Генеральская правда. 1941-1945

Знаменательно и то, что с докладом на пленуме выступал секретарь ЦК М.А. Суслов, которому такая миссия отводилась практически всегда, когда в партийных верхах рассматривали «персональные» вопросы (с аналогичным докладом Суслов выступил и на октябрьском 1964 г. пленуме ЦК, когда снимали уже самого Хрущева).

В часовом докладе в адрес Жукова были выдвинуты очень серьезные по тем временам обвинения в недостатках и извращениях в партийно-политической работе, которые, «как теперь установлено фактами, — прозвучало с трибуны, — порождены грубым нарушением партийных, ленинских принципов руководства Министерством обороны и Советской Армией со стороны т. Жукова». Конспективно они сводились к следующему:

грубое нарушение партийных принципов военного строительства («вел линию на отрыв Вооруженных Сил от партии, на ослабление партийных организаций и фактическую ликвидацию политорганов в Советской Армии, на уход из-под контроля Центрального Комитета партии»);

отрыв армейских коммунистов от вышестоящих партийных инстанций вплоть до ЦК («т. Жуков фактически проводит линию на запрещение прямого обращения в ЦК КПСС военных работников»);

ослабление партийно-политической работы с личным составом, принижение роли политорганов и партийных организаций в армии («во многих частях во вред делу ликвидировались политические органы», «приказами министра фактически запрещалась критика и самокритика в работе

партийных организаций», «политорганы и партийные организации отстранялись от активного участия в решении задач боевой подготовки войск и укрепления воинской дисциплины, их роль сводилась к отвлеченному просветительству, их работа стала терять боевой характер»);

шельмование политических работников («руководством Министерства обороны всячески ущемлялось служебное, материальное и правовое положение партийных и политических работников», «лично министр проявлял пренебрежительное отношение к политическим работникам»);

искривление дисциплинарной практики, расправа с командно-политическими кадрами («в Министерстве обороны укоренилась порочная практика огульного избиения командных и политических кадров»);

отсутствие скромности, поощрение в Вооруженных Силах культа собственной личности («в Советской Армии стал насаждаться культ личности Жукова и не без ведома самого тов. Жукова, больше того, он сам способствовал его распространению»);

стремление к монополии власти, к установлению контроля над силовыми структурами («факты свидетельствуют о тенденции т. Жукова к неограниченной власти. Недавно т. Жуков предлагал заменить председателя Комитета государственной безопасности и министра внутренних дел военными работниками... Не является ли это стремлением установить свой контроль над Комитетом государственной безопасности и Министерством внутренних дел?»);

претензии на исключительность роли в стране («тов. Жуков зашел так далеко в отрыве от партии, что в некоторых его выступлениях стали прорываться претензии на какую-то особую роль в стране») [293] .

Раскрывая суть обвинений в адрес Жукова, Суслов привел ряд фактов. Его дополнил, получив слово вслед за докладчиком, начальник ГлавПУ Желтов. Факты прозвучали громко, однако большинству участников пленума было невдомек, что многие из них передернуты, а то и прямо носят лживый характер.

293

Георгий Жуков. Стенограмма. С. 237—245.

Так, в качестве важнейшего свидетельства тягчайшего, с точки зрения Президиума ЦК, преступления Жукова — игнорирования им Центрального комитета — было названо учреждение без ведома ЦК спецназа — школы диверсантов в две с лишним тысячи слушателей. «Тов. Жуков даже не счел нужным информировать ЦК об этой школе, — говорил Суслов. — О ее организации должны были знать только 3 человека: сам Жуков, тов. Штеменко [294] и генерал Мамсуров [295] , который был назначен начальником этой школы. Но генерал Мамсуров, как коммунист, счел своим долгом информировать ЦК об этом незаконном действии министра» [296] . Как своего рода ударный «кулак» в личном распоряжении министра обороны, могущий быть использованным во вполне конкретных заговорщических целях («Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать»), расценил новую воинскую часть в своем выступлении и Хрущев.

294

С.М. Штеменко — в 1956—1957 гг. — заместитель начальника Генерального штаба ВС СССР — начальник Главного разведывательного управления, генерал-полковник. В связи с «делом Жукова» был снят с должности и понижен в воинском звании.

295

Х.-У.Д. Мамсуров — в 1957—1968 гг. — первый заместитель начальника ГРУ, генерал-полковник.

296

Георгий Жуков. Стенограмма. С. 241.

Давая объяснения, Жуков особо просил обратить внимание на отсутствие у него какого-то преступного умысла, что легко могла бы установить соответствующая партийная комиссия, о создании которой маршал ходатайствовал здесь же. Школа была создана из имевшихся в военных округах 17 рот, готовивших спецназовцев, чтобы сделать уровень подготовки соответствующим тем требованиям, которые предъявляются к такого рода учебным заведениям. «Я по существу искал решения вопроса об изменении метода подготовки, как подготовить более квалифицированные силы в этом отношении», — заявил Жуков.

Признав, что он допустил ошибку, не проведя решение о создании такой школы через Президиум ЦК, Георгий Константинович вместе с тем решительно отверг обвинения, будто он вообще действовал тайно. Он сослался на то, что дважды устно докладывал об этом Хрущеву, и характерно, что первый секретарь, так охотно, судя по стенограмме, вступавший в полемику с ораторами, не решился опровергнуть эти слова перед лицом участников пленума.

Причиной другого принципиального обвинения в адрес Жукова стали слова, сказанные им в июне 1957 г., в тот момент, когда члены Президиума ЦК, противостоявшие Хрущеву, попытались выяснить возможность привлечь для разрешения политического кризиса армейские части. «Без моего приказа ни один танк не тронется с места», — заявил тогда министр обороны, и Хрущев оценил его позицию как партийную. Да и какую иную оценку мог дать Никита Сергеевич, если это веское заявление Жукова обеспечивало ему сохранение поста руководителя КПСС? Теперь же, всего через четыре месяца, первый секретарь ЦК предпочел «забыть» об этом, доверив своим приближенным искажение реальной картины происшедшего. Так, А.И. Микоян заявил: «Оказывается, танки пойдут не тогда, когда ЦК скажет, а когда скажет министр обороны». И, по существу, бросая в адрес Жукова обвинение в антисоветской и антипартийной деятельности, заметил, что таким образом поступают в странах, где компартия в подполье, где «всякие хунты-мунты», а «у нас политический климат не подходит для таких вещей» [297] .

297

Георгий Жуков. Стенограмма. С. 350.

На разные лады воспроизводились сказанные в июне слова Жукова относительно его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и К°) будут настаивать на освобождении Хрущева от должности. Эти слова, по мнению Микояна, прямо указывали на бонапартистские устремления маршала. С этими обвинениями солидаризовались и другие выступавшие. «...Разве не ясно, что это позиция — непартийная и исключительно опасная», — вопрошал, например, секретарь ЦК Суслов. Как чепуху и клевету расценил он саму мысль, допускающую «возможность проявления в нашей советской действительности, в стране победившего социализма такой ситуации, при которой генерал на белом коне спасет страну» [298] .

298

Георгий Жуков. Стенограмма. С. 245.

Фарисейство этих слов было очевидным для многих, кто знал обстоятельства кризиса в партийных верхах в июне 1957 г. Ведь, по существу, так и вышло, что именно твердая позиция, правда, не «генерала на белом коне», а трезво мыслящего, волевого и патриотически настроенного маршала уберегла страну от острейшего рецидива сталинизма. И, если уж доводить мысль Суслова о бонапартизме Жукова до логического завершения, то напрашивается вопрос: что мешало маршалу в тот момент взять власть в свои руки? Ведь более благоприятной ситуации и быть не могло. «Мешало» элементарное — отсутствие стремления к обретению власти.

И уж конечно, пленум отмахнулся от объяснений Жукова, что он намеревался обратиться через голову антипартийной группы к парторганизациям Вооруженных Сил единственно для того, чтобы посредством них довести до сведения широких партийных масс информацию о положении в Президиуме ЦК. К слову, сама такая попытка тоже воспринималась партноменклатурой как преступление, ибо парторганизации на местах могли получать информацию, только просеянную через аппарат и только в концепции высшего руководства. Любое отступление от этих канонов расценивалось как тяжкое антипартийное деяние.