Гений столичного сыска

С осени сего года Владимир Иванович отпустил бороду, и когда Воловцов зашел к нему в кабинет, то поначалу даже не понял, кто это идет к нему навстречу, улыбаясь и протягивая руку для пожатия.

– Знаешь, встретил бы я тебя где-нибудь на улице, то прошел бы мимо, – заметил Воловцов, пожимая Лебедеву руку.

– Что, так трудно меня узнать? – улыбнулся главный сыщик Москвы.

– Непросто, – произнес Иван Федорович, вглядываясь в лицо своего товарища…

До сентября месяца тысяча девятьсот третьего года два коллежских советника, их высокоблагородия господа Воловцов и Лебедев, не имели чести быть лично знакомыми. Но друг о друге, конечно же, были наслышаны. Кроме того, именно Владимир Иванович Лебедев вел поначалу розыск по делу о двойном убийстве в доме Стрельцовой супруги главного пивовара Хамовнического завода австрийского подданного Алоизия Осиповича Кара Юлии Карловны и его дочери Марты. И именно Лебедев вышел на Александра Кара, сына Алоизия Осиповича, как главного подозреваемого. Кстати, на этом деле Воловцов и Лебедев и свели личное знакомство и по прошествии менее суток уже перешли на «ты», найдя общий язык и начав сотрудничать. Вывести на чистую воду Александра Кара, убийцу матери и сестры, Воловцову удалось не без помощи начальника Московского сыска Лебедева.

Чуть позже, когда судебный следователь по важнейшим делам Воловцов вел весьма запутанное и даже таинственное дело об убийстве коммивояжера Стасько в Дмитрове, Владимир Иванович также помогал Ивану Федоровичу по сыскной части. И дело было не только в том, что у Воловцова имелась бумага с гербом, в которой всем чинам и должностным лицам, невзирая на статус и ранг, предписывалось оказывать ему всяческое содействие и помощь по первому требованию. И не только в том, что одной из уставных служебных обязанностей чинов Московского сыскного отделения было выполнять поручения судебных следователей. Дело было еще и в том, что мгновенно вспыхнувшая между двумя служителями благочиния и правопорядка симпатия превратилась в крепкую мужскую дружбу и настоящее товарищество. Между Воловцовым и Лебедевым было много общего: единое мировоззрение, похожие пристрастия, вкусы и даже привычки, ревностное исполнение служебного долга, отношение к понятиям «честь», «порядочность» и «совесть» не как к пустым звукам, а как к велению души и сердца и иное прочее. Дружба, как известно, завязывается не на пустом месте.

– Что, опять нужна моя помощь, господин судебный следователь по особо важным делам? – слегка прищурившись, поинтересовался Владимир Иванович.

– Откуда тебе известно, что я следователь по особо важным? – подивился Воловцов. – Я сам это только на днях узнал.

– Ты, верно, забыл, к кому ты пришел, – усмехнулся начальник Московского сыска. – Впрочем, после отпуска и не то еще бывает… Сколь по всей стране таких, как ты, судебных следователей по особо важным? Человек десять? Пятнадцать?

– Двенадцать, – сдержанно ответил Воловцов.

– Вот! – едва не воскликнул Владимир Иванович. – Таких, как ты, всего двенадцать человек. Вы прямо как апостолы. Думаю, это число даже не случайно… Гордись!

– Так я и горжусь, – спокойно ответил Иван Федорович, постепенно привыкая к новому облику Лебедева.

– Что-то не видно, – заметил начальник сыскного отделения. – Признаться, в своей полицейской жизни я всего один раз имел дело с судебным следователем по особо важным делам.

– Вот как? И когда же?

– Когда он расследовал серию уличных убийств, в том числе и на моем участке, в бытность мою помощником пристава второго участка Сущевской полицейской части. Этот судебный следователь был по происхождению поляк. Звали его Владиславом Рудольфовичем Рыковским. Умница, каких мало. Хотя и не без странностей… – Главный московский сыщик немного помолчал. – Позже Рыковский сделался одним из моих предшественников на посту начальника Московского сыскного отделения. – Лебедев посмотрел на Ивана Федоровича: – Ну вот, теперь я знаю еще одного следователя по особо важным делам. Так ты ко мне по делу или так, как говорится, мимо проходил? – сыскарь кинул острый взгляд на судебного следователя по особо важным делам.

– По делу, Владимир Иванович, – ответил Воловцов и, в свою очередь, спросил: – Ты что-нибудь слышал об убийстве генеральши Безобразовой в Рязани?

– Только то, что писали газеты, – последовал ответ. – Кажется, главным подозреваемым там был то ли племянник генеральши, то ли ее внук, – добавил Лебедев. – Его даже взяли под стражу и предъявили обвинение в двойном убийстве и поджоге…

– Вполне возможно, что в этом деле открылись новые обстоятельства, – раздумчиво изрек Иван Федорович.

– Все понятно… Тебе поручено с этими обстоятельствами разобраться, имеют они место быть или нет, – без всякой вопросительной интонации произнес начальник сыскной полиции Москвы.

– Именно так, – согласно кивнул Воловцов.

– Ну и что это за обстоятельства? – в упор посмотрел на собеседника Лебедев.

– Излагаю, – начал Иван Федорович. – Три дня назад поздно вечером в Сретенскую полицейскую часть обратился молодой человек, представившийся московским мещанином Иваном Колобовым. Он заявил, что его следует немедля арестовать, поскольку он хорошо знает лиц, совершивших в Рязани убийство генеральши Безобразовой и ее горничной. Мало того, этот Колобов сказал, что, возможно, он сам принимал в этом преступлении участие, ибо пребывал во время этого двойного убийства в Рязани. Больше на вопросы дежурного полицейского Колобов отвечать не стал, попросил отложить допрос до утра и отвести его в камеру. Пожелание его было исполнено. Но тут случилась вот какая досада: до утра Колобов не дожил. Согласно врачебному заключению по медицинскому освидетельствованию трупа мещанина Ивана Колобова, в его желудке был обнаружен медленно действующий яд, полученный как производное ртути и напоминающий сулему…

– Получается, его отравили? – спросил Владимир Иванович, до того внимательно слушавший собеседника.

– Возможно, – как-то не очень уверенно проговорил Иван Федорович. – Или имеет место факт самоотравления. И это первый вопрос, на который мне предстоит найти ответ. Второй вопрос, – произнес судебный следователь по особо важным делам после небольшой паузы, – правду ли сказал перед своей смертью Колобов. И наконец, третий – был ли он во время убийства генеральши Безобразовой и ее горничной в Рязани.

– Ты хочешь, чтобы я ответил на все эти вопросы? – поднял брови главный сыщик Москвы.

– Было бы славно, – улыбнулся Воловцов. – Но все это поручено мне. Хотя… – немного подумав, произнес Иван Федорович. – Узнать, покидал ли Колобов Москву в августе сего года и проживал ли он на момент убийства в Рязани, тебе не составит особого труда.

– Ну да, – задумчиво произнес Лебедев. – А когда убили генеральшу? – спросил он.

– Двадцать восьмого августа, – быстро ответил Иван Федорович.

– Понял, – констатировал начальник Московского сыска и шутливо спросил: – Что еще изволите?

– Еще нужно прояснить личность этого Колобова, – объявил наконец главную цель своего визита в сыскное отделение судебный следователь по особо важным делам. – Мне нужно знать о нем все. Совсем все, понимаешь? – посмотрел на Лебедева Иван Федорович. – Всю подноготную, начиная с младых ногтей и первой любви и заканчивая личной перепиской с родными и близкими и состоянием его пищеварения. Сам понимаешь, полномочия у меня самые широкие.

– Понима-аю, – протянул Владимир Иванович. – Только вот кто всем этим займется?

– Так известное дело: Василий Степанович Стефанов, – без тени сомнения произнес Воловцов, глядя, однако, мимо Лебедева.

– Экий ты прыткий! Ты что, лучшего сыскаря у меня забрать хочешь? – спросил начальник Московского сыскного отделения, понимая, что Стефанова все равно придется временно определить в помощь судебному следователю по особо важным делам Воловцову.

– Никто его забирать у тебя не собирается, – мягко возразил товарищу Иван Федорович. – Как был он у тебя старшим чиновником особых поручений и первым сыщиком, так им и останется. Просто какое-то время он поработает моим агентом. Не думаю, что ты забыл, – тут наконец Воловцов взглянул на Лебедева, – что исполнение поручений судебных следователей в перечне обязанностей служащих сыскных участков и отделений…