Генштаб без тайн (Книга 1)
Шрифт:
ПИДЖАКИ И ПОГОНЫ
С момента образования Российской армии (май 1992 года) вопрос об установлении гражданского контроля над ней новые власти рассматривали как одну из важнейших целей военной реформы. О серьезности их намерений двигаться в этом направлении свидетельствовало и назначение цивильного лица - Андрея Кокошина, первым заместителем министра обороны РФ.
Появление Андрея Афанасьевича на Арбате выглядело экзотично: в МО и Генштабе такого еще не было. Многие генералы и офицеры относились к Кокошину настороженно. Все знали, что пришел он к нам из Института США и Канады, заведения, руководство которого давно вызывало раздражение у личного состава МО и ГШ своими прозападными взглядами.
Директор Института Георгий Арбатов порой высказывал в прессе
Проработав рядом с Кокошиным почти пять лет, я так и не понял, какую роль играл он в системе гражданского контроля над армией. В соответствии со служебными обязанностями, утвержденными министром, Кокошин отвечал в МО за военно-техническую политику. С первых дней работы на Арбате он с головой ушел в эту проблему и какие-то зримые признаки "гражданского контроля" с его стороны заметить было трудно. Зато появившиеся в аппарате первого замминистра цивильные люди бдительно контролировали распродажу подержанных минобороновских машин по льготным ценам и однажды попались на махинации, связанной с подделкой документов.
А серьезных проблем, требующих действительного демократического контроля над Вооруженными силами, было немало. Они касались, например, проработки законодательных норм применения армии на территории России. И если бы люди, в обязанности которых входило решение этих вопросов, вовремя поставили надежные заслоны волюнтаризму высшей исполнительной власти, страна смогла бы избежать и трагических событий октября 1993 года, и чеченской войны (и в том и в другом случае были допущены грубейшие нарушения законов, в результате которых армия оказалась втянутой в преступные деяния против соотечественников).
Отсутствие эффективного гражданского контроля над Вооруженными силами привело к тому, что уже много лет подряд в полном объеме не исполняется военный бюджет, а денежное содержание в армии и на флоте меньше, чем в других силовых структурах. В ходе предвыборной президентской кампании 1996 года грубо нарушались требования Закона, запрещающие агитацию в армии, - она открыто велась в войсках в пользу Ельцина с ведома руководства Минобороны и Генштаба.
В конце 1996 года Кремль еще раз объявил о своем намерении идти по пути усиления демократического контроля над Воруженными силами - президент издал указ, в соответствии с которым глава военного ведомства Игорь Родионов обретал статус гражданского министра. Но при чем здесь широко разрекламированное "усиление системы демократического контроля", понять было невозможно. Зато совершенно ясно было другое: Кремлю наш военный министр при погонах не угоден (да и без них тоже). Но это решение Ельцина в стане демократов было встречено аплодисментами. Его восхищенно называли "широким шагом к усилению гражданского контроля над армией".
Ровно через пять месяцев президент вновь назначил на пост министра сугубо военного человека, но никто из демократов при этом и не заикнулся о том, что сделан "широкий шаг назад".
Вообще если проанализировать все перипетии, касающиеся этого вопроса, то станет совершенно очевидно, что все попытки высшей исполнительной власти установить гражданский эффективный контроль над Вооруженными силами - это длинная цепь непоследовательных и глубоко подверженных политической конъюнктуре мер. Как любил говорить Павел Сергеевич Грачев: "Где факты?" Вот они.
Уже вскоре после победы демократов в России новые власти пришли к безусловно верному выводу - Главная военная инспекция (ГВИ) должна быть независимой от Минобороны. Ибо только при таком подходе можно было добиться объективной информации о профессионально-нравственном состоянии армии (госинспекторов издревле называли "государевым оком" в войсках).
Какое-то время ГВИ находилась в непосредственном подчинении президента и сумела поставить
в Кремль немало правдивых сведений о состоянии боеготовности войск, дисциплины и правопорядка в армии, вскрыть серьезные недоработки высшего военного начальства. Но это стало вызывать недовольство в МО. Руководство начало активно инициировать идею возвращения ГВИ в "родное лоно" военного ведомства. И все вернулось на круги своя. Главная военная инспекция снова была введена в структуру МО, а Главный военный инспектор был даже возведен в ранг замминистра.Это означало откат новых властей от установления государственного контроля над армией и привело к усилению закрытости военного ведомства, упрочению его "кастовых" интересов, бурному развитию коррупции в высшем военном руководстве.
Военное ведомство, как и раньше, само себе определяло задачи в подготовке войск и само же контролировало их выполнение. Результаты большинства проверок в военных округах и на флотах в итоговых документах нередко подгонялись так, чтобы они устраивали министра и не слишком раздражали Верховного Главнокомандующего. Вот как отзывался о таком очковтирательстве бывший в ту пору начальником академии Генерального штаба Игорь Родионов:
– Министерство обороны, пользуясь отсутствием реального контроля со стороны государства за своей деятельностью (военная инспекция подчиняется министру обороны), вводит политическое руководство и общественность страны в заблуждение относительно боеготовности Вооруженных сил, состояния хода и качества их реформирования.
Слабый государственный контроль за состоянием Вооруженных сил приводил к серьезным деформациям в оценке боеготовности не только подразделений и частей, но и целых стратегических группировок. В документах МО и ГШ стали использоваться странные термины: "части недобоеготовы", "частично боеготовы", "боеготовы на 70%". Бывали случаи, когда оценку за боеготовность получали полки, укомплектованные на 40%, хотя по существующим правилам оцениваться могли лишь части, укомплектованные не ниже, чем на 70%.
А на Тихоокеанском флоте итоговая оценка соединению была выставлена однажды в зависимости от результатов стрельб всего лишь одного боевого корабля.
Было немало и других примеров очковтирательства и формализма. По итогам 1993 года Северный флот был признан лучшим в ВМФ России, хотя на нем были не боеготовы многие атомные подлодки.
Случалось, что первые лица в МО и ГШ в оценках положения дел в армии давали настолько противоречивые оценки, что даже в Кремле стали замечать липу.
Например, в директиве министра обороны об итогах подготовки Вооруженных сил в 1994 году и задачах на 1995 год говорилось, что произошел рост числа преступлений. А уже вскоре на закрытых слушаниях в Думе (7 апреля 1995 года) начальник Генерального штаба Михаил Колесников утверждал обратное: "У нас идет снижение преступлений и происшествий".
Часто сталкиваясь с подобными фактами, военные советники Ельцина убедили его в том, что необходимо возвратить ГВИ под крыло президента. Ельцин согласился. Осенью 1996 года появился указ о создании Государственной военной инспекции при Президенте России. Однако не успела новая структура встать на ноги, как последовала новая реформация: решением Верховного Главнокомандующего ГВИ вливалась в состав Совета безопасности и существенно сокращалась.
Тут уместно напомнить, что и на созданный по указу президента в 1996 году Совет обороны Ельцин возлагал большие надежды как на важный инструмент контроля за реформированием Вооруженных сил. Однако данная структура не просуществовала и года.
По этому поводу один из пентагоновских аналитиков писал:
"...Демократический контроль предполагает не только права политических деятелей, но и их ответственность. Подготовка указаний в сфере обороны требует больших знаний и понимания сущности военных реалий. Никакое политическое руководство не имеет права заявлять о демократическом контроле, если его стараниями армия приведена в состояние хаоса. Демократический контроль включает ответственность за поддержание эффективных и дееспособных Вооруженных сил..."