Генрих Третий. Последний из Валуа

Ворча глухо, словно больной зверь, Франция ждала только чуда, только мессию. Злоба, лишения, накал страстей, призрачные надежды – все заставляло страну искать героя, чудесного принца, гений которого спасет веру, установит мир, возродит золотой век. Франция бредила этим человеком, была страстно влюблена в него.

Гиз нисколько не заслуживал подобного культа. От вдумчивого наблюдателя не могло укрыться, что он был не столько вождем, сколько инструментом своей партии. От искателя приключений, способного все ставить на карту и менять ход Истории, у него были только тщеславие, красноречие и осанка. В нем не было ничего от Бонапарта и ничего от Борджиа. Уступая требованиям Церкви, требованиям своей семьи и соратников, раздавленный бременем собственной популярности, без всякого удовольствия наблюдал герцог за ходом событий. Будучи до мозга костей итальянцем, Гиз предпочитал заговоры, хитрость и тонкие интриги бурным государственным переворотам. Его подлинный план состоял в том, чтобы, став, как отец, генерал-лейтенантом, добиться естественной или насильственной смерти короля и прибрать власть к рукам, заняв его место.

Покидая Рим, где он получил благословение папы Сикста V и «разящую огнем» шпагу, Гиз предполагал захватить только Пикардию, область, граничащую с Испанией. Поэтому он разместил свой генеральный штаб в Суассоне, стратегически прекрасно расположенном, чтобы командовать отсюда войсками, которые, покидая короля, стекались под знамена герцога де Гиза.

Филипп II в Эскориале и иезуиты в Париже проявляли все больше и больше нетерпения. К 1 июня Армада должна была сняться с якоря, и к этому времени король Испании должен был подчинить себе Францию.

Духовенство, считая Гиза слишком нерешительным, собирается действовать в обход него и готовит мятеж.

Генрих III узнает об этих планах и четыре тысячи швейцарцев встают лагерем в Ланьи, а предместья Парижа наводнены стражниками. Присутствие чужеземных наемников вызвало, как в 1789 и как в 1830 годах, волну народного гнева. Поползли зловещие слухи, и священники, воспользовавшись этим, стали раздавать людям оружие, нагнетать всеобщую тревогу.

Однако нерешительный Гиз, боясь подвоха, ничего не предпринимает. Взбешенный король Испании направляет в Суассон своего посла Мендосу и требует, чтобы Гиз вступил со своей армией в Париж, спровоцировав там мятеж. Гиз противится этому плану: у него в запасе столько хитрых ловушек, столько тайных ходов и тонких уловок, а его заставляют грубо атаковать противника, ставить на карту свою судьбу! Но он был заложником своих долгов: после 1580 года его долги возросли до трех миллионов ливров. Каждый раз, давая Гизу деньги, король Испании требовал расписки, которые бережно хранил.

Мендоса становится щедрее на посулы: король Испании предоставит в распоряжение своего союзника шесть тысяч солдат и триста тысяч экю золотом, из которых он сможет авансом заплатить жалованье наемникам. Более того, испанский посол будет в дальнейшем аккредитован не при дворе короля Франции, а при Католической Лиге. Вскоре прибывает и делегация парижан с известием, что если герцог Лотарингский будет медлить и далее, то в столице у него не останется ни единого союзника. Герцог де Гиз был вынужден уступить.

Однако он проявил предусмотрительность и направил вперед отряд доверенных дворян из тех, кто шестнадцатью годами ранее особо отличились в Варфоломеевскую ночь. Этот грозный авангард проверял все монастыри на пути, а дворцы принцев превращал в грозные крепости. Генрих, сильно обеспокоенный таким поворотом событий, направил к герцогу де Гизу верного Бельевра, поручив ему воспрепятствовать появлению Гиза в Париже. Но, как только государственный секретарь отбыл, Гиз завернулся в широкий плащ, надвинул поглубже широкополую шляпу и в сопровождении всего лишь восьми дворян двинулся обходными дорогами в столицу, пока королевский посланник Бельевр направлялся туда же по главной парижской дороге. И 9 мая 1588 года герцог де Гиз прибыл в Париж.

Парижские улицы забиты людьми, наслаждавшимися прекрасной весенней погодой. Г из пробирался сквозь толпу в низко надвинутой на глаза шляпе, пока один из сопровождающих его дворян не воскликнул: «Монсеньор, позвольте же людям узнать вас!»

Архангел, упавший с неба, не вызвал бы такую бурю чувств! Люди бросаются к своему идолу, воздух дрожит от радостных возгласов; особенно экзальтированны женщины: они буквально разрывают плащ герцога де Гиза на кусочки, выхватывая их друг у друга из рук, покрывают поцелуями не только его запыленные сапоги, но и сбрую коня. Возбужденная толпа провожала его до самого Лувра. Стараясь оттянуть встречу с королем, Гиз решает нанести сначала визит королеве-матери.

Екатерина была нездорова. Увидев входящего герцога Лотарингского, она побледнела и едва не лишилась чувств. Но тут же взяла себя в руки: в глубине души она обрадовалась такому повороту событий.

В свои шестьдесят девять лет королева-мать еще продолжала плести паутину интриг, в которой в конце концов сама же и запуталась. Вот уже несколько месяцев король отказывался принимать ее, зная, что Екатерина не оставила мысли передать корону своему внуку из Лотарингского дома. Появление в Париже Гиза давало престарелой королеве-матери возможность восстановить свое влияние, выступив посредницей между монархом и Католической Лигой.

Встреча, оказанная ему королевой-матерью, показала Гизу, что он может рассчитывать на нее, и герцог удвоил свою почтительность. Он попросил ее величество сопроводить его в Лувр и помочь ему доказать королю чистоту своих помыслов. И – совсем непростительная для человека, за которым был готов идти весь народ, слабость – он попросил королеву-мать взять на себя ответственность за его неожиданное появление в Париже!

Екатерина согласилась с ним во всем. Превозмогая свою болезнь, она в портшезе и в сопровождении неизменной герцогини Юзес, своей «сивиллы», направилась в Лувр. Герцог де Гиз пешком, с обнаженной головой, следовал за портшезом. Кортеж с трудом протискивался сквозь запрудившую улицы толпу: триста тысяч человек собралось на улице Сент-Оноре, которая вела к Лувру, чтобы посмотреть на свое божество. Раздавались возгласы «Да здравствует герцог де Гиз! Да здравствует оплот Церкви!»

Генрих III работал с капитаном корсиканской гвардии Орнано, когда ему сообщили ужасную новость. Сраженный ею, он закрыл лицо руками, как всегда делал в минуты больших потрясений и тревоги. Но минутная слабость тут же прошла – в Генрихе Валуа проснулись ярость, возмущение, ненависть.

«Я убью его», – сказал он.

В Лувре в тот час было мало народа. Д’Эпернон находился в Нормандии, где подавлял вспыхнувший мятеж. И в распоряжении короля была только его гвардия, две роты корсиканцев и верные Сорок Пять. Он мог еще рассчитывать на нескольких решительных капитанов – Бирона, Крийона, Орнано, Луанака. Но разве с такими силами можно усмирить взбудораженный город?

А Гиз уже поднимался по главной лестнице Лувра и за ним с обнаженными шпагами следовали солдаты Крийона. Заметно взволнованный, Гиз произносит положенные по этикету вежливые фразы, но король молчит, и герцог, как ребенок, жмется к одетой во все черное королеве-матери. Еле сдерживая ярость, король цедит сквозь зубы: «Почему вы приехали в Париж? – и, поворачиваясь к Бельевру, добавляет: – Разве я не поручил вам воспрепятствовать этому?»

Государственный секретарь пытается оправдаться, но король резко обрывает его: «Достаточно!»

Он произносит это таким тоном, что герцог де Гиз под влиянием волнения забывает об этикете и опускается на стоящий в зале кофр.

На помощь ему приходит королева-мать, заявляя, что это она вызвала Гиза в Париж, надеясь «все уладить».

«В самом деле?» – только и произносит король. Он не поверил ни одному слову Екатерины, но пришел в еще большую ярость от того, что королева-мать пыталась выручить герцога Лотарингского.

Капитан Орнано уже держал в руках кинжал, дожидаясь только приказа короля. Екатерина и герцогиня д’Юзес умоляют короля проявить осторожность. Глухой гул поднимается из-за открытых окон Лувра: если Гиз не выйдет из дворца, Лувр будет взят штурмом.