Гений Зла Муссолини

Итальянские владения в Сомали, Эритрее и Эфиопии все вместе стали называться Итальянской Восточной Африкой. У Италии теперь была своя империя.

Король Виктор Эммануил III, третий по счету король Италии, ставший заодно в качестве наследника Хайле Селассие 84-м императором Эфиопии, не остался в долгу.

После 1936 года официальным титулом Бенито Муссолини стало сложное словосочетание:

«Его Превосходительство, глава правительства, Дуче фашизма и Основатель Империи».

IV

Люди не знают будущего. Сама по себе эта фраза, конечно, вполне банальна, но если из нашего времени поглядеть в далекий 1935 год, то безумный энтузиазм итальянцев, право же, поражает. Лаваль гарантировал их привилегии во Французском Тунисе на 30 лет вперед, вплоть до 1965-го, но Тунис стал независимым уже 20 марта 1956 года, а к 1965 году дни европейских колоний в Африке вообще были уже сочтены.

Однако будущее сокрыто от современников, они видят только то, что видят.

И они видели Итальянскую Восточную Африку, и строили огромные планы на будущее. Предполагалось, что колонии станут домом для трех миллионов итальянцев. Этот тезис оспаривался: нет, не для трех, а для пяти.

Действительность никого особо не интересовала.

В конце концов, колонии у Италии уже были, и начало им было положено давно — в 1881 году в Эритрее имелся «город» под названием Ассад, в котором жило 160 человек — 11 итальянцев, 55 арабов, 93 туземца и один торговец-индус^[95] — и нельзя сказать, что к 1935 году это место так уж выросло и превратилось из захолустной дыры в сияющую электрическими огнями метрополию.

Но это все были пустяки — уж теперь-то жизнь пойдет по-другому. Фашизм сплотил Италию в единый дробящий кулак, и, как говорит дуче: «5 миллионов штыков будут творить волю нации, не спрашивая разрешения ни у кого».

Такого рода мысли кружили головы. Великий DUX (латинский вариант титула «дуче») неуклонно вел страну в светлое будущее, и кто знает, какие еще триумфы приготовила ему Судьба.

В Риме только и было разговоров, что дуче, по-видимому, наметил себе «дофина»^[96].

Галеаццо Чиано, зять Бенито Муссолини, внезапно был назначен на пост министра иностранных дел Италии. Ему было всего 33 года, и он был одаренным человеком — в 1921 году оказался на втором месте в списке лучших выпускников школ всей Италии.

С Эддой Муссолини он познакомился в Рио-де-Жанейро, где служил на должности атташе в посольстве Италии. Они поженились в 1930-м и жили душа в душу, в любви и согласии, не обременяя при этом друг друга излишней Верностью. Эдда говорила: да, конечно, у нее есть любовники, но детей она рожает только от мужа.

Галеаццо Чиано хорошо разбирался в финансах, хорошо показал себя в колониальной войне, служил истинной моделью для «золотой молодежи» Италии и, наконец, был отцом Фабрицио Чиано, любимого внука Бенито Муссолини, так что на роль преемника вполне подходил. Не сейчас, конечно, а когда-нибудь, в отдаленном будущем.

А сейчас, в 1936-м, дуче следовало смотреть на то, что происходило здесь и сейчас, и искать возможности для увеличения престижа его Новой Римской империи.

Возможности подворачивались — в 1936 году в Испании началась гражданская война.

Испания и ее гражданская война

I

Республика в Испании возникла в 1931 году, а 17–18 июля 1936 года в Испании началась гражданская война. Ее никто не планировал — устроившие мятеж военные полагали, что речь идет о путче, а вовсе не о войне, но правительство устояло. Казалось бы, тут мятежу и конец, однако к восставшим военным присоединялись все новые и новые военные части, поначалу в восстании не замешанные.

К ним стали примыкать спешно формируемые милиции, составленные из гражданских лиц — у республики хватало врагов, и по мере того, как республика шаг за шагом «левела», их становилось все больше. Последней каплей стало формирование правительства Народного фронта, коалиции «левых» партий Испании.

В результате к мятежным военным примкнули и монархисты всех сортов и оттенков, и сторонники Испанской фаланги, основанной в 1933 году по образцу движения Муссолини в Италии, и вообще все, кто полагал, что «страну надо спасать».

Правительство Народного фронта ответило тем, что вооружило своих сторонников — и началась затяжная, беспорядочная война, идущая везде и нигде, без сложившихся фронтов и без определенного тыла.

Этому способствовало и то обстоятельство, что обе стороны конфликта — и «левые», условно называемые республиканцами, и «правые», так называемые националисты — не имели единой структуры командования. Справа сражались и монархисты, и фалангисты, и военные, «защищающие Испанию» без уточнения, что же это, собственно, означает, а с ними бились и социалисты, и коммунисты, и троцкисты, и анархисты, и «вожаки крестьянского движения», и каталонские и баскские сепаратисты, которые опасались националистов.

Прибавим к этому вмешательство иностранных держав — Италии, Германии и СССР, посылающих в Испанию оружие и «добровольцев», — и у нас получится довольно полная картина того дикого хаоса, в котором пребывала Испания в 1936-м…

Понемногу стало выясняться, что войну выигрывают националисты…

В немалой степени этому способствовало то, что им удалось установить некое единое командование и некоего единого командующего.

Им оказался Франциско Франко — человек ледяного хладнокровия. Он выдвинулся в ходе колониальной войны в Марокко, был одним из главных создателей Испанского Иностранного легиона и его вторым по счету командующим. В легион набирали всякий сброд, в его составе было много уголовников, а в дальнейшем к нему добавились и части так называемых регуларес, набранные из «мавров» — берберов и арабов, сражавшихся под командованием испанских офицеров на стороне Испании.

Держать в руках такой личный состав было очень нелегко, но у Франциско Франко, в ту пору всего лишь подполковника, это получалось. Он никогда не повышал голоса, однажды сместил с поста офицера, ударившего солдата, но точно так же, не повышая голоса, приказал расстрелять солдата, кинувшего в офицера миску с едой. В атаку подполковник шел впереди своих легионеров, а в целях поддержания в них боевого духа нередко делал это верхом и на белом коне.

В обычаи, установившиеся в легионе, он не вмешивался и спокойно принимал рапорт перед строем солдат, на штыках которых красовались отрезанные головы врагов, — для Франциско Франко значение имела только боеготовность и полное безоговорочное следование установленной им дисциплине.