Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

– Неприятные хлопоты, – многозначительно произнес он. – Безобразные, жуткие, однако без них не обойтись, в то время как вашего внимания требуют более важные решения. У вас, ваша милость, будет множество дел. Бывают ли вообще сыновья, готовые с радостью присматривать за отцовскими похоронами? А вы должны радоваться жизни, ваше величество: вам следует ликовать вместе со всем королевством. Нельзя показать и следа унылой мрачности, если вы не хотите напоминать подданным о… – Уолси тактично умолк, не закончив мысль.

Обдуманное молчание. Однако ему удалось задеть меня за живое.

– Тогда и позаботьтесь об этом! – раздраженно воскликнул я.

Он угодливо поклонился, а я решительно открыл дверь и наконец оказался в пустом Тронном зале.

Я прошелся по этому обширному, но на редкость невзрачному помещению, которое не красило даже возвышение с шикарным тронным креслом. Проситель пересекал весь зал, прежде чем воочию увидеть королевскую особу. Это, безусловно, поражало, однако унылая серость обстановки производила удручающее впечатление, и его не могло погасить даже лицезрение величественного монарха.

Покинув Тронный зал, я перешел в покои, которые занимал отец. Его больше нет, напомнил я себе…

Великолепная опочивальня, с недавнего времени превращенная в палату смертника, приятно изменилась. Исчезли курильницы с ладаном и благовониями, распахнутые окна пропускали яркий свет. А кровать… опустела.

– Куда его унесли? – закричал я.

– Вопль Марии Магдалины, – произнес голос за моей спиной.

Развернувшись, я увидел Уолси. Опять! Должно быть, он незаметно последовал за мной.

– «Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его» [21] .

– Вам хочется поразить меня знанием Писания? – вежливо спросил я. – Оно известно любому священнику так же, как и мне. Я спросил, куда унесли его.

Уолси выглядел сконфуженным.

– Некоторые дела требуют незамедлительного исполнения. Я сожалею, что предвосхитил данное вами поручение. Тело забрали для изготовления посмертной маски, а также для процедуры очищения и бальзамирования.

21

Ин. 20: 13.

– Понятно.

К горлу подступил ком. Я растерянно окинул взглядом комнату, испытывая отчаянное желание выпить вина. И вдруг, как по волшебству, оно исполнилось – в моей руке оказался полный кубок. Снова Уолси. Я с жадностью припал к вину, надеясь подавить странное, туманящее голову ощущение оторванности от земного мира.

Уолси исчез, его сменил юный рыжеволосый паж. Какая-то магия. Полная чертовщина. Я едва не расхохотался и сделал очередной добрый глоток вина. Амброзия. Итак, я бессмертен, подобно богам. И сам же возразил себе: нет, не бессмертен. Короли умирают. Однако при жизни они равны богам…

Я огляделся. Ничто здесь уже не принадлежало отцу, все стало моим. С легкой неуверенностью я подошел к двери, ведущей в личные королевские апартаменты. Там отец проводил много времени и частенько вызывал меня к себе. (Название «личные покои» не соответствовало их назначению, поскольку там крутилось множество слуг: дворяне, камердинеры, церемониймейстеры, пажи, цирюльники… А вот в следующее помещение разрешалось входить только избранным. И следовательно, «рабочий альков» являлся главным в анфиладе.) Распахнув дверь, я замер у входа, обозревая этот бедно и скудно обставленный кабинет и вспоминая, сколько унизительных мгновений мне пришлось пережить в его стенах. Ненавистная обезьянка по-прежнему с визгом прыгала здесь. Сейчас никто не ограничивал ее свободу.

– Уберите отсюда эту тварь, – бросил я пажу, с сожалением отметив, что второе распоряжение короля касается столь недостойного предмета, затем схватил обезьяну за загривок, всучил ее подошедшему юноше и сказал: – Позаботьтесь о ней. Меня не волнует, кому вы ее передадите!

Парень взял животное на руки и покинул кабинет. Какое легкое избавление! Я приятно удивился. Хватило одного волеизъявления, чтобы мгновенно избавиться от того, что раньше приходилось терпеть годами. Я рассмеялся от радости. Потом, окинув кабинет оценивающим взглядом, задумался о первоочередных изменениях. Не холодновато ли? Да, тут нужны камины. Письменный стол, похоже, староват, и в нем явно не хватает ящиков. Надо заказать новую мебель в Италии с инкрустациями из редких пород дерева. Да и интерьер, по-моему, выглядит старомодно. Понадобятся плотники для замены стенных панелей, скульпторы и позолотчики для обновления отделки.

Оттуда я направился в опочивальню, где он проводил ночи, – единственное пристанище отца, не доступное никому, даже мне. Король не спал там уже много месяцев, но его огромная кровать (квадратное ложе со стороной одиннадцать футов) высилась посреди зала, словно норманнская башня. Я медленно обошел вокруг. Балдахин был потертым, проеденным молью. Похлопав по складкам полога, я закашлялся от взлетевшего с него пылевого облачка. И вдруг – не знаю, что на меня нашло, – я начал в ярости колотить по балдахину, срывать и топтать занавесы, поднимая тучи пыли. К глазам подступили слезы… Непонятно, отчего я так разъярился.

Слезы и пыль вынудили меня отойти от кровати, и тут я увидел отцовскую молитвенную нишу. Я опустился на колени перед аналоем, попытавшись сосредоточиться на висевшем прямо над ним распятии, хотя взор мой притягивало изображение Девы Марии, так похожей на мою мать. Я молил Бога помочь мне стать хорошим королем, достойным монархом. О чем еще я просил? К сожалению, отчаянный призыв о помощи объяснялся охватившим мою душу ужасом. Однако я верил, что Господь услышит…

Испытывая страшное головокружение, я повалился на кровать. Многодневное переутомление, трагический конец отца и вино Уолси доконали меня. Я провалился в глубокий сон.

И очнулся в кромешный, самый потаенный и жуткий час ночи. Я определил его не по крикам глашатаев или бою дворцовых часов, это знание жило в глубине моего существа. Нам всем знакомы такие ощущения, они присущи нам изначально…

Я лежал в одежде поверх покрывал. Какой же тут холод, я совсем замерз. Меня била дрожь. Однако в моей душе произошла разительная перемена, когда я вспомнил, что стал королем. И почти в то же мгновение в памяти всплыла полузабытая восточная мудрость, частенько повторяемая Скелтоном: «Юность, отменное здоровье, высокое происхождение и неискушенность: каждое из этих понятий является источником гибели. Какова же тогда судьба того, в ком соединяются четыре этих гибельных условия?»

Я ужаснулся. Но именно молодость спасла меня, и я снова погрузился в здоровый сон.

– Ваша милость…

Чей-то голос нарушил мое сонное забытье. Кто-то тряс меня за плечо. Открыв один глаз, я увидел Брэндона.

– Вам пора вставать.

Я приподнялся на локтях. Странно, почему я лежу одетым на чужой кровати? Но почти в тот же миг память вернулась ко мне.

Брэндон топтался передо мной, сияя лучезарной улыбкой.

– Вас давно ждут.

Меня все еще одолевала дремота, и вид, вероятно, у меня был заспанный.