Гений разведки

2

Предав земле тело любимого супруга, Ольга Иннокентьевна, по примеру ближайшей родни, к тому времени ставшая убеждённой, как она сама говорила — матёрой, — большевичкой, подалась в красные партизаны.

Отряд Зверева, в котором выпало сражаться молодой маме с двухлетним (!) сыном на руках, действовал в районе слияния двух великих сибирских рек — Лены и Куты (ещё в XVI веке в том месте основали одно из первых русских поселений, известное под названием Усть-Кут), и как раз готовился захватить этот стратегически очень важный населённый пункт.

Операция прошла блестяще. С минимальными (для красных) потерями.

Именно поэтому её главного разработчика (и, что интересно, — непосредственного исполнителя) Даниила Евдокимовича Зверева, в прошлом — кадрового военного (поручика царской армии), решено было назначить командующим только что образованной Восточно-Сибирской Советской армии — была некогда и такая.

Пошла на повышение и персональный секретарь свежеиспечённого красного военачальника — товарищ Подгорбунская, следом за командармом перебравшаяся в губернский город Иркутск; вот только занялась она не военным строительством, а партийным — плечом к плечу со своей старшей сестрицей Женей.

Их дети, двоюродные брат и сестра Володя и Галина, в то время воспитывались в Красноармейском детском доме. Во всём помогали друг другу, делились продуктами, немногочисленными, почти всегда — самодельными игрушками; горой стояли за родственную душу — и с тех пор стали самыми близкими на свете людьми.

Однако вскоре их пути разошлись.

Ольга во второй раз вышла замуж и, забрав из детдома малолетнего отпрыска, укатила в Москву.

А что? В Стране Советов наконец-то установился прочный мир. Настало время строить личную жизнь и конечно же партийную карьеру.

Пламенная революционерка успешно сдала экзамены в Коммунистическую академию имени Надежды Константиновны Крупской, устроилась на работу в "Крестьянскую газету", но в полной мере так и не смогла раскрыть, реализовать свой управленческий талант — старый недуг никак не отпускал, регулярно давая о себе знать тяжёлыми болями в груди, постоянной скованностью и без того слабых мышц, участившимися случаями кровохаркания…

Быстро взрослеющего Володьку болячки покамест обходили стороной, и, чтобы не допустить заражения распространившейся в семье смертельно опасной хворью, родственники на общем совете приняли решение отправить мальчишку в Улан-Уде, куда к тому времени успела переехать семья Кожевиных (таковой теперь была фамилия родной сестры матери, то бишь Володиной тётки и, соответственно, его же обожаемой двоюродной сестрички).

Там дети наконец-то начали регулярно посещать школу. Непростую, как сказали бы сейчас — элитную: имени Василия Блюхера (если кто забыл — третьего по счёту главнокомандующего Народнореволюционной армией Дальневосточной республики, военного министра ДВР).

Предельно дисциплинированная, старательная и, казалось, всё схватывающая на лету, Галина Кожевина вскоре стала одной из лучших учениц этого учебного заведения. Редактировала стенгазету, устраивала субботники, принимала самое активное участие в многочисленных внеклассовых мероприятиях.

Младший брат поначалу тоже особо не отставал. Как-никак — вожатый звена, несомненный лидер ребятни во всех военных играх!

Впрочем…

Длилась эта семейная идиллия всего лишь несколько лет.

А потом…

Ольга Иннокентьевна окончательно слегла. И любящий сын, не мудрствуя лукаво, немедленно помчался в Москву.

Успел.

Но жить маме оставались лишь считанные дни…

3

Что делать в Первопрестольной, где у него не было ни одной родственной души, если не считать, конечно, отчима, отношения с которым, по каким-то причинам, не заладились с первых дней знакомства, Володя не знал.

И поэтому с лёгкостью согласился на предложение сослуживцев покойной мамы, — её верных друзей по красному партизанскому отряду, прибывших на похороны соратницы, — вернуться в родную Читу.

А там…

Там с ним тоже не стали церемониться. Без лишней волокиты и всевозможных бюрократических проволочек определили сироту в детский дом с интригующим названием "Привет красным борцам", и… "пока-пока": живи, как знаешь!

"На день триста грамм черняшки [6] , тарелка кондера [7] и по воскресеньям — пирожок, зажаренный в собственном соку. А на рынках — молоко, сметана, мёд, кедровые орешки и другие деликатесы…

6

К современному наркоманскому сленгу это слово не имеет никакого отношения. Речь идёт об обычном чёрном хлебе.

7

Кондер (кондёр, кандёр) — походный казачий суп с пшеном.

В нашем детдоме "Привет красным борцам" воровать научиться было легче, чем письму и чтению…

К девятнадцати годам я имел… тридцать шесть лет заключения. Количество приводов учету не поддается…" — спустя много лет, уже во время Великой Отечественной войны, "пожалуется" Подгорбунский одному из политработников, рассказ о котором ещё впереди.

Бравируя, конечно, бахвалясь… И, как водится, в той, блатной, преступной среде, немного привирая, — с целью возвеличивания собственных героических "подвигов" — ведь, как известно, советское законодательство, в отличие от, например, американского, никогда не предполагало суммирования сроков лишения свободы.

Но, как вы, должно быть, догадались, свой выбор — в пользу преступного сообщества — юноша уже сделал и менять его пока не собирался. Слишком был прямой и целеустремлённый — не метался из стороны в сторону, не шарахался. Избрал путь — иди по нему. Твёрдо, решительно, не оглядываясь назад…

Недаром в качестве жизненного кредо он избрал выражение: "Делай, что должно — и будь что будет!"

А ещё: "Не верь, не бойся, не проси". Но это уже не личный, а общий для миллионов бесправных постояльцев огромной "страны ГУЛАГ" девиз, позже воспетый антисоветскими вольнодумцами.

Хотя…

Я лично непременно взял бы последнее слово в кавычки.

* * *

Время шло.

Одна зона сменялась другой. Одни "подельники" и, как следствие, новые товарищи по несчастью, то есть отсидке, — другими.

При всём том долго на одном месте Володька не задерживался. Без раздумий, при первом же удобном случае — линял, "становился на лыжи". То есть, если выражаться нормальным человеческим языком, — попросту сбегал.

Чтобы почти сразу же в очередной раз попасться в лапы "краснопёрых" и отправиться по накатанной стезе либо в тот же (исходный), либо в какой-то иной, ничуть не лучше предыдущих, лагерь.

Пожалуй, он многого бы достиг на той неправедной, противозаконной воровской ниве. Если бы не генетическая память, не извечная тяга к добру и справедливости.

И — не "историческое" знакомство с одним, крайне авторитетным в арестантской среде человеком, в конечном итоге с ног на голову перевернувшее все представления о жизни в душе главного персонажа нашего сегодняшнего повествования.

В каком месте оно состоялось, автору, к сожалению, неизвестно. И имя мужчины, направившего Подгорбунского на праведный путь, доселе не ведомо.