В их глазах он был одним из соратников Сталина и революционером. Однако постепенно возобладало понимание того, что освободительное движение направлено на создание новой демократической, пусть и не царской, России, которую старая эмиграция тоже была готова принять.

Движущей силой в данном случае оказался молодой начальник Русского бюро по частным делам во Франции Юрий Сергеевич Жеребков, внук генерала Алексея Жеребкова, бывшего генерал-адъютантом при царе Николае II. Юрий Жеребков встретился с Власовым в феврале 1943 г. во время поездки в Берлин и тотчас же осознал, какие совершенно новые перспективы открывает для русского дела этот человек. Он оказал поддержку деятельности Власова и стал пропагандировать освободительное движение в эмигрантской газете на русском языке «Парижский вестник», редактором которой являлся. В начале июня он вернулся в Берлин рассказать Власову о проделанной работе и сделать ему предложение посетить Париж. Власов выражал готовность предпринять такое путешествие, однако сомневался, что немцы дадут ему на это разрешение. Принимая во внимание недвусмысленное отношение Кейтеля, нарушение его приказа могло означать смертный приговор как для самого Власова, так и для всего освободительного движения. Под давлением Гроте и Штрикфельдта Мартин в конце концов согласился отпустить Малышкина, если Жеребков добьется разрешения от военного коменданта Парижа.

И вот 24 июля 1943 г. в Ваграмском зале в центре Парижа состоялась волнительная встреча. Четыре тысячи человек столпились в главной аудитории, а еще две тысячи слушали речи выступающих через мегафоны. Присутствовали представители французских и немецких властей, еще остававшихся в Париже дипломатических миссий и зарубежные корреспонденты. Собравшиеся приветствовали появление Малышкина овациями, длившимися несколько минут. Это был первый из бывших советских генералов, посетивших Париж. Трудные годы в окружении чужих людей, тоска по далекой родине, надежда на возвращение, а также и горечь, вызванная унижениями со стороны немецких властей, — все это нашло отражение в национальной демонстрации, которая превосходила все что-либо подобное в истории эмиграции.

Встреча казалась средством, чтобы весьма впечатляющим образом сделать перед Западом заявление о целях освободительного движения и открыть путь для его признания как политической силы. Малышкин говорил совершенно откровенно и делал заявления, крайне опасные как для него самого, так и для всего освободительного движения в целом. Всего за несколько недель до этого Гитлер строго-настрого запретил всякую патриотическую и политическую деятельность Власова и его окружения.

Последствия не заставили себя ждать. Уже на следующий день военный комендант Парижа вызвал к себе Жеребкова, чтобы сказать ему о том, что немецкое руководство расценивает некоторые из сделанных на встрече заявлений как нетерпимые, а потому есть основания ожидать серьезных неприятностей. Чтобы оградить Власова и его движение от опасности, Жеребков и Малышкин тут же внесли поправки в стенограмму встречи, в которой либо вовсе вымарали, либо подретушировали все патриотические и антинемецкие высказывания. [124]

124

Правильная версия была напечатана в «Парижском вестнике», № 59, 31 июля 1943 г. В эмигрантской прессе (например, «С народом — за народ», № 3, ноябрь 1964 г) выражаются сомнения относительно того, что Малышкин вообще делал антисемитские заявления, которые есть в напечатанной версии Предполагается, что Жеребков вставил их позднее, чтобы потрафить немецким властям. Однако из письма самого Жеребкова к автору следует, что подобные предположения неверны Возможно, Малышкин действительно использовал антисемитские заявления как маскировку, однако нельзя исключать и того, что они выражали то, что он думал на самом деле Деллингсгаузен, Штрик-Штрикфельдт и Зайцев (в беседах), равно как и фон дер Ропп (в письме к автору), подтверждают, что все коллеги Власова, включая и Малышкина, были глубоко шокированы уничтожением фашистами евреев.

Жеребкову удалось убедить полковника Шмидтке, главу отдела пропаганды при коменданте, принять этот текст как оригинал, хотя Шмидтке уже известили об антинемецких заявлениях Малышкина. Кроме того, Жеребков провел переговоры с начальником Службы безопасности (СД) во Франции доктором Кнохеном и немецким генеральным консулом доктором Квирингом, которые являлись тайными врагами «восточной политики». Эти официальные лица впоследствии передали своим начальникам в Берлине позитивные отзывы о встрече русских. СД допросило Малышкина по его возвращении в Берлин, однако он держался ретушированной версии стенограммы. Таким образом опасность удалось отвратить. Однако Жеребкову приказали больше подобных встреч не устраивать и держаться подальше от Берлина. [125]

125

Жеребков Ю.Русские дни в Париже (неопубликованная рукопись); из беседы с Гроте.

Осознание того факта, что драгоценное и невосполнимое время бездарно утекает, мучило Власова более всего. Как-то вечером за игрой в карты он неожиданно взорвался:

— Не понимаю! Я знаю Сталина, его методы, его слабые места, я точно знаю, что и как делать. А что делаю? Сижу и играю в преферанс! [126]

Как, каким образом Власов мог постичь происходящее, когда мотивы противоборствующих властных верхов были непроходимыми джунглями даже для его немецких друзей? Он видел правившую в Германии диктатуру, но на деле она являлась пародией на тиранию Сталина. Он видел властных чиновников, но у них не было единого мнения. Единая политика, единая система — отсутствовали.

126

Фрёлих С.Неопубликованный очерк. С. 2 (IfZ).