Гений войны Суворов. «Наука побеждать»
Шрифт:
Необходимо сравнение судеб Варшавы и других крупных городов, покорённых во время революционных и колониальных войн того времени.
Обратимся и к свидетельствам с польской стороны. Сохранились записи Збышевского о пражских и варшавских событиях:
«Ещё в воскресенье началась атака шанцев, но частый с них огонь из пушек заставил москалей отступить. В понедельник Кемпа (остров . – А.З. ) напротив Золиборжа, особенно же Сасская, были атакованы с необыкновенною яростью, однако москали были вытеснены с обеих Кемп с значительною потерею. Во вторник, около 5 часов, москали, пользуясь густым туманом, начали атаку разом на все батареи. Наши дезертиры выдали пароль. Но всё-таки ещё мы держались. Окопы у Яблонны, занятые литовским войском, предводимым всегда несчастливым Ясинским, были защищены менее часа, после чего левое крыло, всё состоявшее из литвинов, оставив батареи и орудия, отступило к Висле и переправилось через неё вплавь. Многие в ней потонули. Были бы счастливее, если бы потеряли жизнь в мужественной обороне. Московские пушки пробрались из-за окопов при Висле
Находившиеся на Праге войска, будучи обойдены с тылу, должны были пробиваться, большая часть их отступила по мосту в Варшаву. Правое крыло держалось долее, а затем, после мужественной обороны, повернуло за Грохов, и что там с ним и с его орудиями сделалось – неизвестно… Президент Закржевский и главнокомандующий Вавржецкий дали доказательство величайшего присутствия духа и мужества. По первым выстрелам из пушек они устремились на Прагу и побуждали всех к бою. Бедный Закржевский положительно надорвал себе грудь, а тут ещё, суетясь по Праге то туда, то сюда. Упал с лошади и сильно ушибся. Едва его спасли от неприятельских рук… Печальное состояние Варшавы увеличивал вид несчастной Праги. Как только вышли из неё наши войска, разъярённый москвитянин начал её грабить и жечь. Были вырезаны все без разбора. Даже в Варшаве были слышны вопли избиваемых и роковое московское ура. Пожар начался от соляных магазинов, потом загорелось предместье у Бернардинов, наконец, запылал у моста летний дом Понинского. Всё это, вместе с воплями наших и яростью москалей, представляло ужаснейшую картину… были беспощадно умерщвлены, кроме тысячей других, мостовые комиссары: Уластовский, Дроздовский и проч. Нашлись, однако, некоторые сострадательные московские офицеры, которые хотели защитить невинных жертв, хотели остановить пожар, но все их усилия не были в состоянии сладить с разнузданными солдатами, коим был позволен грабёж.
Смотрела сердобольная Варшава на показанный на Праге страшный измаильский пример, видна была вся ярость этого варварства». Характерно, что Збышевский пытается принизить воинскую доблесть штурмующих, указывает на отступление основных польских сил в Варшаву и ничего не пишет об их разгроме в Праге. Память избирательна. Это вполне естественно.
Плетьми наших исследований не перешибёшь нынешней польской ненависти к Суворову. Граф Ф.Г. Головкин приводит в своих записках ответ Суворова клеветникам и ненавистникам. Этот монолог Суворов произнёс в разговоре о ложных репутациях: «Очень трудно исполнять свой долг; меня считали за варвара, при штурме Праги убито было 7000 человек. Европа говорит, что я чудовище; я сам читал это в печати, но я хотел бы поговорить об этом с людьми и узнать от них: не лучше ли кончить войну гибелью 7000 человек, чем тянуть дело и погубить 100 тысяч? Столько людей, которые гораздо умнее меня; очень бы желал, чтобы кто-нибудь потрудился объяснить мне это!» Сработал всегдашний тактический принцип Суворова: единовременное кровопролитие лучше продолжительного, даже если оно кажется на первый взгляд излишним. Что же касается вражеской пропаганды – с нею Суворов умел разбираться. Когда в Швейцарском походе Суворову покажут пасквиль с карикатурой на русского фельдмаршала – он прикажет размножить эту бумажку, чтобы каждый мог прочитать и убедиться в подлости хулителей.
Перед устройством зимних квартир Суворов намеревался выкорчевать революционную крамолу в Польше до основания. Вавржецкий бежал из Варшавы в ночь на 29-е, перед входом русских войск в город. Бежал, прихватив с собою скромный золотой запас революции. По всей Польше капитулировали и сдавали оружие отряды инсургентов. Корпус Ферзена проводил последнюю военную операцию кампании. Всё было кончено 7 ноября: казачьим отрядом Денисова были разоружены последние части польской армии вместе с главнокомандующим Вавржецким, что позволило Суворову выдохнуть: «Кампания окончена». Он пишет в инструкции Ферзену: «Ура! – конец! Бог милостив!.. не упускать ни одного; на то казаки! Его превосходительству Фёдору Петровичу (Денисову . – А.З. ) моё братское целование. Нарочно не пишу, право, недосуг». В кампании 94-го года казаки в руках Суворова снова показали себя эффективнейшей стихией войны.
В Пруссии, в Вене, даже в Константинополе о штурме Праги говорили с восхищением. От Суворова ждали новых решительных действий против революции – предполагалось, что только такой генерал может покарать бурлящую Францию. Казаки доставили Вавржецкого к Суворову в Варшаву. Суворов был готов с миром отпустить сложившего полномочия польского командующего, если тот даст реверс. Гордец Вавржецкий, поборов колебания, сохранил лицо для будущей борьбы за Польшу, реверса не дал, и был под конвоем отправлен в Киев, откуда Румянцев направил его на берега Невы. Заметим, что все польские пленники, подписавшие реверс, получили паспорта и были отпущены с правом свободного проживания где угодно. Но далеко не все исполнили обязательства реверса не поднимать оружия против России. Генерал-лейтенант Ян Генрик Домбровский, прибывший вместе с Вавржецким, реверс выдал, но потом воевал против Суворова в Италии, во французской армии. Личность легендарная. О том, насколько эти личности и эпизоды важны для польского народа, для его патриотической версии исторических событий, можно понять, освежив в памяти историю гимна Польши «Jeszcze Polska nie zginela» (ещё Польша не погибла). Ведь эта песня – марш Домбровского, написанный Юзефом Выбицким
в 1797 г., когда генерал, с благословения генерала Бонапарта, формировал в Италии польские легионы. И вся Польша подхватила в патриотическом запале:Марш, марш, Домбровский,
От Италии до Польши…
И конечно, «всё, что взяли вражьи силы, – саблями вернём». В Польше Суворову довелось скрестить сабли с мужественным и патриотически настроенным противником. Победа над такими выдающимися генералами будущих Наполеоновских войн, как Ян Домбровский, стоит дорого. Суворов ещё разобьёт корпус Домбровского при Треббии в 1799-м. Позже были бои 1812 г., при Березине Домбровский был ранен. Сражался он и под Лейпцигом, в Битве народов. А в 1814-м император Александр примет заслуженного генерала, столь часто воевавшего с Россией, на русскую службу, Домбровский получит звание полного генерала. Это был символически важный шаг. Он будет одним из организаторов армии царства Польского в составе Российской империи. Недолго прослужил на этом посту, но для успокоения поляков этот акт был полезен.
Нечего и говорить, что последний польский монарх был личностью куда менее яркой и пассионарной, нежели революционные генералы. И роль его в решающих событиях истории Речи Посполитой нельзя не назвать противоречивой. Суворов и Станислав-Август простились со слезами взаимной грусти: оба видели плачевность дальнейших перспектив Польши. И Суворов не воспринимал этот факт как стратегическую победу России. Польская государственность лежала у ног ведущих монархий континентальной Европы; история Польши трагически прервалась. У российского фельдмаршала были свои основания для недовольства: он не одобрял усиления Пруссии и Вены с помощью русских штыков. Разделённая и обозлённая на Россию Польша становилась опасным соседом на Западе: государственность этот сосед потерял, но польский народ оставался, и не считаться с ним было нельзя. Да и вообще, как убеждённый монархист, к королям относился с особым пиететом. Король остался доволен эксцентричным полководцем, который как рыба в воде чувствовал себя среди ужасов войны, но к королевскому величеству относился с восторгом, от которого Станислав-Август успел поотвыкнуть. Они вспоминали войну с конфедератами, когда Суворов отважно, отчаянно защищал корону Станислава-Августа. Оба они были в известной степени «екатерининскими орлами». Отец Суворова участвовал в гвардейском перевороте, добывал корону для Екатерины. Позже Екатерина добыла корону для Станислава Понятовского… Польский король и русский граф в непринуждённой манере вели политические разговоры.
Раздел Польши монархи Пруссии, России и Австрии подписали в октябре 1795 г. Это случилось, когда ситуация в Европе для России не была безоблачной. Бывшие союзники соблюдали собственный интерес, противоречащий магистральной политике Российской империи. Суворов никогда не верил в слаженность русско-прусско-австрийского оркестра… Король прусский Фридрих-Вильгельм заключает сепаратный мир с французами, что расценивалось Веной и Петербургом как вероломство. Антироссийская линия «Париж – Варшава» снова просматривалась. Суворов, вопреки репутации бесхитростного рубаки, не интересующегося тонкостями международной политики, в хитросплетениях постреволюционной Европы разбирался гроссмейстерски. И охранительскую, спасительную, оптимальную для России линию видел, как опытный лоцман в самых бурных водах. В оценке политической ситуации он столь же резко опережал современников, как на бранном поле. И вот, освоившись на новых западных рубежах Российской империи, он пишет императрице:
«Карманиольцы по знатным их успехам могут простирать свой шаг и на Вислу. Союзный Король Прусский, помирившийся с ними против трактата 1792-го года, для своих выгод им туда, особливо чрез Саксонию, может быть, препятствовать не будет. Всемилостивейшая Государыня! Я готов с победоносными войсками Вашего Императорского Величества их предварить…»
Эти слова Суворов начертал императрице в конце 1796 года, когда смысл кампании 1796-го уже был ясен полководцу. Армия победительного генерала Бонапарта с победами шествовала по Северной Италии. Армии Ж.В. Моро и Ж.Б. Журдана хозяйничали на Рейне. Англо-австрийская коалиция теряла Европу и надеялась на военную поддержку России.
В письме Хвостову Суворов продолжает свои прозорливые рассуждения: «Принятца за корень, бить французов… От них она родитца; когда они будут в Польше, тогда они будут тысяч 200–300. Варшавою дали хлыст в руки Прусскому Королю, у него тысяч 100. Сочтите турков (благодать Божия со Швециею): России выходит иметь до полумиллиона; ныне же когда французов искать в немецкой земле надобно, на все сии войны только половину сего». С этой идеей Суворов будет честно носиться до последних дней. То, чего опасался Суворов, случится в 1812-м.
Незадолго до смерти Екатерина упоминает о перспективах европейского похода под командованием Суворова. Императрица к таким грандиозным предприятиям всегда относилась опасливо, не желая рисковать интересами империи. Столкновения с Францией было не избежать, и Екатерина основательно и осторожно готовилась к войне, которая должна была стать триумфом фельдмаршала Суворова. Но восшествие на престол Павла лишило Суворова возможности ещё в 1796 г. проучить Бонапарта, предвосхитив агрессию с Запада. Позже дипломаты антинаполеоновских коалиций не раз вздыхали по потерянному времени, осознавая, что в первые годы правления Павла была упущена возможность додавить французскую республику и, по крайней мере, значительно ослабить армию Бонапарта. Потерянное время аукнулось в Аустерлице, под Смоленском и при Бородине – и Суворов не ошибся, анализируя возможный ход событий.