Геологи шутят... И не шутят
Шрифт:
В 1978 г. в Якутии, в составе партии № 12 «Аэрогеологии», на речке Огороха я собирал халцедоны. Набрал достойного материала три мешка. Надо было поделиться с однокурсником Володей Шумовым, и я разложил добычу на две кучи: Подошел начальник партии Арон Григорьевич Кац, знаток и ценитель агатов-халцедонов. Он молча наблюдал за процессом дележки, потом вдруг смешал обе кучи в одну и сказал: «Делить надо не так. Сначала ты себе выбираешь то, что тебе нравится, только не слишком много, а уже потом делишь».
Дело было в полевой партии, работавшей на Горном Алтае. Повариха, если таковая была, обычно являлась женщиной начальника (это — неписаное иерархическое правило, а также мой личный опыт). Хотя могло быть и по-другому, если начальник партии был с женой, или же он — человек высокой морали, или думает только
И вдруг из поварихиной палатки вываливается почти голый шофер и начинает кататься по земле, давясь от хохота. Через несколько секунд из палатки вылетает полуголая (до пояса) повариха, и ее начинает рвать белой пеной. Потом выяснилось, что повариха была совсем не против сближения с шофером, но очень боялась «залететь». Поэтому шофер купил в поселковой аптеке таблетки контрацептива. Но он ей не сказал, как следует употреблять именно это противозачаточное. А у нее не было личного опыта, она думала, что все таблетки всегда принимают перорально, т. е. в рот.
Примечание.В. Габлин услышал этот рассказ от Сергея Галюка, МГРИ.
В партию А. Н. Мильто, работавшую на Кондере, пришел наниматься якут Тимофей Петрович.
«— Последнее место работы? — спросил А. Н.
— Звероферма. — И, немного подумав: — Заведующий.
— Охотник хороший?
— Как же! Белка в глаз стрелял, глухарь стрелял, сагжой и сохатый стрелял. — И, немного подумав: — Однако медведь тоже стрелял.
— Пойдешь к нам в партию охотником?
— Почему не пойти? Конечно, пойду.
Идея казалась прекрасной: все лето будем с дичью.
<…> Наступили рабочие будни. В центре Кондерского кратера стоит наш лагерь. В маршрутах геологи, геофизики и промывальщики. Рабочие рубят профили и копают первые канавы. Только охота никак не начинается. То „зверь ушел высоко в горы от комара“, то он „залег где-то от паута“, то „сагжой шибко хитрый, далеко слышит“ и так далее. Но, со слов минералогов, которые днем оставались в лагере, было известно, что „Чингачгук“, рано утром отправившись на охоту, вскоре возвращался и полдня спал в своей палатке. Несколько раз А. Н. с ним серьезно разговаривал и стыдил, но все было бесполезно. И все же мы месяца полтора надеялись, что хоть одного сохатого или оленя охотник убьет. До такого случая. Как-то вечером с севера донесся запах гари, а вскоре показался столб дыма. Прибежал возбужденный и перепуганный „Чингачгук“. Из его бестолковых рассказов в конце концов выяснилось: Тимофей увидел „шибко большого медведя“, который хотел на него напасть. Тогда, чтобы испугать медведя, наш храбрец поджег тайгу. „Шибко большого медведя“, который без медвежат, в разгар лета, когда давно кончились все свадьбы и полно корма, хочет напасть на человека, оставим на совести рассказчика. Но то, что мужчина с полным магазином патронов в карабине, испугавшись медведя, устраивает таежный пожар, в котором может сгореть не только наш лагерь, но и весь Кондер, было настоящим преступлением».
Три дня вся партия тушила пожар. К счастью, ветер стих и пошел мелкий дождь. «Чингачгука» Мильто уволил.
(Из очерка к. г.-м. н. А. А. Ельянова,
первооткрывателя россыпей платины на Кондере [ГЖМ-10. С. 485])
«На этот раз дебютная идея А. Н. Мильто формулировалась так: База партии все лето будет стоять на одном месте. 20 человек. Будет много пищевых остатков. Надо выкормить поросенка. Поросенок был куплен в Чагде и помещен в ящик, стоящий на железной палубе баржи. <…> Пассажиры расслабились после авральной погрузки. И тут на сцене появляется шкипер баржи. Он почти протрезвел после вчерашних проводов и ищет, к чему бы придраться. Не находит. Вдруг его взгляд падает на поросенка, и лицо оживляется.
— Чья свинья? — Подходит Мильто:
— Наша, а в чем дело?
— Поросенка возить на барже категорически запрещено. Моча разъедает железо, как кислота. Через три дня в палубе будет дыра. Корову, овцу, козу можно, а поросенка нельзя!
Начинаются длительные переговоры, заканчивающиеся победой шкипера. Он уходит в свою будку с бутылкой водки. Шестидневный этап транспортировки на барже обошелся нам в три бутылки. <…>
Коллектив партии преодолел 40 км пешком. Ждать вертолет остался радист Коля Стрельников с поросенком. Ждать пришлось полтора месяца. Одиночество в тайге не слишком угнетало бывалого радиста. Коля ловил хариусов в Ингили, а тайменей в Мае. Рыбы было много. Лишь один раз,
стоя на майской косе с уловом, он от тоски остановил ракетой проходящий теплоход. Судно развернулось, причалило. Решили, что на берегу ЧП. На вопрос, что случилось, рыбак ответил обалдевшему капитану: „Подарочек не возьмете?“ И протянул двух огромных тайменей. Ругаться речники не стали.Письмо, которое Коля прислал с оленями, заканчивалось требованием „забрать эту падлу“. Коля перевел поросенка на рыбную диету.
От комаров и паутов животное обильно натиралось диметилфталатом. Отлучаясь на рыбалку, Коля привязывал поросенка за шею к дереву. Однажды он увидел, что бездыханное животное висит на веревке над полутораметровым уступом. Поросенок оступился и „повесился“. Коля стал делать поросенку искусственное дыхание. Свинья ожила. Но все имеет свой конец. Вертолет прилетел, коллектив воссоединился. Вторая часть короткой жизни поросенка была малоинтересна. Был в ней только один эмоциональный эпизод. Шутники студенты затолкали перепуганное животное в банную палатку к моющимся девушкам. Под визги со и грохот тазов кто-то из них догадался приподнять полу палатки. Выскочившее животное еще долго похрюкивало от приятных воспоминаний».
(Из очерка к. г.-м. н. А. А. Ельянова [Там же. С. 489])
«На весновке у нас в одной палатке поселились два однофамильца Медведевы и Волков. Палатку прозвали „звериной“. Однако через месяц „звериная“ компания распалась: младший Медведев не выдержал физической нагрузки и убежал в ближайший поселок, а старшего, когда он как-то отошел от буровой на двести метров поесть голубики, напугал медведь — перегородил ему дорогу, встал на задние лапы и заревел. После этого у старшего Медведева парализовало ногу и случился микроинфаркт. Пришлось срочно вызывать вертолет. А Волкова еще раньше начальник перевел на горный участок. К его приезду канавщики убили забравшуюся на склад медведицу. Через день у палатки, где поселился Волков, появился лохматый медвежонок: он ходил вокруг палатки и тихонько поскуливал. Волков душою прикипел к этому медвежонку. Через неделю они стали неразлучными друзьями: куда Волков, туда и медвежонок, вместе ходили в столовую, на горный участок. Наши зубоскалили: „Смотрите, волк медведя пасет!“ Но постепенно все привыкли. Медвежонок оказался Машкой. Осенью, после окончания полевых работ, Волков попросился у начальника партии оставить его на базе на зимовку, чтобы не разлучаться с Машкой, которая уже заметно подросла, гонялась за собаками, лазила на деревья. Когда выпал снег и ударили первые морозы, Волков недалеко от базы выкопал яму, устелил ее сухими ветками, травой и стал каждый вечер приводить медвежонка к искусственной берлоге. Иногда он ложился с ним, обнимал и убаюкивал, приговаривая: „Спи, моя маленькая, спи! Все медведи уже залегли на зиму, ложись и ты…“ А в „звериной“ палатке поселились геолог Сорокин, техник-геолог Грачев И студент Соколов. Но никто уже не обратил внимания на их фамилии».
(Рассказано Г. Е. Агафоновым [Геологи Яны. С. 224])
«В данном случае было исключительное сочетание внешнего с внутренней сущностью. А эта сущность закладывалась многими годами истового служения ГУЛагу в качестве руководителя среднего ранга <в 1940-50 гг. геологические работы на Севере производились в рамках НКВД(МГБ)>. Это был классический представитель эпохи тоталитарного режима, где правили бал сила и страх, а человеческая личность, ее достоинства не стоили ни гроша. В то же время Волк был неплохим специалистом, имел высшее образование, вполне разбирался в деле, за которое по-настоящему болел. И себя не, щадил, и еще больше не щадил подчиненных. <…> Бывало, в кабинет директора Ухткомбината (в прошлом Ухтижемлага), который нещадно распекал кого-то по рации с применением ненормативной лексики, вбегал встревоженный начальник связи: „Василий Николаевич! Нас ведь Англия слышит! Оштрафовать могут…“ — „Сколько? — лезет за деньгами. — Я лучше заплачу, а то ведь без этого он меня не понимает!“
Волк имел независимый характер и к начальству не подлаживался. Если считал, что он прав, то шел до конца. <…> Такие, как Волк, не могут измениться. После XX съезда КПСС директора не выбрали в партбюро конторы. А это было равносильно выражению политического недоверия со стороны парторганизации. <…> Поводом послужило его нежелание как следует заниматься геофизикой, что он и выразил управляющему в категорической форме. После чего подал заявление и был тут же отправлен на пенсию. Он уезжал в Москву. Провожать его на вокзал отрядили наиболее спиртоустойчивого молодого инженера. Потом он рассказывал, что на всем протяжении от Вой-Вока до Ухты Василий Николаевич вылезал из машины в каждом памятном месте, пил, целовал землю. В Москве он пытался работать, но безуспешно, поскольку его назначили на мелкую должность, отчего он не мог пресечь видимые им „безобразия“. У Волка выпали зубы. А тут еще ушла сравнительно молодая жена. Умирать на восьмом десятке он приехал в Ухту».