Гений

– Не весь, а свою половину.

– Какая она половина, если там три комнаты, а у меня одна?

– Да у тебя одна больше моих трех!

– Неужели? А померить не хочешь?

Аркадий побежал в дом и тут же вернулся с рулеткой. И устремился к веранде, и скрылся там.

Нина пошла за ним.

Из дома слышались их громкие голоса.

На крыльцо вышел сонный мальчик лет восьми-девяти, в шортах, сел на ступеньку и сказал Евгению:

– Каждый день одно и то же.

– Ребенку было больно наблюдать склоки родителей, – ответил Евгений.

– Чего? – не понял ребенок.

– Тебя как звать?

– Владик.

– Евгений любил детей, – сказал Евгений, – за их непосредственность и чистоту души.

– Ты педофил, что ли? – огорошил Владик знанием жизни.

– Евгения потрясла такая ранняя осведомленность маленького человека, – ответил Евгений. – Нет, я не педофил. Откуда ты знаешь про педофилов?

– В школе объяснили.

– Учителя?

– Не, пацаны. У нас одного какой-то дядька увез, машинку ему пообещал. С радиоуправлением. А потом его нашли мертвого в посадках, с порванной жопой.

– Вот чего ты болтаешь, Владик? – выскочила на крыльцо Нина. – Врут твои пацаны! Не у нас это было, а в другом месте! И давно уже. И того скота уже поймали. И ты интеллигентный же мальчик у нас, что за жопа, другого слова нет?

– А есть?

– Ну, попа хотя бы. Ты заходи, чего ты? – обратилась Нина к Евгению.

Евгений зашел в дом, где Аркадий вполне благодушно сидел на диване, раскинув руки и положив ногу на ногу. Рулетка бездельно валялась рядом.

Он начал задавать вопросы, как хозяин и ответственный человек.

– Ну, Евгений, давай разбираться: кто ты, откуда?

– Из села Пухова. Я твой брат. Я уже сказал.

– Документы покажи.

Евгений снял рюкзак, выложил на стол бумажный сверток, потом целую кучу кассет для диктофона, а потом документы в прозрачной папке. Аркадий протянул руку, Нина послушно подала ему папку.

– Евгений удивился, насколько быстро в семье восстановилось статус-кво, – прокомментировал Евгений.

– Без тебя разберемся, – пресек Аркадий. – Смотри, Нин, у него все как у людей. Паспорт. Пенсионное удостоверение. Страховка.

– Ничего удивительного, – сказал Евгений. – У меня ограниченные гражданские права, я не могу служить в армии и избираться на выборные должности, водить автомобиль, служить в полиции или пожарной части. Но я имею право на медицинское страхование, на пенсию, на владение недвижимостью, которую я продал.

– Это как? – заинтересовалась Нина.

– Тетя Оля купила у меня половину маминого дома. Он был большой, бывший интернат при школе, маме его разрешили записать на себя, потому что в интернате давно никто не жил. Тетя Оля хотела весь купить, двести восемьдесят семь квадратных метров, но я продал только сто, чтобы было куда вернуться. Если с женой.

– Смотри, он совсем как нормальный рассуждает! – обратил Аркадий внимание Нины. – Оставил себе почти двести метров жилья, хоть и в селе! Ты говорила, у меня нет шансов? А вот тебе и шанс! Заселиться, завести хозяйство! Разводить кроликов, нутрий, да мало ли! Или собачий питомник устроить.

– Начинается! Ты лучше вернись на работу.

– Опять? Я сказал – ни шагу туда! Устроюсь грузчиком, ремонтником дорог, в карьер пойду щебень дробить! Все, я ушел из журналистов навсегда! Не прогибаюсь, ясно? И не потерплю… – Аркадий пощелкал в воздухе пальцами, подыскивая точное слово для обозначения того, чего он не потерпит.

– Несправедливости, – подсказал Евгений.

– Чуешь правду! – одобрил Аркадий.

Нина спросила Евгения:

– А мама давно умерла?

Евгений ответил не сразу. Нажав на кнопку диктофона, он сказал:

– Евгений оценил ум этой красивой женщины. Она очень тонко перевела разговор с неприятной темы работы мужа на тему смерти. Если бы Аркадий и хотел продолжить тему работы, он постеснялся бы вклиниться, потому что смерть у всех вызывает уважение.

– Ничего я не перевела, просто спросила, – не согласилась Нина, но было видно, что ей приятны слова Евгения про ее ум и красоту.

– Чего это ты туда наговариваешь? – спросил Аркадий, разглядев диктофон. – И почему в третьем лице?

– Якать нехорошо. Мама учила быть скромным и не показывать людям, что я гений.

– А ты гений?

– Да, – спокойно ответил Евгений.

– И в чем это выражается? В какой области ты гений?

– Я гений вообще. Гений жизни. А наговариваю для того, чтобы не забыть, как я живу. Мама мне в детстве подарила, давно. Я ходил в магазин и говорил в диктофон, что купить. А потом слушал и покупал.

– Ему же сто лет – и работает?! – удивился Аркадий.

– Два раза чинили, работает. Только батарейки менять нужно. И кассеты трудно достать. Записываю на старые. Надо будет купить что-то современное, у меня теперь есть деньги. Теперь отвечаю на твой вопрос, – обратился Евгений к Нине, глядя при этом куда-то в сторону. – Извини, что не смотрю на тебя прямо, но меня очень смущает и тревожит твоя красота.

Аркадий, машинально взяв в руку рулетку и подбрасывая ее, сказал:

– Брат, ты заколебал уже, что при мне моей жене такие вещи говоришь! Был бы ты нормальный, ты бы сейчас, извини, уже в окно летел!

– Я не говорю ничего плохого. Итак, Нина, про маму. Она умерла давно, две недели назад. Я после этого жил у тети Оли, она тоже преподаватель из школы, но она сказала, что со мной нельзя жить, потому что я говорю про нее, а она про себя ничего не хочет знать, написала мне ваш адрес и сказала, чтобы я сюда ехал. И я приехал.

– В этой форме? Ты вообще видел, как ты одет? – спросила Нина.

– Евгений подумал, что он, пожалуй, переоценил ум этой прекрасной женщины, – тут же отреагировал Евгений.

Нина сделала обиженное лицо, хотя ничуть не обиделась: Евгений в очередной раз назвал ее прекрасной, а женщина, которую называют прекрасной, простит, если ее тут же назовут хоть даже полной дурой.

– Видел ли он, как одет? – спросил Евгений в диктофон. – Конечно, ведь он же одевался в то, во что был одет. Следовательно, он видел то, что надевает.

– Ничего, вы с Аркадием одного размера, найдем что-нибудь человеческое, переоденем, – сказала Нина.

– Евгений огорчился, – ответил Евгений, – ему не хотелось переодеваться. Но и обрадовался: слова Нины означали, что его оставляют в этом доме.