Генератор чудес

Наташа недовольно дернула носиком, однако возражать не стала: все были согласны с Риданом.

На этом и порешили. Федор взял на себя выбор подходящей реки и составление плана подготовки к путешествию. Анна должна была поговорить с Виклингом.

Беседа эта состоялась на следующий же день. По желанию Виклинга, они встретились на набережной а предвечерний час. Анна чувствовала, что Виклинг не зря стремится к уединению с ней, и немного волновалась

Выслушав ее сообщение о предполагаемом путешествии, он некоторое время молчал. Анна взглянула на него удивленно.

– Вам не нравится этот проект?
– спросила она.

– Нет, это великолепный проект! И вы знаете, что я был бы счастлив провести целый месяц с вами... и с вашими друзьями.

– И с вашими друзьями, - поправила Анна.

– Я не знаю, Анни, так ли это, - грустно ответил Виклинг. Усилившийся акцент выдавал его скрытое волнение.
– Об этом я хотел говорить с вами. Могут ли быть друзья, среди которых нет доверия?

Анна почувствовала себя как бы пойманной на месте преступления. Что делать? Виклинг был прав.

– Разве вам не верят?
– спросила она, видя, что уйти от ответа не удастся.

– Вы это знаете, Анни. Профессор и Николай Арсентьевич совместно решают какую-то интересную проблему. Какую - это для меня тайна. Я - наблюдательный человек и знаю, что вы с друзьями меняете иногда тему разговора, когда я прихожу. Что-то скрываете. Ваша вспышка интереса к радиосвязи была неудачна, вы сами знаете. Вы не умеете лгать. О, конечно, я не могу требовать доверия... как другие. Но... разве это есть дружба, Анни?

Намек на "других" уколол Анну, и она вдруг почувствовала, что владеет положением.

– Вы не понимаете, Альфред. Отец никогда и никому не говорит конкретно о своих целях. Он борется за власть над организмом, за продление жизни. Николай Арсентьевич помогает ему в технике. И ничего он сам толком не знает. Что касается наших тайн, то... Скажите, Альфред... Я слышала, что вы явились в Советский Союз, чтобы передать нам какое-то важное изобретение. Вы можете сказать мне, что это за изобретение?

– Анни! Но я не имею права.

– Значит, вы мне не доверяете?

– Это же другое дело! Это не мой личный секрет.

– Вот видите!
– подхватила Анна.
– Тогда и нечего обижаться. Во всяком случае, могу вас уверить, что никаких тайн направленных против вас, у нас нет.

Виклинг вдруг повеселел.

– Ну, тогда простите, Анни. Я вижу теперь, что вел себя глупо. Я не думал, что у вас государственная тайна...
– Он искоса взглянул на нее, рассмеялся и быстро продолжал.
– Я должен благодарить вас за урок. У советских людей особая этика, совершенно новая. Ее не так легко понять человеку буржуазного воспитания. Оставим это. Поговорим о путешествии. Когда вы решили ехать?

– Как только Николай Арсентьевич поправится. Отец говорит, что недели через две.

– Как же вам удалось уговорить его бросить работу?

– Уговорили. Он сам понял, что ему нужно отдохнуть.

– А радио? Он всегда говорит, что часто должен дежурить в эфире.

– Он оставляет товарища Ныркина вместо себя.

– Так. А вы говорили с профессором? Может быть, я буду нужен ему?

– Говорили. Он сказал, что в ближайшее время вы ему не понадобитесь.

Виклинг помолчал с минуту.

– Вот что, Анни, - сказал он затем, - мне нужно согласовать вопрос об отпуске со своим начальством. Если отпустят, я еду с вами. Завтра же выясню. Теперь скажите...
– голос Альфреда стал мягче, бархатистее и Анна инстинктивно взяла себя в руки.
– Кому принадлежит эта мысль... предложить мою кандидатуру?

– А это очень важно Альфред?

– Очень важно, Анни. От этого может зависеть весь смысл моего участия в экскурсии.

– Тогда вы можете отказаться. Они прошли молча несколько шагов.

– Понимаю... И вас это нисколько не огорчит, Анни?

– Очень огорчит. Наш капитан требует, чтобы в команде было трое мужчин. А третьего у нас нет. Брать незнакомого...

– С вами невозможно разговаривать, - грустно усмехнувшись, перебил Виклинг...

Анна возвращалась домой одна, обдумывая этот разговор. Как будто она не сделала ошибки. Виклинга порой становилось жалко, в самом деле, недоверие плохая штука. Он прав. Надо будет поговорить со всеми и постараться рассеять эту атмосферу отчуждения ни в чем перед ними не провинившегося человека.

* * *

Николай начинал томиться. Шел уже четвертый день его "лежачей жизни".

Ридан пришел к нему утром, осмотрел, расспросил о сне и течении мыслей.

– Ну, вот что, - сказал он, - давайте поговорим серьезно.

О прежнем образе жизни не может быть и речи. Не так ли?

– Конечно.

– Так. Значит, поняли. Сейчас здоровы, можете встать.

Ехать вам пока нельзя, вы еще слабы, нужно окрепнуть, отдохнуть. Работать можно, но полегоньку. Что вы думаете делать?

– "ГЧ", - коротко ответил Николай.

– И больше ничего?

– Больше ничего. С "консерватором" кончено на два месяца. Если, конечно, туши не начнут разлагаться раньше времени.

– А ваши ночные путешествия по эфиру?

– Я уже сговорился об этом с Ныркиным. Он очень опытный, способный коротковолновик и, конечно, сумеет после нескольких уроков усвоить мою манеру работать на ключе, мой "почерк". Будет регулярно приходить сюда в дни моей "эфирной вахты" и просиживать за передатчиком часа два.

Этот план вернул Ридану обычную веселость. Мечта его близилась к осуществлению. С каким нетерпением он ждал этого момента, какой борьбы с самим собой стоило ему удерживать Николая от работы!

Николай встал, принял по совету профессора крепкую хвойную ванну, а после завтрака погулял немного по саду. Потом отправился в свою рабочую комнату, где на отдельном столике его ждал остов "ГЧ". Разобранные детали лежали тут же. Николай вскрыл ящик и достал из вороха мягких стружек новый, совсем небольшой баллон свинцовой лампы...