Генералиссимус. Книга 2

Последняя кампанияВзяв на себя напрямую руководство фронтами, Сталин, наверное, провел немало времени у карты с общей обстановкой тех дней. Стратегическое положение советских войск и армий стран антигитлеровской коалиции оценивалось им как близкое к завершению разгрома Германии. Наши удары хорошо согласовывались с действиями союзников в Западной Европе. По существу, Советская Армия и англо-американские силы заняли исходные позиции для решающего наступления на жизненные центры Германии. Теперь предстояло совершить последний стремительный натиск и в короткий срок окончательно сокрушить врага. Советская Армия одержала победы, решающие исход войны. Завершение борьбы на советски-германском фронте было предрешено в нашу пользу, час окончательного разгрома противника приблизился. Мы превосходили врата не только по численности войск, но и по их выучке, по технической оснащенности. Боевые действия вполне обеспечивались слаженной работой тыла, он оказывал фронту все возрастающую помощь. Сил хватило бы для прямого решительного удара на Берлинском направлении. Но это было связано с большими потерями. Немцы, несомненно, как и мы под Москвой, будут стоять под Берлином насмерть. К концу войны тем более надо поберечь людей, они прошли через всю войну и заслужили того, чтобы остаться живыми. Потери, конечно, неизбежны, но надо свести их до минимума. А для этого надо придумать какой-то особенно хитрый ход, чтобы обмануть врага, ввести его в заблуждение, заставить сосредоточить главные силы не там, где мы нанесем решительный удар. Но что можно придумать, глядя на карту, где войска разделены на две группы фронтов Карпатами? Противник, вполне естественно, укрепляет и сосредоточивает войска на Берлинском направлении, это самый короткий и удобный путь для наступления наших войск на столицу вермахта. Надо ослабить оборону врага на этом направлении. Но как это сделать? Можно подбросить дезинформацию о подготовке наступления на другом направлении. Но поверит ли Гитлер? И как это сделать? Можно без дезинформации нанести вспомогательные удары где-то на флангах и отвлечь туда резервы противника. Но слабыми ударами гитлеровское командование не отвлечешь, оно многоопытное, поймет подобный маневр, с Берлинского направления войска не тронет. А может быть, пугать ударом в лоб, а осуществить гигантские клещи, охватить всю оставшуюся немецкую армию заходом с Прибалтики на севере и через Будапешт, Вену на юге? И пусть немцы сидят в укреплениях на Берлинском направлении, а наши армии обойдут их и встретятся в Берлине. А если гитлеровцы кинут все свои резервы для отражения этих фланговых ударов, можно будет ударить и на Берлинском направлении. Сталин изложил свои рассуждения начальнику Генерального штаба Антонову и попросил его вместе с опытными генштабовцами прикинуть и подрассчитать эти варианты. Об этой работе генерал Штеменко вспоминает: «Предварительно замысел очень тщательно обсуждался у А. И. Антонова. Помимо самого Алексея Иннокентьевича, в этом участвовали: начальник Оперативного управления, его заместители А. А. Грызлов и Н. А. Ломов, начальники соответствующих направлений. Все соображения, высказанные здесь, уточнялись затем в Оперативном управлении. Там же рассчитывались силы и средства и отрабатывались все другие элементы операции. Наконец замысел получил графическое оформление: со всеми расчетами и обоснованиями он был нанесен на карту, после чего еще раз подвергся, можно сказать, придирчивому обсуждению. Как и в прошлом, наиболее детально планировались начальные операции. Дальнейшие же задачи фронтов намечались лишь в общем виде. В ходе творческих исканий сначала зародилась, а затем окончательно откристаллизовалась общая идея наших действий. Было признано, что центральный участок советско-германского фронта является решающим, ибо удар отсюда выводит наши войска по кратчайшему направлению к жизненным центрам Германии. Но именно здесь находилась и наиболее плотная группировка войск противника. Чтобы создать более вы-годные условия для нашего наступления, признавалось целесообразным растянуть центральную группировку немецко-фашистских войск. Для этого мы должны были максимально активизироваться на флангах стратегического фронта. Речь шла уже не только о Венгрии и Австрии, но и о Восточной Пруссии. Энергичное наступление под Будапештом и на Вену требовалось сочетать с наступлением на Кенигсберг. Мы отлично знали, что в Восточной Пруссии и Венгрии противник проявляет повышенную чувствительность. При сильном нажиме он непременно станет перемешать сюда свои резервы и войска с неатакованных участков фронта. В итоге Западное направление, где намечались решающие события, серьезно ослабнет». Таким образом, замысел Сталина получил графическое воплощение и теоретическое обоснование в Генеральном штабе. На этот раз Штеменко отмечает очень существенную особенность — самостоятельное личное руководство Сталина как подготовительной работой, так и осуществлением всей операции: «Подготавливая замысел кампании 1945 года, Ставка не собирала командующих на специальное совещание, как это имело место в прошлом (например, при разработке плана „Багратион“). На сей раз ограничились вызовом командующих порознь в Генеральный штаб. С каждым из них обсуждались все детали операций данного фронта, и затем уже согласованные соображения докладывались Ставке... Существенных поправок внесено не было. Договорились, что на главном направлении наступление начнется 20 января 1945 года, однако планы операций пока не утверждались и директивы фронтам не отдавались... Координацию действий всех четырех фронтов на Берлинском направлении Верховный Главнокомандующий взял на себя». Сталин лично дал указание командующим фронтами о подготовке операции. Жуков вспоминает: «До конца ноября штаб фронта во главе с М. С. Малининым отрабатывал план наступления и готовил необходимые заявки Ставке Верховного Главнокомандования на дополнительные войска и материальные средства. Штабом фронта, штабом тыла фронта и командующими родами войск был проделан титанический труд по расчетам сил и средств на предстоящую операцию». По этому поводу вот что пишет маршал Конев: "...К концу ноября 1944 года меня вызвали в Москву с планом операции, разработанным командованием фронта. Я доложил его в Ставке Верховного Главнокомандования И. В. Сталину в присутствии членов Государственного Комитета обороны. Я хорошо помню, как обстоятельно И. В. Сталин изучал этот план. Особенно внимательно он рассматривал на карте Силезский промышленный район. Здесь было огромное скопление предприятий, шахт с мощным оборудованием, расположенным на земле, различного вида промышленных построек. Все это, вместе взятое, представляло очень большие препятствия для маневренных действий войск при наступлении. Даже на карте масштабы Силезского района и его мощь выглядели внушительно. Сталин, как я прекрасно понял, подчеркивая это обстоятельство, показал пальцем на карту, обвел этот район и сказал: — Золото. Сказано это было так, что, в сущности, не требовало дальнейших комментариев.

Для меня, как командующего фронтом, уже и без того было ясно, что вопрос об освобождении Домбровско-Силезского промышленного района надо решать по-особому. Надлежало принять все меры к предельно возможному сохранению его промышленного потенциала, тем более что после освобождения эти исконно польские земли должны отойти Польше. И потому по нашему плану удары войск шли в обход этого района, севернее и южнее его. Однако не скрою, когда Сталин так веско, значительно сказал: «Золото», — я подумал, что следует еще более внимательно и глубоко изучить все возможности не только освобождения, но и спасения Домбровско-Силезского промышленного района. План со стороны Ставки возражений не встретил и был целиком одобрен. Не теряя времени, я вернулся на фронт. Началась подготовка к операции". На торжественном собрании в честь годовщины Октябрьской революции, 6 ноября, Сталин в своем докладе подвел итоги боев за прошедший год. Именно в этом докладе он охарактеризовал десять ударов, которые историки и публицисты называли сталинскими. Говоря об общественной и хозяйственной жизни страны, Сталин отметил: " — На четвертом году войны наши заводы производят танков, самолетов, орудий, минометов, боеприпасов в несколько раз больше, чем в начале войны. Позади остался наиболее трудный период в восстановлении сельского хозяйства. После возвращения стране плодородных полей Дона и Кубани, после освобождения Украины, наше сельское хозяйство быстро оправляется от тяжелых потерь. Советский железнодорожный транспорт выдержал нагрузку, с которой едва ли справился бы транспорт другой страны. Все это говорит за то, что экономическая основа Советского государства оказалась несравненно более жизнеспособной, чем экономика вражеских государств. Социалистический строй, порожденный Октябрьской революцией, дал нашему народу и нашей армии великую и непреоборимую силу. Советское государство, несмотря на тяжелое бремя войны, несмотря на временную оккупацию немцами весьма больших и экономически важных районов страны, в ходе войны не сокращало, а год от года увеличивало снабжение фронта вооружением и боеприпасами. Теперь Красная Армия имеет танков, орудий, самолетов не меньше, а больше, чем немецкая армия. Что касается качества нашей боевой техники, то в этом отношении она намного превосходит вооружение врага. Подобно тому, как Красная Армия в длительной и тяжелой борьбе один на один одержала военную победу над фашистскими войсками, труженики советского тыла в своем единоборстве с гитлеровской Германией и ее сообщниками одержали экономическую победу над врагом. (Бурные аплодисменты.)Советские люди отказывали себе во многом необходимом, шди сознательно на серьезные материальные лишения, чтобы больше дать фронту. Беспримерные трудности нынешней войны не сломили, а еще более закалили железную волю и мужественный дух советского народа. Наш народ по праву стяжал себе славу героического народа". Пока войска и штабы готовились к завершающим операциям, в Москве наступило некоторое затишье, и Сталин решил, впервые за годы войны, отметить новогодний праздник, он пригласил своих соратников. Использую воспоминания Штеменко. На даче у Сталина собрались: А. А. Новиков, Н. Н. Воронов, Я. Н. Федоренко, А. В. Хрулев, С. М. Буденный, А. И. Антонов, С. М. Штеменко.

За несколько минут до двенадцати все вместе прибыли члены Политбюро и с ними некоторые наркомы. Собралось человек двадцать пять мужчин и одна-единственная женщина — жена присутствовавшего здесь же Генерального секретаря Итальянской коммунистической партии Паль-миро Тольятти. Сталин занял свое обычное место в торце стола. С правой руки, как всегда, стоял графин с чистой водой. Никаких официантов не было, и каждый брал себе на тарелку то, что ему хотелось. С ударом часов Верховный Главнокомандующий произнес краткое слово в честь советского народа, сделавшего все возможное для разгрома гитлеровской армии и приблизившего час нашей победы. Он провозгласил здравицу в честь Советских Вооруженных Сил и поздравил нас всех: — С Новым годом, товарищи! Взаимно поздравили друг друга и выпили за победоносное окончание войны в наступившем 1945 году. Некоторая скованность, чувствовавшаяся вначале, вскоре исчезла. Разговор стал общим. Хозяин не соблюдал строгого ритуала: после нескольких тостов поднялся из-за стола, закурил трубку и вступил в беседу с кем-то из гостей. Остальные не преминули воспользоваться свободой, разбились на группы, послышался смех, голоса стали громкими. Буденный внес из прихожей баян, привезенный с собой, сел на стул и растянул мехи. Играл он мастерски. Преимущественно русские народные песни, вальсы и польки. Как всякий истый баянист, склонялся ухом к инструменту. Заметно было, что это любимое его развлечение. К Семену Михайловичу подсел Ворошилов. Потом подошли и многие другие. Когда Буденный устал играть, Сталин завел патефон. Пластинки выбирал сам. Гости пытались танцевать, но дама была одна, и с танцами ничего не получилось. Тогда хозяин дома извлек из стопки пластинок «Барыню». Буденный не усидел — пустился в пляс. Плясал он лихо, вприсядку, с прихлопыванием ладонями по коленям и голенищам сапог. Все от души аплодировали ему. Гвоздем музыкальной программы были записи военных песен в исполнении ансамбля А. В. Александрова. Эти песни все знали и дружно стали подпевать. Разъехались из Кунцева около трех часов ночи. Первая за время войны встреча Нового года не в служебной обстановке порождала раздумья. По всему чувствовался недалекий конец войны. Дышалось уже легче, хотя все знали, что в самое ближайшее время начнется новое грандиозное наступление, впереди еще не одно тяжелое сражение. Новый год у наших союзников получился не праздничный, вышло горькое похмелье после новогоднего застолья. Гитлер преподнес им очень неприятный сюрприз. Для того чтобы понятнее было случившееся, придется на несколько недель вернуться назад. Все усилия, по многим каналам гитлеровских дипломатов и тайных представителей, добиться сепаратного мира на Западе к успеху не привели. Союзники тогда еще были верны ранее подписанным договорам и не соглашались на перемирие с Гитлером в одностороннем порядке. Вот тогда Гитлер пришел к следующему выводу: «Наивно надеяться на успех переговоров в момент тяжелых военных поражений. Переговоры можно вести только с благоприятных военных позиций. Западные державы будут более склонны к миру и соглашению, если удастся нанести им военное поражение». В общем, Гитлер решил проучить союзников, чтобы они стали более сговорчивыми. Он пригласил к себе Кейтеля, Йодля, начальника генерального штаба сухопутных войск Гудериана и представителя командования военно-воздушных сил генерала Крейпе. Здесь он изложил свой замысел: — Я принял решение: будем наступать в Арденнах, — он показал это направление на карте, — форсируем Маас и потом — на Антверпен! После того как мы нанесем этот удар, англичане будут более сговорчивы. Надо сказать, что намеченный Гитлером план был довольно эффективен и мог принести и стратегическую, и политическую выгоду Германии. Этим ударом, с выходом к морю, гитлеровцы отрезали бы армию союзников, находившуюся в глубине Франции, захватили бы в Антверпене огромные запасы боеприпасов и другого имущества и окружили бы не менее 25 — 30 британских и американских дивизий. Если учесть, что к тому времени во Франции находились 62 дивизии союзников, то потеря почти половины из них, в основном английских, привела бы, по замыслу немцев, к коренному изменению обстановки в пользу Германии. Да к тому же быстрый разгром союзников, по замыслу Гитлера, дал бы возможность немедленно перебросить войска с запада на восток, чтобы отразить зимнее наступление русских. С присущей ему энергией Гитлер отдался осуществлению этой идеи. 12 октября он рассмотрел план наступления в Арденнах, который разработал Йодль. Этим планом предусматривалось нанести удар на 100-километровом участке, где размещались всего 4 дивизии союзников. А удар по этим четырем дивизиям наносили 5-я и 6-я танковые армии СС. Кейтель предложил назвать эту операцию «Рождественская роза», но Гитлер не согласился, сказал, что к Рождеству все должно быть закончено, и назвал эту операцию «Вахта на Рейне». К этому времени Гитлеру представили планы частных наступательных операций фельдмаршал Рунштедт и фельдмаршал Модель. Гитлер эти планы не утвердил и вызвал обоих к себе, чтобы разъяснить, почему он не утверждает их планы. — Может быть, ваши планы и целесообразны с военной точки зрения, но операция, которую я задумал, носит не столько военный, сколько политический характер. Вспомните о Фридрихе Великом: под Лейтеном и Россбахом он разбил противника, вдвое превосходившего его. Арденны станут моим Россбахом и Лейтеном. И результат этого беспрецедентного исторического события будет вполне определенным: лагерь противников третьей империи разлетится на части. 10 ноября Гитлер подписал приказ войскам, в котором подчеркивалась политическая направленность операции. Цель операции: добиться решительного поворота в ходе военных действий на западе и, возможно, войны в целом. Чтобы все командиры высоких рангов прониклись идеей фюрера и безоглядно, до конца, выполнили его приказ, фюрер приказал собрать на совещание высший командный состав до командиров дивизий включительно. 12 декабря они были собраны в ставку Рунштедта. После недавних событий, связанных с покушением, были предприняты особые меры предосторожности. У всех военачальников отобрали не только оружие, но и палки, портфели и документы. Почти за каждым генералом сзади стоял офицер-эсэсовец. Как вспоминал командир танковой дивизии Дайерлайн, «эсэсовская охрана следила за каждым генералом с такой свирепостью, что те боялись даже сунуть руку в карман за носовым платком». В своем двухчасовом выступлении Гитлер сказал, что победа в этой операции повысит моральное состояние немецкого народа и повлияет на общественное мнение в союзных странах. Стабилизация Западного фронта позволит перебросить войска на восток и там остановить наступление русских. — В мировой истории еще никогда не было коалиции, составленной из столь инородных элементов и со столь противоположными целыми, как коалиция наших врагов... Они уже сейчас день ото дня расходятся в своих целях... противоречия между ними растут с каждым часом. Если теперь последует пара очень сильных ударов, то можно в любой момент ожидать, что этот искусственно сохраняемый единый фронт рухнет при оглушительных раскатах грома. Очевидно, что политическая направленность той крупной наступательной операции ставилась во главу угла. Наметив план действия войск, Гитлер предпринял меры для дезорганизации тыла союзников. Он вызвал уже знакомого читателям по многим другим специальным заданиям эсэсовца Скорцене и поставил ему задачу сформировать специальную бригаду, включить в нее рядовых и офицеров, говорящих по-английски, экипировать всех в американскую военную форму, снабдить трофейным оружием и транспортом и, действуя в тылу противника, проводить там диверсионные операции и уничтожать живую силу. В особенности следовало уделить внимание захвату мостов через реку Маас для обеспечения быстрого продвижения немецких войск. Кроме того, ставилась задача дезорганизовать работу штабов и физически устранить крупных военных руководителей противника. И еще предусматривалась высадка парашютного десанта на дорогах в глубине обороны англо-американских войск, чтобы не допустить подхода подкрепления к участку прорыва. В частях 6-й танковой армии и среди населения был специально пущен слух, что скоро эти части будут отправлены на Восток. Гитлеру удалось на участке прорыва создать превосходство в людях в 2,5 раза, в танках — в 1,5 раза, в артиллерии — почти в 5 раз. 16 декабря 1944 года этот «удар больших надежд и чаяний» Гитлера был нанесен. Он был сокрушительным. Один из очевидцев так пишет в своих воспоминаниях: «Не ожидавшая удара 1-я американская армия была буквально сметена со своих плохо укрепленных позиций. Она потеряла все свои запасы горючего и боеприпасы». Одновременно диверсанты Скорцене, перемещаясь на трофейных джипах, наводили панику и ужас в американских тылах. Американский журналист Ингерсолл пишет: «Вражеские войска хлынули в прорыв, как вода во взорванную плотину. А от них по всем дорогам, ведущим на запад, бежали сломя голову американцы». Беспечность союзников перед этим наступлением немцев была просто поразительной. В ночь на 16 декабря все легли спать как обычно. В этот вечер ни один из американских командующих не предполагал крупного немецкого наступления. Командующий 12-й группой армий генерал Бредли собирался на следующее утро отправиться в ставку союзников близ Парижа, чтобы поздравить Эйзенхауэра с присвоением тому звания генерала армии — высшего в армии США. Вечером 15 декабря командующий английской армией фельдмаршал Монтгомери высказался в том смысле, что немцы более не способны на какое-либо крупное наступление, и испросил у Эйзенхауэра разрешения провести рождественский отпуск дома, в Англии. Нетрудно представить торжество и восторг на германской стороне. Газеты и радио просто захлебывались, описывая потрясающие успехи немецких войск. Гитлер торжествовал, и для того чтобы как-то особо отметить этот стратегический успех, так желанный для него, он ввел новую высшую награду — «Золотые дубовые листья к рыцарскому кресту». Первую такую награду 1 января 1945 года он вручил прославленному асу Руделю. Но на этом успехе Гитлер не собирался останавливаться. Он сказал: — Только наступление может дать нам еще возможность привести войну на западе к благоприятному повороту. Он был абсолютно уверен, что теперь союзники уж обязательно станут более сговорчивыми. Эйзенхауэр, в свою очередь, тоже понимал, что наступление в Арденнах — не только законченная операция: «Немцы предпринимают максимальное и решительное усилие с целью достижения победы на западе в возможно кратчайший срок. Битва в Арденнах является, по моему мнению, только эпизодом, и мы должны ожидать, что противник нанесет удары и в других направлениях». И вдруг, после таких потрясающих успехов, 8 января Гитлер срочно позвонил командующему Западным фронтом Рунштедту и приказал немедленно отвести войска на исходные позиции. И все соединения, совсем недавно нацеленные на продолжение наступления на запад, были повернуты в обратном направлении и стали отходить на восток. Что же произошло? Для того чтобы выяснить это, нам необходимо вернуться на восток, на советско-германский фронт.

Висло-Одерская операцияПо замыслу Сталина, начало наступления планировалось на 20 января 1945 года. Причем фланговые удары в Прибалтике и на юге намечались на несколько дней раньше, чтобы отвлечь туда резервы противника с Берлинского направления. Но обстановка изменилась в связи с «ардеинским похмельем» у союзников после Нового года. 6 января 1945 года Сталин получил «личное строго секретное послание» Черчилля: «На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным». Если снять дипломатические смягчения и маскировку, то в чистом виде это крик о помощи — «срочной», в виде «крупного русского наступления». И это понятно, читатели знают, какой мощный удар нанесли немцы в Арденнах. Сталин немедленно ответил союзнику, тоже «лично» и «строго секретно»: «Получил вечером 7 января Ваше послание от 6 января 1945 года. К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер еще не прибыл в Москву. Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам». Выполняя это обещание, Сталин изменил время начала наступления, сократив его на неделю, то есть перенес с 20 на 12 января. Очень нужны были для подготовки войскам и штабам эти восемь дней. И погоду в следующей декаде обещали более благоприятную. Но мы не союзники, которые оттягивали открытие второго фронта на годы, — пришли на выручку немедленно. 12 января ударил могучий 1-й Украинский фронт на юге, начав осуществление Висло-Одерской операции. В первый же день наступления 1-й Украинский фронт прорвал оборону противника и продвинулся на двадцать километров. Конев ввел в оперативный простор 3-ю гвардейскую танковую армию Рыбалко и 4-ю танковую армию Лелюшенко. В своих воспоминаниях о битве на Висле немецкий генерал К. Типпсльскирх так описывает эти сражения: «Удар был настолько сильным, что опрокинул не только дивизии первого эшелона, но и довольно крупные подвижные резервы, подтянутые по категорическому приказу Гитлера совсем близко к фронту. Последние понесли потери уже от артиллерийской подготовки русских, а в дальнейшем в результате общего отступления их вообще не удалось использовать согласно плану». 12 января перешел в наступление 4-й Украинский фронт в направлении на Краков — Западно-Карпатская операция как часть Висло-Одерской. 13 января перешли в наступление 2-й и 3-й Белорусский фронты на севере. Предположения Сталина оправдались. В результате наступательных действий советских войск на севере и юге, враг сосредоточил в Восточной Пруссии двадцать шесть дивизий (из них семь танковых), в непосредственной близости к столице Венгрии — пятьдесят пять дивизий (среди которых девять танковых). Как потом стало известно, Гитлер тогда считал, что Советская Армия нанесет главный удар не на Берлинском направлении, а именно через Венгрию и Чехию. Туда и направлялись поэтому основные силы вермахта. Немецкое главное командование и на сей раз вынуждено было «подчиниться воле Сталина и на главном для нас участке фронта оставило всего сорок девять дивизий, в том числе танковых только пять». 14 января обрушился всей своей огромной мощью на Берлинском направлении 1-й Белорусский фронт. Фронт Жукова ударил так, что через два дня войска 1-го Белорусского фронта догнали и обогнали ушедших ранее вперед соседей справа и слева. Чтобы долго не описывать сложные перипетии сражения, приведу цитату из книги немецкого генерала Типпельскирха: «К вечеру 16 января на участке от реки Ниды до реки Полицы уже не было сплошного, органически связанного немецкого фронта. Грозная опасность нависла над частями 9-й армии, все еще оборонявшимися на Висле у Варшавы и. южнее. Резервов больше не было». Жуков настолько опережал своих соседей, что Сталин был вынужден сдерживать его: — С выходом на Одер вы оторветесь от фланга 2-го Белорусского фронта больше, чем на 150 километров. Этого сейчас делать нельзя. Надо подождать, пока 2-й Белорусский фронт закончит операцию в Восточной Пруссии и перегруппирует свои силы за Вислу. — Сколько времени это займет? — спросил Жуков. — Примерно дней десять. Учтите — 2-й Украинский фронт сейчас не сможет продвигаться дальше и обеспечивать вас слева, так как будет занят некоторое время ликвидацией противника в районе Оппельн — Катовице. Жуков понимал — противник деморализован и не способен сейчас на упорное сопротивление — и поэтому настаивал на своем: — Я прошу не останавливать наступление войск фронта, так как потом нам будет труднее преодолеть Мезерицкий укрепленный рубеж. Для обеспечения нашего правого фланга достаточно усилить фронт еще одной армией. Командующий группой армий "А" И. Гарпе не успевал отводить части, которые остались на первых рубежах. А Гитлер опаздывал с выдвижением резервов из глубины. Главные силы фронта ударили на определенных направлениях и пробили Мезерицкий укрепленный рубеж. И тут же Жуков опять запускает передовые отряды, для захвата переправ и плацдармов на Одере. Появление советских войск в семидесяти километрах от Берлина было ошеломляющей неожиданностью для немцев. В момент, когда отряд ворвался в город Кинитц, на его улицах спокойно разгуливали немецкие солдаты, в ресторане было полно офицеров. Поезда по линии Кинитц — Берлин курсировали по графику, нормально действовала связь. Смельчакам в передовых отрядах пришлось тяжело удерживать захваченные плацдармы. Гитлеровцы понимали, какими непоправимыми бедами для них станут эти наши вклинения на противоположный берег Одера, который они намеревались превратить в непреодолимый, последний рубеж перед Берлином. Передовые отряды совершили невозможное, они удержали плацдармы до подхода главных сил. Многие погибли, многие стали Героями Советского Союза в этих боях. Но с приходом главных сил напряжение не ослабло. Наоборот, подходили новые резервы гитлеровцев, и сражение разгоралось с еще большей силой. Символический поединок Сталина с Гитлером и Жукова с командующим группой армий "А" генералом И. Гарпе и командующим 9-й немецкой армией генералом С. Лютвицем завершился победой Сталина и Жукова. Гитлер снял обоих — Гарпе и Лютвица — и заменил первого — генералом Г. Буссе, второго — генералом Ф. Шернером (которого вскоре произвел в фельдмаршалы). Воздавая должное Сталину и Жукову, мы, конечно, понимаем, что блестящее осуществление операции — не только их заслуга. Но, к сожалению, нет возможности описать трудности, которые преодолевали солдаты, и сложнейшие, подчас критические ситуации, возникавшие перед командирами всех степеней, от сержанта до генерала, в многотысячном противостоянии и людей, и техники. Наши воины были опытными мастерами тяжелейшего на земле военного дела, прошедшими за годы войны огни, воды, госпитальные кровати. Раньше они не раз ощущали на себе холодное дыхание смерти, а теперь сами несли смерть ненавистным врагам. С выходом наших войск на территорию сопредельных государств «партизанская ситуация» как бы поворачивалась на 180 градусов: теперь в тылу наших войск развили активную диверсионно-террористическую деятельность враждебные нам силы, которые организовывало, вооружало и снабжало гитлеровское командование, — это бандеровцы, националисты различных мастей и окрасок, аковцы — бывшие офицеры и солдаты Армии Краевой, руководимые польским эмигрантским правительством, и другие, просто бандитские отряды. Насколько они затрудняли боевые действия и снабжение советских войск, видно из таких вот докладных:

«Начальнику Генерального штаба Красной Армии. 28.10 1944 года в 9.00 в районе ст. Быстрица {15 км сев. Люблин), на складе авиабомб в ВА, при разгрузке эшелона с боеприпасами произошел взрыв, который продолжался до 14.00 28.10.44 г. По предварительным данным, взрывом уничтожено 300 вагонов боеприпасов и 10 тонн д. т., убито 100 человек и ранено 200—300 человек, главным образом местных жителей... Причины взрыва пока не установлены...»

Шестая воздушная армия была придана войскам 1-го Белорусского фронта, и потеря 300 вагонов бомб, конечно же, была для наступавших войск ощутимым ослаблением авиационной поддержки. Из другого донесения:

«13 октября 1944 года аковцы организовали восстание в 31 полку 7-й польской стрелковой дивизии. В результате бунта ушли в леса 1661 солдат и 81 офицер. Бунтовщики убили русских офицеров. Они призывают другие польские части переходить на их сторону, а мирному населению приказывают уклоняться от мобилизации и вступать в А.К. Деятельность А.К. по разложению Польского войска облегчается засоренностью подразделений и штабов Польского войска агентурой А.К...»

Во многих донесениях говорится об уничтожении партийных работников, милиции и советских учреждений. Террор приобрел массовый характер, нападения совершались на госпиталя, колонны войск, склады и штабы тыловых учреждений. Сталин в этом случае не ограничивался только временными мерами, он считал, что необходимо организовать специальную службу по охране тылов и борьбе с бандитами, о чем дал указание Берии. Берия принял к руководству и доложил:

"Для ликвидации оуновских банд органами и войсками НКВД проводятся чекистские и войсковые мероприятия. Руководят борьбой с бандитизмом на территории Ровенской и Волынской областей зам. НКВД УССР генерал-лейтенант Строкач, в западных областях Белоруссии зам. НКГБ СССР тов. Кобулов. Усилена охрана железнодорожных мостов и полотна. Проводимыми в настоящее время мерами обеспечивается выполнение задачи по ликвидации оуновского бандитизма и в первую очередь задача охраны от диверсионно-террористической деятельности фронтовых коммуникаций и военных объектов. 23 декабря 1944 г. № 533 Л. Берия".

Наши войска свои задачи выполнили и союзников выручили, немцы прекратили наступление в Арденнах и стали перебрасывать части на Восточный фронт. Но в это время возникли другие трудности, которые подстерегли именно тогда, когда Сталин радовался захвату плацдармов на Одере и был готов к успешному продвижению на Берлин. Не тут-то было! Все могло стремительно перевернуться, и войска не только потеряли бы захваченные плацдармы, но оказались бы в окружении. Гитлеровцы готовили нашим войскам нечто вроде сталинградского котла. Замысел германского командования был прост и вполне реален по осуществлению, его разработал начальник генерального штаба Гудериан, опытный и талантливый немецкий полководец. Войска Жукова вырвались далеко вперед. 2-й Белорусский фронт отстал. Правый флаг группировки Жукова был на несколько сот километров открыт. Вспомните, Сталин предупреждал Жукова о такой опасности. Но, предвидя ее, Верховный не дал армию, которую просил Жуков для прикрытия этого пространства на фланге. Войска 1-го Белорусского фронта не только выполнили, но и перевыполнили задачу, поставленную Сталиным, появилась возможность продолжать наступление и с ходу ворваться в Берлин. Жуков видел — после сокрушительных ударов, полученных в ходе Висло-Одерской операции, гитлеровцы были в растерянности, больших резервов под Берлином у них не было. 27 января Сталин утвердил предложение Жукова о продолжении наступления на Берлин с плацдармов на Одере. Началась подготовка этой операции. Немецкий генерал-полковник Гудериан так писал о своем замысле: «Немецкое командование намеревалось нанести мощный контрудар силами группы армий „Висла“ с молниеносной быстротой, пока русские не подтянули к фронту крупные силы или пока они не разгадали наших намерений». В группе армий «Висла» было до сорока дивизий, да еще в Штеттине находилась 3-я танковая армия. Если бы эти силы нанесли удар по тылам фронта Жукова, произошла бы катастрофа. Советские части, ушедшие далеко вперед, израсходовали к этому времени запасы горючего, боеприпасов, продовольствия. Все службы обеспечения отстали. Удар противника пришелся бы именно по ним. Трагическая развязка казалась неотвратимой. В этих, вроде бы безвыходных, условиях (резервы Ставки, если бы она их дала, не успели бы оказать помощь) Сталин проявил исключительную находчивость, связанную с огромным риском. Но шаг этот был основан на точных расчетах. Верховный часто говорил: «Рисковать следует, но нельзя зарываться». Сталин понимал: окончательный исход Висло-Одерской операции и успехи, достигнутые в ней, теперь зависят от ликвидации немецкой группировки в Восточной Померании. Можно было обезопасить фланг Жукова, прикрыв его частью сил. Но удержат ли они мощный удар группы армий «Висла»? Вот в этом случае будет риск, не подкрепленный расчетом, а по принципу «или-или». Сталин принял непростое решение — развернуть в сторону нависшей угрозы четыре общевойсковые и две танковые армии, в короткий срок уничтожить группу армий «Висла» совместно со 2-м Белорусским фронтом и затем быстро вернуть войска на Берлинское направление до того, как противник создаст здесь группировку, способную наносить контрудары. Легко и просто рассуждать нам о повороте войск на новое направление. Представьте себе, что такое шесть армий и как невероятно трудно было повернуть такую армаду для переноса ее ударной силы с запада на север, в сторону Балтийского побережья! Но все это состоялось: и поворот наших армий, и удар гитлеровской армады «Висла», и полный ее разгром усилиями войск Жукова и Рокоссовского. К сожалению, нет возможности описывать происходившие там тяжелые и кровопролитные сражения — они длились почти два месяца и завершились нашей победой в конце марта 1945 года. В этом очень динамичном сражении оппонентом Сталина был командующий группой армий «Висла» рейхсфюрер СС Гиммлер. * * * Каждый вид искусства — живопись, скульптура, театр — по-своему вызывает у зрителя положительные эмоции: восхищение мастерством, удовольствие от соприкосновения с талантом, удивление, что может быть достигнуто такое совершенство, и наконец нравственное и даже идеологическое воздействие на того, кто видит творение мастерства. Как же быть с военным искусством? Если оно действительно искусство, то должно оказывать такое же воздействие и вызывать подобный прилив положительных эмоций. На первый взгляд, военное искусство таких высоких чувств и взволнованности не вызывает. В чем оно проявилось? В беспощадной, грубой схватке людей и техники, обоюдно уничтожающих друг друга. Казалось бы, о каком искусстве может идти разговор, когда льется кровь и гибнут люди? Но, повторяю, это лишь первое, поверхностное, дилетантское, некомпетентное мнение. Военное искусство имеет все привлекательные стороны других видов искусства и даже кое-что сверх того. Вот доказательства. Возьмем для примера одну из победных операций, ну хотя бы Висло-Одерскую наступательную операцию, проведенную Сталиным и Жуковым. Сравним со зрительным впечатлением человека, рассматривающего (тоже беру первый широко известный пример) картину художника Шишкина «Утро в сосновом бору». Что может про себя отметить простой зритель: красиво, очень похоже, медведи как живые и деревья как настоящие. Более искушенный отметит игру солнечного света и восхитится мастерством художника, который сумел масляные краски превратить в свет. Что еще? Многие другие тонкости доступны профессиональным критикам или коллегам-художникам: композиция, содержательность, сюжет, перспектива и т. д. То же можно повторить в отношении скульптуры, актерского мастерства и... военного искусства. У военных мастеров своего дела тоже свой индивидуальный стиль, свой почерк, свои особенности в творчестве. И в целом военное искусство, и каждое его отдельное произведение вызывают определенные эмоции, как и в других видах искусства — положительные или отрицательные (нравится — не нравится, успешно — неуспешно). Все это присутствует и при оценке творческих результатов полководцев. Но есть и еще кое-что, порождаемое только военным искусством: это радость победы нал врагом, приближающей конец войны, гордость за нашего полководца, взявшего верх, одолевшего проклятых фашистов, которые принесли так много горя и страданий советским людям. Это, наконец, горькое и одновременно сладкое чувство отмщения за погибших родных и близких. И все эти эмоции — в крупных общенародных масштабах. Картина, скульптура, актер на сцене порождают чувство восхищения у сотен, пусть тысяч людей, но только у тех, кто воочию воспринимает искусство этих мастеров. Военное искусство, как видим, имеет широчайшее воздействие на всех соотечественников, порождает их благодарность, чувство гордости, воспитывает патриотизм, укрепляет веру и прибавляет силы для дальнейшей борьбы с врагом. Вспомните, как всколыхнул народ разгром Сталиным и Жуковым немцев под Москвой! А Сталинградское окружение, Курская дуга, преодоление с ходу Днепра — «Восточного вала». Да, не один Сталин планировал и проводил эти операции, другие прекрасные наши полководцы приложили много ума и сил для их осуществления, но почти во всех этих операциях первоначальный импульс, зародыш идеи, изюминка целесообразного решения были высказаны в устной или письменной форме Сталиным. И этого никуда не денут, не спрячут, не замолчат и не очернят дилетанты, и не только дилетанты — профессиональные оппоненты, сколько бы они ни напрягались в изощренных приемах лжи и подтасовки... Вернемся к Висло-Одерской операции — у меня, да и у каждого военного профессионала, эта операция вызывает восхищение блестящим замыслом и еще более великолепным осуществлением задуманного. В Висло-Одерской операции Сталин лично, без промежуточных посредников в лице представителей Ставки, руководил боевыми действиями пяти фронтов! Операция имела размах в 500 километров по фронту, и паши войска отбросили противника на 500 километров в глубину. Длилась она 25 дней и ночей. Боевые действия вели 331 дивизия, 26 бригад — стрелковых, танковых, кавалерийских, воздушно-десантных. Кроме того, в боях участвовали: 1-я армия войска Польского — 5 дивизий; 1-я и 4-я румынские армии — 10 дивизий; 1-й чехословацкий корпус — 3 бригады. Всего (на 5 фронтах) — 4 385 200 солдат, офицеров и генералов. Уничтожены 60 германских дивизий и 25 разбиты до потери боеспособности. Освобождена Польша. Наши войска вступили на территорию Германии и вышла на реку Одер, захватив плацдармы на самых подступах к Берлину. Для сравнения: в крупной Сталинградской операции участвовали 3 фронта, 74 дивизии, 34 бригады, 1 113 500 солдат и офицеров. К 10-летию Победы (в 1955 году) Военно-историческому управлению Генерального штаба, кроме другой его работы, было поручено определить самую выдающуюся по военному искусству операцию Великой Отечественной войны. Военные ученые и историки еще раз проштудировали и оценили ход боевых действий с 1941 по 1945 год и определили, что самой яркой и лучшей по полководческому мастерству является Висло-Одерская операция. Только не было тогда сказано, что руководил этой великой битвой Сталин. К тому времени он уже умер, начиналась пора его забвения и очернительства.

На стороне противника...(В период Висло-Одерской операции)Начальнику германского генерального штаба Гудериану план нашего наступления в общих чертах стал понятным с первых же дней. О том, что такое наступление готовится, он тоже был хорошо осведомлен в результате работы всех видов разведки и допросов пленных, которые попали к ним с нашей стороны. Вот что он пишет в своем дневнике: «К 14 января план русских стал ясен». Гудериан понял, что главный удар наносится советскими войсками на Варшавско — Познаньско — Одерском направлении. Он доложил Гитлеру, который находился на Западном фронте, о начавшемся крупном наступлении и просил его немедленно прибыть в Берлин, что Гитлер и сделал. Выслушав доклад Гудериана, Гитлер отдал приказ о переходе к обороне на всех участках фронта на Западе и о переброске резервов, да и не только резервов, а всего, что только можно, с Западного фронта сюда, на Восточный. Но Гудериан был очень удивлен, когда Гитлер приказал 6-ю армию, прибывающую с Западного фронта, отправить не на Берлинское направление, а в Венгрию. Гудериан пытался доказать нецелесообразность подобного использования танковой армии в создавшейся ситуации, но Гитлер не принял во внимание его доводы и настоял на своем. В обоснование своего решения Гитлер сказал следующее: — Венгерские нефтяные запасы и нефтеперегонные заводы имеют для нашей промышленности решающее значение, так как противник своими воздушными налетами уничтожил наши химические заводы. Если у вас не будет горючего, ваши танки не будут двигаться, самолеты не будут летать, с этим-то вы должны согласиться. Но мои генералы ничего не понимают в военной экономике. Гудериан предложил Гитлеру создать новую группу армий в районе между бывшей группой армий "А", которая с 25 января стала называться «Центром», и бывшей группой армий «Центр», которая называлась теперь «Севером». Эта группа армий в данном районе должна была заново организовать оборону и приостановить наступление противника. Гудериан советовал перебросить сюда штаб группы армий на Балканах, которой командовал фельдмаршал барон Вейхс, чтобы он с уже готовым организующим ядром мог сразу приступить к руководству боевыми действиями. Однако Гитлер с этим предложением не согласился: — Фельдмаршал фон Вейхс производит на меня впечатление усталого человека. Я не верю, что он может справиться с этой задачей. Я назначаю командующим этой группой армий рейхсфюрсра СС Гиммлера. Из воспоминаний Гудериана: «Эта явная ошибка привела меня в ужас. Я использовал все мое красноречие, чтобы оградить злосчастный Восточный фронт от этой бессмыслицы. Но все было напрасно. Гитлер утверждал, что Гиммлер очень хорошо справился со своей задачей на Верхнем Рейне. Имея под рукой армию резерва, он быстро сможет ее использовать. Поэтому он лучше всех обеспечит новый фронт как солдатами, так и техникой. Попытка хотя бы передать хорошо сработавшийся штаб Вейхса рейхсфюреру СС тоже провалилась. Гитлер приказал, чтобы Гимллер сам подбирал себе штаб». Тем временем наши войска осуществляли намеченный план, используя те методы неудержимого прорыва, о которых говорили выше. Начальник немецкого генерального штаба отметил это в своих записях: «К 27 января наступление русских достигло невиданных темпов. Все быстрее и быстрее приближался день катастрофы». Когда передовые отряды стремительно вышли к Одеру и захватили два плацдарма на его западном берегу, Гудериан предложил Гитлеру казавшееся ему наиболее логичным в тех условиях действие: он просил Гитлера отказаться от наступления в Венгрии, собрать силы, которые отходили из Прибалтики, и начать наступление во фланг частей Жукова, во фланг клина, который был вбит до самого Одера, — воспользоваться тем, что главные силы советских армий отстали. Таким образом он хотел попытаться отрезать выдвинувшиеся вперед передовые соединения Жукова. Гудериан поясняет свои намерения так: «Этим я надеялся усилить оборону столицы рейха, и вообще оборону территории страны и выиграть время, необходимое для ведения переговоров о перемирии с западными державами». (Помните — Сталин это предвидел!) Гитлер, не отрицая этот замысел в общих чертах, не согласился прекращать боевые действия на Балканах, переводить остатки войск из Италии, Норвегии, Прибалтики. Раздраженный Гудериан, понимая, что это последний шанс, стал очень горячо отстаивать свои предложения: — Не подумайте, что из-за своего упрямства продолжаю настаивать на оставлении Прибалтики. Я просто не вижу другой возможности для создания резервов, а без них мы не сможем оборонять столицу рейха. Я стараюсь только для Германии! Гитлер просто затрясся от ярости: — Как вы смеете говорить мне подобные вещи? Вы что думаете, что я веду войну не для Германии? Вся моя жизнь — в борьбе за интересы Германии. Желая избавить фюрера от продолжения этой неистовой ярости, Геринг взял Гудериана за рукав и увел в соседнюю комнату. Через некоторое время Гудериана снова вызвали к фюреру, и он, не видя никаких других выходов из создавшегося положения, опять стал настаивать на своем, требуя собрать все возможные резервы, и особенно из Прибалтики, для подготовки к обороне Берлина. Сцена ярости опять повторилась. Лучше я покажу ее в описании самого Гудериана: «Он стоял передо мной с поднятыми кулаками, а мой добрый начальник штаба Томале тащил меня за фалды мундира, боясь, что между нами начнется рукопашная схватка». Гитлер с доводами не согласился, а начальник генерального штаба после этого совещания, еще раз оценив создавшуюся обстановку и подсчитав все возможности, которые появятся после сбора сюда резервов с других направлений, пришел к выводу: «По моим расчетам, которые основывались на данных о противнике, добытых генералом Геленом, русские смогут ежедневно перебрасывать к Одеру до четырех дивизий. Значит, чтобы наступление имело вообще какой-нибудь смысл, его нужно провести с молниеносной быстротой, пока русские не подтянут крупные силы или пока они не разгадали наших намерений». На очередном совещании Гудериан с еще большей настойчивостью стал доказывать Гитлеру необходимость проведения именно такой операции: удар во фланг! Разговор проходил в присутствии командующего армией «Висла» рейхсфюрера СС Гиммлера, командующего 6-й танковой армией Зеппа Дитриха и заместителя начальника генерального штаба генерала Венка. Не надеясь, что Гиммлер, будучи человеком не очень компетентным в чисто военных вопросах, справится с таким контрударом, Гудериан предложил прикомандировать к штабу Гиммлера своего заместителя генерала Венка. Гиммлер стал доказывать, что этот контрудар осуществить пока невозможно, потому что не подвезли достаточного количества боеприпасов и горючего. А Гудериан, понимая, что уходит время и что скоро весь его замысел будет вообще никому не нужен, стал настаивать на своем: — Мы не можем ждать, пока разгрузят последнюю бочку бензина и последний ящик со снарядами. За это время русские станут еще сильнее. В разговор вмешался Гитлер: — Я запрещаю вам делать мне упреки в том, что я хочу ждать! — Я не делаю вам никаких упреков, но ведь нет никакого смысла ждать, пока разгрузят все предметы довольствия. Ведь мы можем упустить подходящее время для наступления. — Я уже вам только что сказал, что не желаю слышать ваших упреков в том, что я хочу ждать! — Я вам только что доложил, что я не хочу делать вам каких-либо упреков, я просто не хочу ждать. — Я запрещаю вам упрекать меня за то, что я хочу ждать. — Генерала Венка следует прикомандировать к штабу рейхсфюрера, иначе нет никакой гарантии на успех в наступлении. — У рейхсфюрера есть достаточно сил, чтобы справиться самому. — У рейхсфюрера нет боевого опыта и хорошего штаба, чтобы самостоятельно провести наступление. Присутствие генерала Венка необходимо. — Я запрещаю вам говорить мне о том, что рейхсфюрер не способен выполнять свои обязанности. — Я все же вынужден настаивать на том, чтобы генерала Венка прикомандировали к штабу группы армий и чтобы он осуществлял целесообразное руководство операциями. Эту достойную коммунальной кухни перепалку Гудериан комментирует следующим образом: «Гитлер с покрасневшим от гнева лицом, с поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и вперед по ковру, останавливался передо мной, почти вплотную лицом к лицу, и бросал мне очередной упрек. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались». После такой перепалки Гитлер убежал в угол комнаты к камину и некоторое время стоял там, чтобы отдышаться. Затем он вернулся и почти спокойно сказал, обращаясь к рейхе-фюреру: — Итак, Гиммлер, сегодня ночью генерал Венк приезжает в ваш штаб и берет на себя руководство наступлением. Затем он повернулся к Венку и приказал: — Вам, генерал Венк, немедленно отправиться в штаб группы армий «Висла». Сказав это, Гитлер сел на стул, пригласил Гудериана сесть рядом и, даже чуть улыбнувшись, сказал: — Пожалуйста, продолжайте ваш доклад. Сегодня генеральный штаб выиграл сражение. Но Венку не суждено было оправдать доверие Гудериана. 16 февраля 3-я танковая армия генерал-полковника Рауса нанесла удар во фланг Жукова, 17 февраля Венк приехал в ставку Гитлера, для того чтобы сообщить об успехах этого наступления. Но он слишком переутомился при организации контрудара, да и дорога к Гитлеру, и доклад Гитлеру отняли немало сил. Венк очень устал. И когда он возвращался на машине в Штетин, то заметил, что шофер его чуть не падает оттого, что не выспался. Венк пожалел водителя, сел за руль, но через некоторое время сам заснул, и автомобиль ударился на мосту о заграждение. В результате Венк сильно разбился. Несколько недель он лежал в госпитале. Вместо него Гудериан назначил Кребса, бывшего начальника штаба у фельдмаршала Моделя. Это был типичный штабной генерал, который почти не командовал соединениями в боях на фронте, но никого другого под рукой не было, и Гудериану пришлось назначить его. Опытный штабной работник Кребс на первом же докладе так умело преподнес Гитлеру успехи развивающегося контрудара, что Гитлер наградил его «Дубовыми листьями к Кресту». Но, как известно, никакими умелыми докладами поправить положение на фронте невозможно, и контрудар не достиг успеха и не оправдал надежд, которые на него возлагались. Адоклады из штаба группы армий «Висла» стали приходить нерегулярно. Видно, многоопытный Кребс побаивался теперь докладывать о неудачах в действиях войск. Связаться по радио Гудериану тоже не удавалось, чтобы получить подробную информацию, и поэтому он сам решил выехать в штаб группы армий «Висла». Начальник штаба Гиммлера генерал Ламмердинг, тоже эсэсовец, после обычных приветствий первое, что сказал Гудериану, это: — Вы не можете освободить нас от нашего командующего? — Это дело СС. Он ваш рейхсфюрер. А кстати, где находится главнокомандующий? — Рейхсфюрер болен и находится в санатории Хоэнлыхен. Там его лечит личный врач профессор Гебхардт. Гудериан отправился в этот санаторий н был удивлен, что Гиммлер с незначительным заболеванием, что-то вроде насморка, покинул свои войска и в тяжелые дни уделяет себе такое внимание. Это поведение Гиммлера еще больше прибавило неуважения к нему со стороны начальника генерального штаба, и он открыто сказал рейхсфюреру, что тот занимает слишком много всевозможных должностей: начальник германской полиции, имперский министр внутренних дел, командующий армией резерва, командующий группой армий «Висла»... Все это требует много времени, нервов и здоровья, в чем Гиммлер еще раз, наверное, убедился. И, чувствуя, что неудачи на фронте пугают самого Гиммлера и он с удовольствием избавился бы от должности командующего, Гудериан предложил: — Мне кажется, вам следует отказаться от должности командующего группой армий и заняться выполнением других своих обязанностей. — Об этом я не могу сказать фюреру. Он не даст своего согласия. — Тогда, разрешите, я скажу ему об этом. Гиммлер согласился. В тот же вечер Гудериан убедил Гитлера, что Гиммлер не очень-то успешно командует группой армий «Висла» и многие неудачи происходят только потому, что он не компетентен в военном отношении. Гитлер дал со-[ласие на его замену. Командующим группой армий был назначен генерал-полковник Хейнрици. Очередная операция по ликвидации советского плацдарма в районе Кюстрина окончилась неудачей. Гитлер упрекал за неудачи командующего 9-й армией генерала Буссе. На этом совещании Буссе не было. Гитлер сказал: — В первую мировую войну во Фландрии расходовалось для такой же операции в десять раз больше артиллерийских боеприпасов. Гудериан пытался защитить генерала Буссе: — Но Буссе не располагал большим количеством боеприпасов, а потому и не мог израсходовать больше того, что у него было. — Тогда вам следовало бы об этом позаботиться! 28 марта на доклад к Гитлеру прибыл Гудериан, и сюда же был вызван генерал Буссе. Гитлер приказал генералу Буссе первым сделать доклад об обстановке. Но не успел тот сказать и нескольких фраз, как Гитлер тут же прервал его и стал упрекать в неудачах, опять-таки заявляя, что одной из причин был малый расход боеприпасов. Гудериан не выдержал: — Разрешите прервать вас. Вчера я обстоятельно докладывал как в устной, так позже и в письменной форме, что генерал Буссе не виноват в неуспехе наступления под Кюстрином. 9-я армия использовала все боеприпасы, которыми она располагала. Войска выполнили свой долг. Об этом говорят их слишком большие потери. Поэтому я прошу не делать генералу Буссе никаких упреков. Наступило молчание, которое Гитлер прервал спустя некоторое время: — Я прошу всех, кроме генерал-полковника, покинуть помещение! Все быстро вышли из кабинета Гитлера. Фюрер продолжил: — Генерал-полковник Гудериан! Ваше здоровье говорит о том, что вы нуждаетесь в немедленном шестинедельном отдыхе! Гудериан вскинул руку в гитлеровском приветствии и громко отчеканил: — Я ухожу в отпуск! — и пошел к двери. Однако, когда он дошел до двери, Гитлер сказал: — Пожалуйста, останьтесь же до окончания доклада. Гудериан вернулся на свое место, были приглашены другие участники совещания, и доклад об обстановке продолжился. Больше Гитлер никаких выпадов в адрес генерала Буссе не допускал. Для того чтобы смягчить обстановку и показать, что ничего особенного не произошло, Гитлер несколько раз спрашивал мнение Гудериана по поводу обсуждавшихся вопросов. После завершения совещания в кабинете остались Гудериан, Кейтель, Йодль и Бургдорф. Гитлер сказал, пытаясь сгладить размолвку: — Пожалуйста, подумайте о восстановлении своего здоровья. За шесть недель обстановка станет критической. Тогда вы мне и будете особенно нужны. Куда вы хотите поехать? Кейтель посоветовал: — Поезжайте в Бад-Либенштейн. Там так прекрасно. — Там уже американцы, — сердито буркнул Гудериан. — Ну, тогда в Гарц, в Бад-Заксель, — как ни в чем не бывало предложил заботливый фельдмаршал. — Благодарю вас, фельдмаршал. Я как-нибудь сам выберу место для отдыха. Причем такое, какое противнику не удастся запять в течение сорока восьми часов. Подняв еще раз руку для приветствия, Гудериан вышел из кабинета фюрера. На том служба одного из многолетних, очень опытных наших противников закончилась. Больше он в руководстве боевыми действиями не участвовал. 10 мая после подписания безоговорочной капитуляции Гудериан сдался в плен американцам. Приближалось время завершающего сражения в этой войне — Берлинской операции.

На подступах к победеСталину стало известно: пользуясь отсутствием упорного сопротивления гитлеровцев на Западном фронте, ввиду того, что все силы были брошены на восток, против русских, союзники решили первыми взять Берлин, хотя по ялтинским соглашениям Берлин входил в зону оккупации советских войск. Черчилль писал Рузвельту: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения». Сталин решил срочно провести Берлинскую наступательную операцию силами двух фронтов: 1-го Белорусского (Жуков) и 1-го Украинского (Конев). Он дал указание Генеральному штабу приступить к разработке плана операции согласно его замыслу. Штеменко пишет: «У нас в Генеральном штабе к тому времени были уже разработаны все основные соображения по Берлинской операции». Отметим, что Сталин, уже приняв такое решение, приказал вызвать Жукова. В своей книге, в главе, предшествующей рассказу о Висло-Одерской операции, маршал отметил следующее: «В конце октября и начале ноября 1944 года мне пришлось по заданию Верховного Главнокомандующего основательно поработать над основными вопросами завершающей кампании войны, и прежде всего над планами операций на берлинском направлении». Жуков являлся заместителем Верховного и, в соответствии со своим служебным положением и по прямому поручению Сталина, делал такие разработки вместе с Генеральным штабом. 7 марта Сталин еще раз вызывает Жукова с фронта. Они встретились на даче Сталина. Верховный рассказал Жукову о Ялтинской конференции. Но главное, для чего он вызвал маршала с фронта, было в другом: — Поезжайте в Генштаб и вместе с Антоновым посмотрите расчеты по Берлинской операции, а завтра в 13 часов встретимся здесь же. «Остаток дня и добрую половину ночи мы с А. И. Антоновым просидели у меня в кабинете... Мы еще раз рассмотрели основные наметки плана и расчеты на проведение Берлинской стратегической операции, в которой должны были участвовать три фронта. Поскольку об этом в Ставке и Генштабе неоднократно говорилось, мы сделали лишь уточнения в связи с затяжкой операции в Восточной Пруссии, в районе Данцига и в Прибалтике. На следующее утро Верховный позвонил А. И. Антонову и передал, чтобы мы приехали не в 13, а в 20 часов. Вечером при обсуждении вопроса о Берлинской операции присутствовал ряд членов Государственного Комитета Обороны. Докладывал А. И. Антонов. Верховный Главнокомандующий утвердил все наши предложения и приказал дать фронтам необходимые указания о всесторонней подготовке решающей операции на берлинском стратегическом направлении». Но и этим Сталин не ограничился при разработке плана Берлинской операции. Через некоторое время Жуков опять пишет в своей книге: «29 марта по вызову Ставки я вновь прибыл в Москву, имея при себе план 1-го Белорусского фронта по Берлинской операции. Этот план отрабатывался в течение марта штабом и командованием фронта, все принципиальные вопросы в основном заранее согласовывались с Генштабом и Ставкой. Это дало нам возможность представить на решение Верховного Главнокомандования детально разработанный план. Поздно вечером того же дня И. В. Сталин вызвал меня к себе в кремлевский кабинет. Он был один. Только что закончилось совещание с членами Государственного Комитета Обороны. Молча протянув руку, он, как всегда, будто продолжая недавно прерванный разговор, сказал: — Немецкий фронт на Западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки. Вот карта, смотрите последние данные о немецких войсках. Раскурив трубку, Верховный продолжат: — Думаю, что драка предстоит серьезная... Потом он спросил, как я расцениваю противника на Берлинском направлении. Достав свою фронтовую разведывательную карту, я положил ее перед Верховным. И. В. Сталин стал внимательно рассматривать всю оперативно-стратегическую группировку немецких войск на берлинском стратегическом направлении... — Когда наши войска могут начать наступление? — спросил И. В. Сталин. Я доложил: — 1-й Белорусский фронт может начать наступление не позже чем через две недели. 1-й Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку. 2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами. — Ну что ж, — сказал И. В. Сталин, — придется начать операцию, не ожидая действий фронта Рокоссовского. Если он и запоздает на несколько дней — не беда... ...Подойдя к письменному столу, он позвонил А. И. Антонову и приказал ему тотчас прибыть. Через 15 минут А. И. Антонов был в кабинете Верховного. — Как идут дела у Рокоссовского? А. И. Антонов доложил обстановку и ход боевых действий в районе Данцига и Гдыни, после чего Верховный осведомился о положении дел у А. М. Василевского в районе Кенигсберга. Алексей Иннокентьевич доложил обстановку на 3-м Белорусском фронте. Обратившись к А. И. Антонову, Верховный сказал: — Позвоните Коневу и прикажите 1 апреля прибыть в Ставку с планом операции 1-го Украинского фронта, а эти два дня поработайте с Жуковым над общим планом». И Конев прибыл 1 апреля в Ставку (когда план операции был разработан), а через несколько десятков лет написал, что он с самого начала участвовал в разработке Берлинской операции. Если бы маршал Конев не знал о встречах Жукова со Сталиным, о его работе как заместителя Верховного над планом Берлинской операции, тогда можно было бы посчитать написанное им в воспоминаниях досадной неосведомленностью. Но беда в том и заключается, что книга Конева вышла в 1972 г., после публикации воспоминаний маршала Жукова в 1969 г., и все приведенные выше цитаты из нее о разработке Берлинской операции Иван Степанович, конечно же, читал. . Чем тогда объяснить поведение Конева? Тем же, чем объясняется его очень неприличная статья в газете «Правда», обливавшая Жукова грязью после Октябрьского пленума 1957 года. Личную неприязнь к Жукову (который, к слову сказать, не раз спасал его от расстрела), свои амбиции мар!иал Конев поставил выше исторической правды, и это не делает ему чести. Но я пи в коем случае не намерен преуменьшать его полководческих заслуг. Просто этим примером мне хочется еще раз подчеркнуть — все, что писалось о Сталине после его смерти и о Жукове после 1957 года, зависит от уровня порядочности авторов. Описать ход боевых действий в крупнейшей стратегической операции, завершающей Великую Отечественную войну, в коротком повествовании нет возможности, да и нет надобности. Сталин внимательно следил за успешным наступлением 1-го Украинского фронта, который быстрее, чем сосед справа, приближался к Берлину. Сталин намеренно столкнул самолюбие Жукова и Конева, зародив у них дух соревнования. Обе воюющие стороны готовились к последнему, решительному сражению. Гитлеровское командование стянуло на Берлинское направление все, что было возможно: 48 пехотных, 4 танковые, 10 моторизованных дивизий, 37 отдельных пехотных полков, 98отдельных пехотных батальонов и другие формирования. Эти части были объединены в две группы армий — «Висла» (в нее входили 3-я танковая и 9-я армии), группа армий «Центр» (в нее входили 4-я танковая и 17-я полевая армии). Всего в этих соединениях насчитывалось более 1 миллиона человек, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 самолетов. Комендантом обороны Берлина был назначен генерал-лейтенант Рейман, а верховным комиссаром, на которого возлагалась главная ответственность за оборону столицы, Гитлер назначил самого близкого ему человека — Геббельса. Генерал Рейман издал 9 марта 1945 года специальный приказ по подготовке обороны имперской столицы. С присущей ему энергией Геббельс взялся за организацию отрядов фольксштурма, вооружая их фаустпатронами для борьбы с советскими танками. Он даже приступил к формированию женских батальонов, утверждая, что поступает очень много рапортов от женщин-патриоток, которые хотели бы отдать все силы защите столицы... Геббельс считал, что создавшаяся ситуация похожа на ту, в какой оказалась Советская Армия, когда гитлеровские войска готовы были взять Москву. Он решил использовать ее опыт, для чего вызвал к себе одного из «защитников Москвы» — генерала Власова. Состоялась продолжительная беседа. Геббельс спрашивал совета, как лучше оборонять Берлин. И Власов такие советы дал. Позднее Геббельс рассказал о своей беседе с Власовым Гитлеру, и тот похвалил его за то, что он использует опыт русских по обороне столицы, поддержал его затею создания женских батальонов. Гитлер сказал: — Наша задача сейчас должна заключаться в том, чтобы при всех обстоятельствах выстоять на ногах. Кризис в лагере противника хотя и возрастает до значительных размеров, но вопрос все же заключается в том, произойдет ли взрыв до тех пор, пока мы еще кое-как в состоянии обороняться. А это и является предпосылкой успешного завершения войны. Чтобы кризис взорвал лагерь противника до того, как мы будем разбиты. В период боев за Москву гитлеровское командование и тот же Геббельс были очень невысокого мнения о советских военачальниках, они называли их бездарными, считали, что война идет к концу, и то, что эти военачальники ее так быстро проиграли, как раз и свидетельствует о их бездарности. А вот теперь, готовясь к обороне Берлина, Геббельс запросил данные о советских генералах и, познакомившись с представленными ему материалами, сделал следующую запись в своем дневнике: «Мне представлено генштабом досье, содержащее биографии и портреты советских генералов и маршалов... Эти маршалы и генералы почти все не старше 50 лет... С богатой политико-революционной деятельностью за плечами, убежденные большевики, исключительно энергичные люди, и по их лицам видно, что они хорошего народного корня... Словом, приходится прийти в неприятному убеждению, что военное руководство Советского Союза состоит из лучшего, чем наш, класса». Таким образом, Геббельс довольно объективно судит по конкретным делам о наших военачальниках. В начале войны он их ни в грош не ставил, потому что они допустили противника до Москвы, а теперь дает им весьма высокую оценку, потому что они, преодолев все трудности, привели свои победные армии под стены Берлина. Геббельс понимал, как трудно фюреру, поэтому он всячески пытался поддержать его слабеющий моральный дух. Для этого он рассказывал ему о ситуациях, в которых оказывался Фридрих Великий — любимый исторический персонаж Гитлера. И в частности, он обрисовал ему наиболее критический момент в жизни Фридриха Великого, когда тот из-за постигших его неудач был готов покончить жизнь самоубийством. Тогда один из приближенных предсказал Фридриху: «Подожди немного, и дни твоих страданий останутся позади. Солнце твоего счастья за тучами, скоро оно озарит тебя». И предсказание сбылось. Неожиданно скончалась русская царица Елизавета, и это спасло Фридриха от окончательного позорного разгрома в Семилетней войне. Рассказывая Гитлеру эту историю, Геббельс поддерживал его надежду на какое-то чудо, которое, собственно, сам Гитлер и изобрел: надежду на то, что союзники скоро перессорятся, и это спасет Германию. И надо же случиться такому совпадению: через несколько дней после этой беседы действительно свершилось «историческое чудо». Геббельс, восторженный, сияющий, вбежал в кабинет Гитлера и радостно прокричал: — Мой фюрер! Я поздравляю вас. Чудо свершилось! Умер президент Рузвельт! В ставке Гитлера был настоящий праздник. Пили шампанское, все поздравляли фюрера с тем, какой он провидец, потому что считали смерть Рузвельта тем поворотным пунктом, о котором не раз говорил Гитлер. Фюрер звонил командующим армиями, другим высокопоставленным подчиненным, чтобы срочно сообщить об этой радостной вести, чтобы она и их вдохновила на более активную деятельность. Радость Гитлера не была беспочвенной, потому что приход Трумэна к власти действительно сулил перемены к лучшему. В Германии были известны слова, сказанные Трумэном еще в июне 1941 года: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше...» На следующий же день после похорон Рузвельта Трумэн собрал совещание, на котором присутствовали военные руководители и финансовые магнаты. Трумэн сказал, что необходимо изменить политику Рузвельта и искать какие-то компромиссы для сохранения Германии. Он очень опасался, что победное завершение войны Советским Союзом превратит Европу в коммунистический материк. Трумэн заявил: «Русские скоро будут поставлены на место, и тогда США возьмут на себя руководство движением мира по пути, по которому следует его вести». Однако приступить немедленно к конкретному осуществлению этой новой своей линии Трумэн не мог. Об этом очень хорошо сказал американский историк Д. Толланд: «Даже если у Трумэна было намерение, например, решительнее выступить против России, это было бы чрезвычайно трудно сделать — подавляющее большинство американского народа поддерживало рузвельтовскую политику дружбы с Россией». Играло определенную роль и то обстоятельство, что Соединенным Штатам еще предстояло непростое завершение войны с Японией. А согласно договоренности, достигнутой в Ялте, Советский Союз обещал объявить войну Японии после разгрома гитлеровской Германии. И чтобы не потерять эту мощную и реальную силу своего союзника, Трумэн вынужден был пока держать свои недружелюбные отношения к СССР в секрете. Итак, наступил день решающего сражения. 16 апреля ночью Жуков выехал на наблюдательный пункт командующего 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова, откуда он решил руководить войсками. По дороге Жуков заехал к командующему 1-й гвардейской танковой армией генералу Катукову, еще раз убедился в полной готовности этой армии к выполнению поставленной задачи. Затем Жуков побывал у командующего 2-й гвардейской танковой армией генерала Богданова. И здесь все было в порядке. Прибыв на командный пункт Чуйкова, маршал по телефону еще раз убедился в полной готовности войск к сражению. Последние минуты, как вспоминает Жуков, были особенно томительными. И хотя генералы для успокоения попили чайку, внутреннее их волнение без труда можно представить. В 5 часов утра словно небо рухнуло на землю, в одно мгновенье загрохотали залпы, а затем и разрывы тысяч и тысяч снарядов: так началась артиллерийская подготовка. Через некоторое время над этой грохочущей огненной вздыбленной землей пошли волны авиационных соединений. В течение 30 минут на позиции противника обрушилось неимоверное количество снарядов (достаточно сказать, что эти боеприпасы были привезены в 2450 вагонах). Всего было произведено 1236 тыс. артиллерийских выстрелов. Это почти по одному снаряду на каждого оборонявшегося в берлинской группировке противника. Жуков, наблюдая за артиллерийской подготовкой и не видя ответных огневых действий противника, принял решение сократить артиллерийскую подготовку до 30 минут. Что и было сделано. После того как огневой вал стаи продвигаться в глубину обороны противника, поднялись в атаку пехота и танки. В это время вспыхнули 140 прожекторов, расположенных в двухстах метрах один от другого. Жуков рассчитывал на внезапность этого моря света, которое должно было не только ослеплять противника и освещать дорогу нашим войскам, но главным образом воздействовать на психику врага как нечто непонятное, необъяснимое, как какое-то новое оружие, которое должно испугать, морально подавить противника. Я думаю, Жуков решил применить эти прожекторы, используя свой опыт боев под Халхин-Голом. Там случился очень неприятный эпизод, когда японские танки пошли в атаку с включенными фарами и дополнительными прожекторами, установленными на башнях. Тогда то непонятное и неожиданное для наших войск освещение в ночном бою имело очень выгодный для японцев психологический эффект. Наши обороняющиеся части поддались панике и бросили свои позиции. Положение было Жуковым восстановлено путем введения в контратаку танковых бригад. Но эффект психологического воздействия Жукова запомнил и решил здесь, на завершающем этапе войны, использовать подобное для подавления противника и уменьшения потерь в своих войсках, Однако применение прожекторов оценивается военными специалистами по-разному. Одни считают, что они действительно морально подавили противника, ослепили его, другие говорят, что тот свет не принес должного эффекта, потому что поднявшаяся при артиллерийской подготовке пыль, земля, дым представляли собой такую плотную стену, что свет прожекторов ее не пробивал. Сам Жуков с восхищением записывает свое впечатление: «Более 100 миллиардов свечей освещали поле боя, ослепляя противника и выхватывая из темноты объекты атаки для наших танков и пехоты. То была картина огромной впечатляющей силы, и, пожалуй, за всю свою жизнь я не помню подобного зрелища!» Следуя за двойным огневым валом, наша пехота и танки к рассвету овладели первой позицией противника. Однако наши войска, к своему удивлению, не обнаружили множества трупов, как это ожидалось под таким шквальным артиллерийским огнем. Противник, предвидя мощную артиллерийскую подготовку, отвел свои главные силы в глубину обороны. Это было не только большой неожиданностью, но и неприятностью для Жукова. Войска продолжали движение вперед, но встречали все большее сопротивление. А с выходом к Зееловским высотам продвижение наших войск вообще застопорилось, Как позже выяснилось, главный рубеж обороны противника был построен именно здесь, на Зссловских высотах. Крутые склоны этих высот стали очень трудным препятствием на пути прежде всего танков, да и пехоты. А обширное плато за этими высотами скрывало построение системы обороны в глубине и артиллерийские позиции противника. Жуков пишет: «К 13 часам я окончательно понял, что огневая система обороны противника здесь в основном уцелела, и в том боевом построении, в котором мы начали атаку и ведем наступление, нам Зееловских высот не взять». Жуков почувствовал, что его замысел рушится. Не получилось сплошного безостановочного движения в сторону Берлина. Атака захлебывалась на первых же километрах. Однако, понимая, что в его распоряжении находятся огромные силы, которые в состоянии проломить любую оборону, Жуков принял решение ввести две танковые армии в первый же день сражения, хотя этот ввод и планировался после того, как тактическая оборона противника будет прорвана и танки получат возможность для действия в оперативной глубине. Принимая такое решение, Жуков шел на огромный риск и взваливал на себя ответственность за неизбежные потери при применении танков в условиях непрорванной траншейной обороны противника. Более того, Жуков принял решение о вводе в бой двух танковых армий без доклада Верховному Главнокомандующему. Он опасался, что если об этом доложить, Сталин не разрешит ему ввод в действие этих армий. Но Жуков не мог допустить своего отставания от соседа слева — Конева. И, видимо, это сыграло немалую роль в его отчаянном применении танковых армий в первый же день сражения. Только в 3 часа дня Жуков доложил Сталину: — Первая и вторая позиции обороны противника прорваны. Войска фронта продвинулись до 6 километров, но встретили серьезное сопротивление на рубеже Зееловских высот, где, видимо, уцелела в основном оборона противника. Для усиления удара общевойсковых армий мною введены в сражение обе танковые армии. Считаю, что завтра к исходу дня мы прорвем оборону противника. Сталин выслушал этот доклад, спокойно сказал: — У Конева оборона противника оказалась слабей. Он без труда форсировал реку Нейсе и продвигается вперед без особого сопротивления. Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела. Нетрудно отметить, что Сталин и в этом случае подогревал самолюбие Жукова, рассказывая об успешном продвижении войск Конева. Бои за Зееловские высоты продолжались безуспешно. Войска не могли преодолеть этот тяжелый рубеж. С вводом в бой двух танковых армий произошло скопление войск на дорогах и, поскольку ввод этих армий на первом этапе не предусматривался, нарушилось взаимодействие со стрелковыми частями и соединениями. Вот что пишет ь своем донесении командир 79-го стрелкового корпуса генерал Переверткин: «18.4.45 г. в районе г. дв. Меглин скопились три танковые бригады. В 19.30 18.4.45 г. прибыл в этот район; я приказал в 21.00 подготовить артогонь и пехоту для атаки противника. Через начальника штаба 23 тбр 9 тк Катырлова я передал приказание командиру бригады подготовить бригаду и совместно с пехотой смять противника и войти в прорыв. Командир бригады Морозов мой приказ не выполнил, и несмотря на то, что пехота атаковала противника в течение всей ночи, наступала и продвинулась на 5 км, танки в прорыв не вошли. В 2,00 я приказал разыскать еще раз любого командира бригады. В 4.00 был найден командир 65 тбр 9-го гвардейского танкового корпуса подполковник Максимов, который отказался явиться ко мне для увязки вопросов взаимодействия. В течение трех суток боев пехота прошла 26 км с непрерывными боями, и в течение этого времени танки все время болтались сзади боевых порядков пехоты». Вечером, как и приказывал Верховный, Жуков докладывал ему о результатах того дня. Доклад был не из приятных: Зееловские высоты не взяты. Но Жуков обещал взять этот рубеж на следующий день к вечеру. Сталин на этот раз говорил с Жуковым далеко не спокойно: — Вы напрасно ввели в дело 1-ю гвардейскую танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка. Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете Зееловский рубеж? Жуков, стараясь быть твердым, ответил: — Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на Зееловском рубеже будет прорвана. Считаю, что чем больше противник будет бросать своих войск навстречу нашим войскам здесь, тем быстрее мы возьмем затем Берлин, т. к. войска противника легче разбить в открытом поле, чем в городе. — Мы думаем приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера. Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, т. к. задержится с форсированием. Сталин не стал больше говорить с Жуковым, не поставил ему никаких задач, а сухо сказал: «До свидания». И повесил трубку... Конев позвонил Сталину и стал докладывать о ходе боевых действий. Сталин прервал его и сказал: — А дела у Жукова идут пока трудно. До сих пор прорывает оборону. Сказав это, Сталин замолчал. Конев тоже молчал и ждал, что будет дальше. Вдруг Сталин спросил: — Нельзя ли, перебросив подвижные войска Жукова, пустить их через образовавшийся прорыв на участке вашего фронта на Берлин? (Сталин хотел пощадить самолюбие Жукова!) Выслушав вопрос Сталина, Конев доложил свое мнение: — Товарищ Сталин, это займет много времени и внесет большое замешательство. Перебрасывать в осуществленный нами прорыв танковые войска с 1-го Белорусского фронта нет необходимости. События у нас развиваются благоприятно, сил достаточно, и мы в состоянии повернуть обе наши танковые армии на Берлин. Сказав это, Конев уточнил направление, куда будут повернуты танковые армии, и назвал как ориентир Цоссен-городок в двадцати пяти километрах южнее Берлина. — Вы по какой карте докладываете? — спросил Сталин. — По двухсоттысячной. После короткой паузы, во время которой он, очевидно, искал на карте Цоссен, Сталин ответил: — Очень хорошо. Вы знаете, что в Цосссне ставка гитлеровского генерального штаба? — Да, знаю. — Очень хорошо, — повторил Сталин. — Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин. На этом разговор закончился. В сложившейся обстановке принятое Сталиным решение, наверное, было единственно правильным.

В логовеЗаминка в наступлении наших войск 16 и 17 апреля вызвала большую радость в ставке германского командования. Гитлер с воодушевлением сказал: — Мы отбили этот удар. Под Берлином русские потерпят самое кровавое поражение, какое только вообще может быть! Фюрер обратился к войскам со специальным обращением, в котором, опираясь на успех, достигнутый в первый день отраженного наступления советских войск, говорил: это предзнаменование будущей победы, наступает решающий поворот в войне. Гитлер и его ближайшие соратники предпринимали лихорадочные усилия для того, чтобы не только поссорить союзников, но и заключить сепаратный мир с английскими и американскими войсками. 18 апреля в ставку прибыл Вольф и доложил о своих встречах и предварительных договоренностях с Даллесом. Гитлер так высоко оценил успехи Вольфа, что тут же присвоил ему одно из высших званий войск СС — обергруппенфюрера. Вольф получил указание продолжать контакты и как можно скорее добиться договоренностей с англоамериканским командованием. По возвращении в Италию Вольф встретился с Даллесом, и переговоры о сепаратном мире и о послевоенном переустройстве Германии продолжились. Даллес, несмотря на то, что уже имел указания от своего правительства прекратить переговоры о сепаратном мире, поскольку советское командование, узнав об этом, заявило протест, продолжил контакты, не вняв указаниям своего правительства. Учитывая успешность идущих закулисных переговоров с англо-американцами, командование германских войск фактически прекратило боевые действия на Западном фронте. Черчилль, а теперь еще и Трумэн всячески подгоняли Эйзенхауэра и Монтгомери, чтобы они как можно быстрее продвигались на Восток и захватили побольше территорий. Особенно усердствовал Черчилль. Он предпринимал все для того, чтобы войска союзников раньше Советской Армии вступили в Берлин. А на Восточном фронте тем временем шли тяжелейшие и упорные бои. Особенно трудные и кровопролитные схватки шли за Зееловские высоты. В конце концов войска Жукова преодолели этот рубеж, сломили сопротивление врага. К 18 апреля Зееловские высоты были взяты. Противник бросал все имеющиеся у него резервы, чтобы восстановить положение, но наши части, имея превосходство в артиллерии, да и в численном составе, ломали это сопротивление, отбивали контратаки и продвигались вперед. К 19 апреля все рубежи обороны здесь были прорваны, и танковые соединения Жукова наконец-то получили возможность действовать, используя оперативный простор. Они ринулись в обход Берлина с северо-востока. А те танковые корпуса и бригады, которые были приданы войскам, вместе с пехотой продолжали теснить противника и наступали прямо в сторону города. Гитлеровцы отводили остатки своих частей на внешний обвод обороны Берлина. Жуков своего добился — главные силы врага были уничтожены в поле!