Генеральный попаданец 2

Хрущев выглядел недовольным:

— И как этот молдаванин сумел меня вокруг пальцев провести? И что он себе позволяет? Вы слушали его речь у Бранденбургских ворот?

Бывший советский лидер повернулся к собеседникам. Веранда в отличие от окна в гостиную была закрыты со всех сторон деревьями, так что близко к ним было не подойти. Можно было смело разговаривать. Кому нужны пенсионеры?

Анастас Иванович осторожно ответил:

— По телевизору сегодня показали.

Третий собеседник скромно сидел в темном углу, до сих пор помалкивая.

Никита в сердцах хлопнул по коленям:

— Пригрел змею! Лёня все мои усилия рушит! Да, мы повздорили с Америкой из-за Кубы. Но затем же договорились! Зачем обострять и так непростую обстановку?

Из темноты донеслось:

— Ильич ведет свою игру.

Старые большевики задумчиво повернулись к собеседнику:

— Что еще за игра?

Неизвестный затянулся трубкой и выпустил струйку вкусно пахнущего табачного дыма:

— Вопрос не в ней. А в том, кто за всем стоит? Неужели вы думаете, что этот колхозник все придумал сам?

На круглом лице Хрущева появилось забавное выражение:

— Опять тайный заговор? Ей-богу, сейчас не тридцатые! Всех заговорщиков мы под ноль тогда вывели.

Снова на веранде потянуло ароматом трубочного табака.

— Новые выросли. Зацените, как целенаправленно он действует. Разрушает все, что мы до сих пор делали.

Никита помрачнел:

— Сукин сын! Да его!

Микоян вздрогнул:

— Не стоит, Никита Сергеевич. Вы то чем недовольны? Дача, свобода, весна. Живем!

Хрущев искоса глянул на старого соратника. «Хитрая бестия!»

Снова послышался голос из полутьмы. Неизвестный выколачивал трубку.

— Никита, у тебя же остались те материалы? Можно передать их «комсомольцам».

Бывший глава СССР скорчился. Шелепинских прохвостов он еще больше недолюбливал. Но злость перевесила природную осторожность.

— Хорошо! Но по каким каналам передать? Архив, сам понимаешь, хранится не у меня.

— Это уже вопрос техники. Я позабочусь.

Микоян еле удержался от тяжелого вздоха. Старичье, а все в политику лезут. Выжили в той безумной гонке, так хоть на старости лет отдохните!

Информация к размышлению:

Делегация из ГДР увидела, что после смерти Сталина в Советском Союзе происходят большие перемены. Больше нет вождя, который принимает все решения. Члены президиума ЦК КПСС подчеркнуто держатся на равных, все обсуждают и спорят между собой. Разговор был неприятным для восточных немцев. Позднее глава советского правительства Георгий Маленков рассказывал:

— В результате неправильной политики в ГДР наделано много ошибок, среди немецкого населения имеет место огромное недовольство. Население из Восточной Германии стало бежать в Западную Германию. Мы обязаны признать, что без советских войск существующий режим в ГДР непрочен. А вот Берия предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную Германию.

Маленкову вторил первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев:

— Берия говорил: «Надо создать нейтральную демократическую Германию». Но разве может быть нейтральной и демократической буржуазная Германия? Берия говорил: «Мы договор заключим». А что стоит этот договор? Если договор не подкреплен силой, то он ничего не стоит, над нами будут смеяться, будут считать наивными. А Берия не наивный, не глупый, не дурак. Он вел себя не как коммунист, а как провокатор, может быть, он получал задания резидентов иностранных разведок…

Берия в июне 1953 года вручил немцам документ «О мерах по оздоровлению положения в Германской Демократической Республике». Рекомендовалось, в частности, наладить отношения с ФРГ и вести дело к созданию объединенной, демократической и нейтральной Германии.

Но руководители ГДР в реальности нисколько не желали объединения Германии. Если обычные немцы плохо понимали, почему живут в разделенной стране, и не могли смириться с мыслью о том, что отныне невозможно повидать родных и друзей, то истеблишмент по обе стороны межзональной границы, как правило, был противником объединения. И для первого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра объединение Германии не было таким уж важным. По понятной причине. Он не понимал, как можно объединить социализм с капитализмом. Идея единого государства вдохновляла далеко не всех. В одном западноберлинском кабаре даже исполняли ерническую песенку «Воссоединение», каждый куплет которой заканчивался словами:

В Бонне всяк о нем лопочет,

но всерьез никто не хочет.

Вождям восточной части объединение тем более не было нужно. В единой Германии они бы затерялись, а им хотелось иметь свое государство.

Советский верховный комиссар в Германии Владимир Семенов записал в дневнике:

«Узнал, что Молотов был против распространения обязательств по Варшавскому договору на ГДР. И в этом он повторял Сталина, который хотел использовать ГДР как предмет борьбы, но не был уверен, что сможет удержать эту позицию. Значит, Берия вел ту же линию, но хотел только форсировать ее летом 1953 года. И провалился как раз на этом. А для меня это был вопрос жизни».

8 июля 1953 года руководители ГДР Ульбрихт и Гротеволь вновь вылетели в Москву. Советские вожди больше не желали перемен в стране, которая едва не перестала существовать. Вожди ГДР вернулись домой с мешком подарков. Прекращались репарации. Восточной Германии прощались все долги. Сокращались расходы ГДР на содержание советских оккупационных войск. 33 совместных предприятия передавались ГДР. Восточная Германия получила большой кредит и дополнительные поставки продовольствия.

Восточный Берлин по-своему шантажировал Москву и требовал помощи.

— Никто на Западе не знает, как живут советские люди, — говорил сменивший Ульбрихта на посту руководителя ГДР Эрих Хонеккер своим помощникам. — И всем наплевать, как они живут, а мы на виду, на стыке социализма и капитализма. Поэтому СССР обязан нам помогать.

В Москве боялись, что ГДР не выдержит и рухнет, обнажив слабость социалистической системы, поэтому Восточная Германия получала много больше, чем другие соцстраны.