Геомант 2. Последний из рода

Некоторым людям и нелюдям для крепкого усвоения урока требуется повторение. Келотон оказался из таких. Он снова рванул вперед, только в этот раз не стал исполнять безумные прыжки, а просто всем телом врезался в Актеона, намереваясь сбить с ног. Но однорогий успел сместить центр тяжести, схватил противника за руки и в падении сделал бросок через ногу. Келотон совсем неизящно перелетел через противника и всем телом снова грохнулся оземь. Я улыбнулся, гордясь успехами ученика. Борьба в этом мире существовала, но еще не получила такого развития, как на моей родной Земле, так что Актеон уже дважды смог удивить более сильного противника.

— Да добей ты его уже! — крикнул я стоящему столбом однорогому, чем заработал с десяток неодобрительных взглядов. У минотавров были очень сильны понятия чести, но мне было плевать на подобное. С врагом надо кончать, пока есть возможность.

К сожалению, вытравить эту дурь из Актеона я не успел, так что он дождался, пока Келотон поднимется. И через несколько мгновений пожалел об этом, когда окончательно взбешенный враг пошел врукопашную.

Удары сыпались со всех сторон. У Актеона выходило только защищаться, но и речи не было о том, чтобы перейти в наступление. На моих глазах он пропустил крепкий хук в челюсть и почти сразу — в бок. А затем еще несколько ударов, от которых свалился бы даже Чак Норрис. Я выругался. Если Актеон не возьмет себя в руки — быть беде.

Наконец, Келотону надоело изображать из себя бешеную мельницу, он обхватил дезориентированного однорогого обеими руками и крепко сжал, приподняв над землей. Судя по выпученным глазам Актеона — хватка у него оказалась стальная. Он схватил врага за руки, пытаясь уменьшить давление, но вышло из рук вон плохо.

— Сейчас я раздавлю тебя, падаль однорогая!

Отчаянное положение всегда выбивает из головы любую дурь. Актеон, поняв, что еще немного и его внутренности превратятся в отбивную, отбросил предрассудки и обеими руками схватил голову врага.

Торжествующий рев сменился криком боли и я знал, почему. Большие пальцы Актеона впились в глаза, давя изо всех сил. Келотон тут же отпустил однорогого и схватил его за руки, но Актеон продолжил давить. Потом схватился за рога и со всей силы ударил головой в переносицу. Раздался треск сломавшейся кости и новый вопль боли. Удар ногой по колену — и противник, ничего не соображая от боли, падает вниз. Актеон, морщась и шатаясь, словно пьяный, обошел стоящего на одном колене соперника сзади, одной рукой схватил за затылок, а другую положил на подбородок.

— В отличие от тебя, я действительно не терял времени даром!

Резкое движение, хруст сломанных позвонков — и уже мертвое тело мееедленно заваливается на землю, скрывая от притихших зрителей окровавленные мертвые глаза Келотона.

— Афина сказала свое слово! — над притихшей толпой раздался громкий голос Агатона. — Актеон отныне больше не изгой!

Что тут началось! Все минотавры вокруг взревели, даже те, кто еще недавно громогласно требовал прогнать изгоя. Они хлопали друг друга по плечам, свистели и выражали всяческое одобрение происходящему. Я дернулся вперед, как раз успев подставить плечо Актиону, который как раз собирался грохнуться оземь.

— Держись, дружище! Ребра? — спросил я, не обращая внимания на не самый маленький вес однорогого.

— Минимум два. Хватка у суукина сына железная.

Он немного помолчал, затем добавил:

— Спасибо, Муилан. Без твоих уроков я бы сегодня не выжил.

— Всегда пожалуйста. Как только выздоровеешь — мы продолжим. Тебе еще ой как есть над чем поработать.

— Всенепременно! — бык коснулся медленно заплывающего глаза и разбитой губы, попытался улыбнуться, но тут же охнул и схватился за бок. Где-то позади сатир требовал немедленно отметить такую замечательную победу.

Перед нами остановился Агатон, с любовью глядя на сына.

— Я же говорил, что справлюсь, отец.

— Ты прав. Прости, что я сомневался до последнего. Твой план действительно сработал. Теперь никто из нашего народа не станет противиться прекращению изоляции.

Я переводил взгляд с одного на другого:

— Подождите... Вы что, хотите сказать, что сознательно пошли на изгнание, надеясь именно на такой исход?!

Мне ответил Актеон:

— Да. Только так муожно было переломить сопротивление остальных Старейшин и убедить всех, что нам необходимо возрождать связи с людьми.

— Но ты же не знал, что я жив! Что клан Якостроф уцелел!

— Не знал. Я надеялся найти кого-то, кто не стал бы шарахаться от однорогого, а проявил бы сострадание и помуощь.

— И долго искал?

— Достаточно, чтобы засомневаться. Но тут встретил тебя.

Я потрясенно покачал головой:

— Вы в курсе, что оба двинутые? Как ты...вы могли согласиться на подобное? — я посмотрел на седого минотавра.

— Я отговаривал сына до последнего. Но он был непреклонен. Истинный сын Лабиринта. А теперь отпусти его, Якостроф. Об Актеоне позаботятся.

Рядом появилась та самая парочка, что таскалась за мной весь день. Они подхватили Актеона с двух сторон и осторожно повели куда-то.

— Не волнууйся о нем. Наш народ умеет врачевать раны. Через неделю будет как новенький. А теперь предлагаю приступить к пиру, пока твой козлорогий друг не вылакал все вино. У нас его, знаешь ли, не бездонные запасы.

Зная, на что способен Менис, я не стал оспаривать этот факт.

Пробуждение на следующее утро не стало тяжелым. И пусть вчера прозвучало множество тостов «За возвращение Актеона», «За славный клан Якостроф», «За дружбу минотавров и людей», но все таки сказалось то, что у минотавров не было ресурсов для грандиозной попойки. Однорогий был прав — быки не могли похвастаться изобилием продуктов. Что ж, если у меня все получится — надеюсь, я смогу исправить это досадное недоразумение.

Агатон не стал скрывать от соплеменников, что на острове неспокойно. Упомянул он и про демона, захватившего власть в Кидонии, и про «священный» долг минотавров помогать Якострофам поддерживать мир и процветание на Крите. К моему удивлению, подавляющее большинство восприняло тревожные новости с энтузиазмом. Вообще, как я уже успел понять, кровь у ребят была очень горячая, так что подраться, да еще и за «правое» дело, ребята завсегда были горазды, а тут такая возможность! И их нисколько не смущало, что в возможной мясорубке могут «прокрутиться» многие из них.

Меня разбудил луч вставшего над скалами солнца. Как я понял, каменная кровать специально располагалась именно так, чтобы просыпаться вместе с первыми лучами. Впрочем, ничего против я не имел. Никогда не имел потребности валяться в койке до обеда.

Я осторожно убрал руку ламии, лежащую на моей груди. Она пришла вчера глубокой ночью. Мозг, расслабленный после прошедшего поединка и подогретый некоторой долей алкоголя, не особо протестовал против ее компании, хотя сейчас я и испытывал некоторое сожаление от произошедшего, но назад уже ничего не воротишь.