Гений русского сыска И.Д. Путилин
Шрифт:
– Ну и чудеса начинают у нас твориться!
– Скажи, пожалуйста, ты никогда не слыхал о таком господине? – спросил меня Путилин, подавая визитную карточку, которую держал в руке.
Я взял карточку и прочел:
– Не знаю… – ответил я.
– Скажите, голубчик, чего домогается этот господин? – обратился к помощнику Путилин.
– Он на плохом французском языке обратился ко мне с просьбой осмотреть,
– Вы сказали ему, что разрешение осмотра музея посторонним лицам зависит от начальника, а что начальник, т. е. я, в настоящее время болен?
– Сказал. На это он ответил, что обращается с этой же просьбой ко мне как к вашему заместителю.
Путилин забарабанил пальцами по столу и выдержал довольно продолжительную паузу.
– Как вы думаете, разрешить ему осмотр?
– По-моему, отчего же нет. Неловко… Нас и так дикарями за границей считают.
– Хорошо. Теперь слушайте меня внимательно, голубчик: в середине осмотра вы должны выйти из комнаты под предлогом отдачи экстренных распоряжений. Идите! Вы впустите этого чудака-профессора не раньше, как я дам вам мой обычный условный звонок.
Помощник удалился.
– Слушай же и ты, докториус: сию минуту ступай туда и, лишь только во время осмотра мой помощник удалится, ты немедленно выйди за ним следом. Понял? Профессор на секунду останется один. Следи за часами. Ровно через две минуты иди в музей.
Я следил за часовой стрелкой.
Минута… вторая… Я быстро направился в «кабинет преступной музейности».
Он был пуст.
Я встал у дверей.
Где-то послышался звонок. Почти в ту же секунду дверь музея распахнулась, и в сопровождении идущего впереди помощника Путилина появилась фигура итальянского ученого-профессора.
Это был настоящий тип ученого: высокий, сутуловатый, с длинными седыми волосами, с огромными темными очками на носу.
– О, какая прелесть у вас тут! – шамкал на ломаном французском языке Етторе Люизано. – Какая блестящая коллекция! В Лондоне… А… скажите, пожалуйста, это что же? – И он указал на гроб, мрачно вырисовывающийся на фоне этой преступно страшной обстановки.
– Это – последнее орудие преступления, профессор! – любезно объяснил помощник Путилина.
– Гроб?!
– Да.
– О, какие у вас случаются необычайные преступления! – удивленно всплеснул руками итальянский ученый.
Начался подробный осмотр.
Профессор, живо всем интересуясь, поражал своим блестящим знанием многих орудий преступления.
– Боже мой! – шамкал он. – У нас в Италии точь-в-точь такая же карманная гильотина!
– Простите, профессор, я вас покину на одну секунду. Мне надо сделать важное распоряжение относительно допроса только что доставленного преступника… – обратился помощник Путилина к профессору.
– О, пожалуйста, пожалуйста! – любезно ответил тот.
Я направился следом за помощником.
– Так что, ваше высокородие… – проговорил я, скрываясь за дверью соседней комнаты.
Прошло секунд пять, а может быть и минута. Теперь это изгладилось из моей памяти.
Вдруг страшный, нечеловеческий крик, полный животного, смертельного ужаса, прокатился из кабинета-музея.
Я похолодел.
– Скорее! – шепнул мне помощник Путилина.
Мы оба бросились туда и, распахнув дверь, остановились пораженные.
Гроб стоял приподнявшись!
Из него в полроста высовывалась фигура Путилина с револьвером в правой
руке.Около гроба, отшатнувшись в смертельном страхе, стоял – с поднятыми дыбом волосами – ученый-профессор.
Его руки были протянуты вперед, словно он защищался от страшного привидения.
– Ну, господин Домбровский, мой гениальный друг, здравствуйте! Сегодня мы квиты с вами? Не правда ли? Если в этом гробу я проводил вас, зато вы встретили меня в нем же самом.
– Дьявол! – прохрипел Домбровский. – Ты победил меня!…
На Домбровского одели железные браслеты. Он перед этим просил, как милости, пожать руку Путилину.
– Знаете, друг, если бы вы не были таким гениальным сыщиком, какой бы гениальный мошенник мог получиться из вас!
– Спасибо! – расхохотался Путилин. – Но я предпочитаю первое.
– Как ты все это сделал? – спрашивал я вечером Путилина. Триумф его был полный.
– Как?… видишь ли. И объявление, и статья были делом моих рук. Это я их написал и напечатал. Гроб, который ты видел, был второй гроб, в дно которого я и спрятался. Я был убежден, что Домб-ровский, случайно оставивший изумруд в гробу, явится – при такой щедрой посуле – за ним. Когда мне подали карточку «профессора», я знал уже, что это Домбровский. Когда вы вышли из кабинета-музея, негодяй быстро подошел к потайной части гроба. Он лез за драгоценным кабошоном. В эту секунду я, приподняв фальшивое дно, предстал перед ним. Остальное тебе известно.
ТАЙНА СУХАРЕВОЙ БАШНИ
Глава I. Сухарева башня. Страшный призрак
Кто не знает о существовании в Москве Белокаменной знаменитой Сухаревой башни? Башня эта – историческая, имя ее хорошо известно всей необъятной России, поэтому нет надобности рассказывать историю ее происхождения. Москва любит свою серую старушку Сухаревку. Есть что-то бесконечно трогательное в привязанности к памятникам седой старины. К камню, железу относятся точно к одушевленным предметам. Да и в самом деле, разве в этих памятниках старины не сокрыта душа народа?
К любимым московским именам: «Колокольня Ивана Великого», «царь-колокол», «царь-пушка», «Василий Блаженный» и массе иных относится и имя Сухаревой башни. Стоит она в бойком месте торговой Москвы.
Прямо в нее упирается узкая Сретенка, вся наполненная лавками и магазинами; дальше – через ворота – проход, и попадаете на Мещанскую, направо – площадь, названная именем башни – Сухаревой, налево идет под гору Садовая улица, в этой своей части величаемая тоже Сухаревой-Садовой. С давних пор и поднесь на Сухаревой площади происходит по воскресным дням, а равно и перед большими праздниками знаменитый торг, популярная «сухаревка». Торг происходит в палатках, а то и без них, прямо под открытым небом.
Море черных голов, цилиндров и разных картузов, шляп и всевозможных платков запруживает Сухареву площадь. Бывает так тесно, что нельзя шагу ступить. Торгуют тут всем, буквально всем: начиная от ржавых гвоздей и кончая бриллиантами. Со всех концов съезжаются москвичи на свой любимый торг-развал. Бок о бок с чуйкой [7] вы встретите здесь и важного барина, богача, любителя-коллекционера, выискивающего среди разного хлама «антики» и «уникумы». Море нестройных звуков висит над Сухаревкой. Резкие зазывания торговцев:
[7] Чуйка – долгополая одежда, сходная с кафтаном; здесь – простолюдин