Гений зла Гитлер
Шрифт:
Там один совсем юный стихоплет написал стихотворение «Кинжал» [3].
Почему деяние Карла Занда олицетворяло для его современников «борьбу с угнетением» – это вопрос отдельный. Несчастный драматург Август Коцебу считался в Германии «шпионом русского царя». Язык меняется вместе с веком, и в 1820 году «иностранный шпион» не выкрадывал некие военно-технические секреты, а «негативно влиял». Так вот считалось, что Коцебу «негативно влиял на германских государей» и тем препятствовал «прогрессивному объединению Германии».
Время шло, Германию через полвека после казни Занда объединил Отто
Вплоть до «гимнастических союзов» – вроде СА.
Гитлера судили технически за мятеж – такого рода вещи в чисто юридическом смысле рассматривались как государственная измена. С этого он свою защиту и начал. Он сказал, что не признает обвинения, потому что «преступления, совершенные в ноябре 1918-го», еще не осуждены и преступная конституция, на основании законов которой его судят, незаконна.
Он сказал, что у людей есть естественное право на самозащиту от действий неправого парламента, и оно выше, чем «формальные установления так называемой конституции».
Дальше Адольф Гитлер взял на себя всю ответственность за подготовку путча – он называл его восстанием. Обвиняемые вместе с ним Людендорф, фон Лоссов, Эрнст Рём и прочие всего лишь следовали за ним и не могут быть обвинены ни в чем. Судья, который вел процесс, был настолько расположен к обвиняемому, что позволял ему произносить четырехчасовые речи. И вообще, полагал, что Гитлер – «впечатляющий оратор», а Людендорф – «истинный патриот».
Приговоры были объявлены в начале апреля 1924 года.
Людендорф был оправдан – чем страшно оскорбился. Ну, а Гитлер и прочие заговорщики из тех, кого удалось захватить, получили 5 лет заключения со штрафом в 200 марок золотом с каждого, с заменой штрафа 20 днями заключения в случае несостоятельности, а также с учетом уже отбытых 4 месяцев заключения.
Более того – было сказано, что не может быть и речи о депортации Гитлера после отбытия им срока тюремного заключения. Сам Адольф Гитлер рассматривает себя как немца. По мнению суда, к нему не может быть применен так называемый «Закон о защите Республики, секция 9, параграф 2», так как он добровольно вступил в германскую армию, доблестно сражался в ее рядах в течение четырех с половиной лет, был дважды ранен, и дважды награжден за доблесть, и оставался в распоряжении рейхсвера и после войны, вплоть до марта 1920 года. Приговор был легким.
Оставалось его отбыть.
Заключение Адольфа Гитлера проходило в условиях, напоминавших скорее не тюрьму, а пансион. Камера его представляла собой довольно большую комнату на первом этаже, с окнами, выходящими не во двор, а на сельский пейзаж. Меблировка включала в себя кресло, в котором можно было почитать, и письменный стол, за которым можно было поработать. На стене и вовсе висел лавровый венок – подарок от обожающей публики.
Письма шли потоком, к ним прилагались и подарки вроде цветов и сладостей. Тюремщики относились к своему подопечному с таким почтением, что иной раз приветствовали его словами «Хайль Гитлер!» – только что старались при этом говорить шепотом. Не то чтобы они боялись начальства – как раз начальство в таких случаях старательно изображало глухоту, но все-таки порядок есть порядок.
Посетители шли к Адольфу Гитлеру такой толпой, что после пятисотого гостя он решил ограничить доступ к себе и теперь
принимал только избранных. В газетах он читал о демонстрациях в честь его 35-летия и о трехтысячном митинге фронтовиков, посвященном «человеку, который вновь зажег пламя освобождения и разбудил национальное самосознание германского народа».Гитлер к этому времени определенно видел себя не только «барабанщиком», как он определял себя раньше. O, нет. Как он писал потом:
«…не из ложной скромности думал я о себе как о человеке, призванном разбудить нацию – это ведь и есть самое главное».
Адольф Гитлер своим «барабаном» надеялся не только разбудить нацию, но и «призвать героя». Но кандидат в герои генерал Людендорф не оправдал его надежд.
Ho может быть, героем является он сам?
Примечания
1. Его звали Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер (нем. Max Erwin von Scheubner-Richter) – немецкий дипломат, родом из Прибалтики. Один из организаторов путча 1923 года.
2. Ширер У. Взлет и падение Третьего рейха. М., Захаров, 2009. Т. 1. С. 102–112.
3. A. C. Пушкин. «Кинжал»
Стихотворение посвящено Карлу Занду
О юный праведник, избранник роковой, О Занд, твой век угас на плахе; Но добродетели святой Остался глас в казненном прахе. В твоей Германии ты вечной тенью стал, Грозя бедой преступной силе — И на торжественной могиле Горит без надписи кинжал.Корень всякого зла…
Свою книгу «Майн Капмф», «Моя борьба», Гитлер начал писать в Ландсбергской тюрьме. Вообще-то поначалу он думал описать только историю своей политической карьеры, и книга должна была называться «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости». Но первоначальные заметки все разрастались и разрастались, и понемногу книга стала чем-то вроде смеси из автобиографии и политического манифеста.
По тому, что человек пишет, всегда можно судить о его личности.
Он сентиментален. Он дилетант, часто – вопиюще невежественный. Самоучка, убежденный в том, что «владеет научной истиной» и что «правота его неопровержима».
При чтении текст не производит впечатления даже связности, но у нас есть и другие свидетельства. На Рудольфа Гесса «Моя борьба» производила впечатление Нагорной Проповеди, произнесенной самим Христом, и это чувство разделялось многими.
На заключенного смотрели как на Спасителя – именно так, с большой буквы.
Ho при всем почтении к своему узнику тюремные службы все-таки настаивали на соблюдении каких-то внешних приличий. Доступ посетителей к Гитлеру был в принципе вполне свободным и зависел только от его желания (или нежелания) их принимать, но существовали и тюремные правила. Согласно им, при свидании заключенного – с кем бы то ни было – в камере должен был присутствовать кто-то из тюремной службы.
И это не обязательно был обычный надзиратель. Гитлер вызывал большой интерес, и обязанности «присматривающего за визитом» старшие чины Ландсбергской тюрьмы часто брали на себя.