Гений МАЗа

Капитан судна, устроивший короткое дознание, по его окончании пригласил меня в каюту, угостил крепким кофе и предложил сигару. Я отказался. После прощания с Мариной пробовал закурить, сражаясь со стрессом, и понял — зря. Упрекал жену, что курит, та напрягла волю и бросила на время беременности. Неужели сам, оказавшись вне её надзора, позволю себе расслабиться?

Воспоминания были минорны, но уже не выбивали из колеи. Я легко выныривал из них и слушал капитана, потягивая кофе, на порядок лучше, чем наливает кок.

— Вам покажется странным, Сергей Борисович, но его побег — к лучшему. Нагорит, и то с малой степенью вероятности, лишь мне. Скажу проверяющим: сухогруз — не тюремное судно. Ни решёток, ни наручников. А вас такое развитие ситуации избавляет от долгих и неприятных манёвров. У вашего Богушевского наверняка хватает покровителей в Москве. Готов спорить, часть валюты причиталась им. Начались бы козни с целью его обелить и подставить вас.

— Не сомневаюсь. Но если он погиб, это слишком.

— Вряд ли, — капитан пыхнул сигарой. — Мастер спорта международного класса, участник Мюнхенской олимпиады 1972 года. Я его помню по телепередачам. Вариантов два: он тихо натурализуется где-то в Европе или из него захотят сделать громкого борца с мировым коммунистическим злом, попросившего политического убежища. В первом случае он никому в Москве не интересен, потому что равен покойнику. Во втором априори признаётся неправым и лгущим в каждом слове, потому что проявил себя изменником Родины.

— Спасибо за совет. Наверно, ваш опыт столь велик из-за моряков-невозвращенцев?

— Случаи бывают, хоть и редкие. Бегут идиоты, думающие, что в чужой стране без знания языка, законов, обычаев, не имея минимальных знакомств, получат шанс жить лучше, чем в СССР. Они почти всегда испытывают горькое разочарование. Исключение составляют выдающиеся учёные, артисты. То есть — единицы. Я знаю, сколько получают капитаны торгового флота капиталистических государств, больше меня. Но если сложить все составляющие, переход не выгоден. А ещё… Не хотите принять чего-то покрепче кофе?

— Обождите. Вы явно хотели сказать некую весомую вещь. Не томите.

— Ещё я не смогу говорить и чувствовать: я живу в СССР, в лучшей стране на свете. И это не парадный кумачовый лозунг на стене. Вы меня понимаете?

— Ещё бы. Под этим лозунгом я привёл команду к победе, пусть в неофициальном зачёте грузовиков! Не соскочил в Париже, где меня наверняка наняли бы на высокооплачиваемую работу с регалиями победителя ралли Париж-Афины. Есть вещи дороже денег. Меня дочка в Минске ждёт, в мае годик.

— Про дочку и про… про вашу семью слышал.

— Спасибо, Роман Арнольдович. Наливайте!

Но, конечно, куда больше откровенных разговоров случилось с Валей. Они втроём и с привлечением мужиков сумели выпрямить помятости в кабине своего МАЗа, новые стёкла из запасных ровнёхонько стали в проёмы, дверки открываются-закрываются, ожил кондиционер, абсолютно не нужный по Украине и по Белоруссии в январе.

— Гордишься, что даже ноготь не сломала?

Мы стояли в полумраке трюма перед забавным олимпийским мишкой, на фоне которого очень сложно удержаться в серьёзном русле. Штурман устроила мне индивидуальную презентацию результатов ремонта.

Пахло сыростью, смазкой, дизтопливом.

— Женщина всегда должна стремиться остаться привлекательной. Гляди! У меня даже кожа полностью восстановилась после африканских ветров. Хорошие у буржуев крема.

— Честно? Темновато здесь. Не вижу.

— А ты коснись, попробуй. Да не пальцами! Губами.

Меня не нужно упрашивать дважды. Но почему-то губы встретились не с щекой, а с другими губами — влажными и зовущими. Причём соединиться поцелуем невозможно, не обнявшись!

Отстранившись, сказал:

— Должен быть с тобою честен.

— Да… Слишком рано. Марина тебя не отпустила.

— И не отпустит. Дело совсем не в ней. А маленькая Маринка вообще на твоей стороне. Но есть ещё одно обстоятельство, ты первая на МАЗе о нём услышишь. Я скоро уеду из Минска. Надолго. Навсегда.

— Куда?!

— В Москву. Как только начнётся серийная сборка «березины», то есть в текущем квартале, моя миссия закончена. Поляков приказал перевестись в столицу, решается — или в министерство курировать легковой автопром, или на АЗЛК на должность заместителя Генерального руководить изменением модельного ряда. Вопрос не одного дня, на мне родители, ребёнок, сестра. Но и не долгих месяцев.

Она вздохнула. И бросилась в наступление.

— Возьми меня с собой!

— Хорошо.

Слишком легко согласился? А почему я должен был отказать?

Конечно, 75-летний дед, старый пессимист, заворчал во мне: она слишком долго тебя ждала, завладеет, потом отыграется и отомстит. Её приятные на вид коленки, в Дакаре она одела шорты и показала, наконец, ноги во всей красе, не стоят женских капризов. Я цыкнул на деда, заставив замолчать. Пусть обрёл лишь очередную иллюзорную надежду, что Валя «не такая», но мне нравится эта иллюзия.

Позже, пытаясь разобраться в себе самом, отчего принял столь скороспелое, но абсолютно правильное решение, подумал, что тогда, на борту сухогруза, под болтанку в зимнем Чёрном море, выбор сделал не разум, а моя странная душа. Она напоминала жилой дом, в который попала баллистическая ракета. Один подъезд рухнул, под завалами погибли жители. Что, отстроить этот подъезд повторно, заполнить новыми людьми, делать вид, что ничего не произошло? Я так не могу, память о потере плещется во мне всегда.

Но кто мне запретит пристроить новый подъезд, заселить заново, дать кому-то счастье и крышу над головой?

Жизнь продолжается, какая она есть. В лучшей в мире стране, в далеко не в худшей изо всех возможных реальностей.