Геометрия и Марсельеза
Шрифт:
Добавим к этому, что занятия учащихся Политехнической школы велись в лучших зданиях столицы, включая и Бурбонский дворец, где ныне заседает Национальное собрание Франции, и что только над подготовкой эпюр по начертательной геометрии перед началом чтения курса трудились двадцать пять опытнейших художников-графиков. Это уже была не кафедра в старом представлении, а подлинная индустрия знаний, умений, навыков. Настоящая школа инженеров, которую весь мир взял впоследствии за образец.
Политехническая школа, «этот маленький шедевр», как называл ее Монж, дала мировой науке много великих имен» Трудно себе представить учебники современной высшей технической школы без имен Ампера и Гей-Люссака, Пуассона и Клапейрона, Кориолиса и Беккереля, окончивших эту школу в разные годы. Из ее стен
Насколько авторитетна и популярна была эта школа с первых же месяцев своего существования, можно судить хотя бы по тому, что в ее амфитеатрах нередко можно было видеть знаменитых генералов Дезе, Кафаррели, Бонапарта… Монж достиг своей цели: он создал учебное заведение, которому, как тогда писали, завидовала вся Европа, и которого, как писали позже, боялись императоры и короли.
Когда Политехническая школа начала уже функционировать, комиссия, назначенная Конвентом, занималась организацией другой школы. Она называлась Нормальной школой и предназначалась для подготовки не инженеров, а преподавателей. Среди ее профессоров была все та же знаменитая тройка: Лагранж, Лаплас, Монж. И хотя школа просуществовала недолго, Монж в течение четырех месяцев прочитал там тринадцать лекций. Они были записаны стенографами, прикрепленными к школе, и опубликованы в журнале этой школы.
Знаменитый трактат «Начертательная геометрия» Монжа и представляет собой запись его лекций, отредактированную и дополненную Бриссоном, поскольку Монж совсем не интересовался опубликованием своих работ. Так спустя три десятилетия вышел в свет капитальный труд гениального геометра.
Всем народам
Судя по дошедшим до нас скудным сведениям, древнегреческий математик пифагорейской школы Архит очень гордился успехами в счете, которых достигла эта знаменитая школа. «Открытие счета, — писал он, — способствовало прекращению распри и увеличению согласия между людьми. Ибо после этого открытия нет больше обсчитывания и господствует равенство».
Наивный мудрец! Обсчитывание, обвешивание, обмеривание сохранились и до наших дней, когда кругом — датчики, автоматы и бесстрастные ЭВМ. С тех пор как существуют собственность, деньги, материальное неравенство, всегда были корыстолюбие и обман. Очень большого расцвета обман на неправильной мере и неправильном весе получил, по-видимому, в феодальной Франции в канун революции. Только для измерения земельных площадей применялось более сорока различных мер с почти одинаковыми названиями.
Этой измерительной оргии и, разумеется, диким злоупотреблениям, если не назвать их прямым грабежом, способствовало закрепленное за феодалами «право эталонажа», то есть право назначать меру и вес, какие им заблагорассудится. Некоторые торговцы считали своим неотъемлемым правом получать доход от различия в применяемых в стране мерах.
Словом, путаница была невообразимая. Потребность в реформе давно назрела, но разрубить этот сложный клубок длительное время никому не удавалось. Учредительное собрание в 1790 году постановило даже «умолять короля обратиться с письмом к английскому королю» о совместном проведении реформы. Но по плечу ли королю такая решительная мера? Он и сам-то чувствовал себя в то время не очень твердо…
Мысль об установлении во Франции единства мер и весов рождена не революцией, она так же стара, как и сама монархия. Однако достигнута эта цель была лишь после свержения монархии.
«Изо всех хороших предприятий, которые у нас останутся в памяти о французской революции, это то, за которое мы всего менее заплатили», — писал позже астроном Деламбр о метрической системе мер, в разработку которой он сделал немалый вклад. «Несвязная система наших мер, — подчеркивал он, — помимо своих реальных неудобств имела первоначальный недостаток, который и ускорил ее отмену: путаница, в ней царившая, в большей
своей части была делом той феодальной системы, которую никто более не смел защищать и которую стремились искоренить до мельчайших следов».Инициатором этого замечательного мероприятия был, как это ни удивительно, политический оборотень Талейран, в прошлом — епископ. Во время революции он вел себя осторожно, боясь, как бы стремительный водоворот событий не увлек его куда-нибудь «не туда».
«Тем не менее, — вспоминал он, — я счел нужным выступить по нескольким вопросам… Я предложил декретировать единообразие мер и весов и взял на себя доклад о народном образовании… Для выполнения этой большой работы я обращался за указаниями к самым образованным лицам и самым видным ученым той эпохи, в которую жили Лагранж, Лавуазье, Лаплас, Монж, Кондорсе, Вик д’Азир, Лагарп, и они все помогли мне. Я должен упомянуть о них, так как эта работа приобрела некоторую известность».
Сказано весьма скромно, даже излишне скромно в части, касающейся ученых, которые в результате многолетних усилий выполнили работу масштаба всемирного, принесшую им благодарность потомков. И вспоминая о ней, мы уже вынуждены назвать и имя Талейрана, а заодно и рассказать об истинных мотивах его великолепного предложения.
После 10 августа 1792 года, когда пала монархия, для него настали тревожные времена (в потайном сейфе короля, который вскоре был вскрыт, лежали документы, изобличающие Талейрана, вступившего с ним в сговор). Политическому хамелеону пришлось срочно упрашивать Дантона дать разрешение на поездку в Лондон. Прекрасным поводом для этого и послужил научный вопрос о введении единообразной системы мер и весов, который, как уверял Талейран, необходимо было обсудить с Англией.
«Моей истинной целью, — писал он много лет спустя, — было уехать из Франции, где мне казалось бесполезным и даже опасным оставаться, но откуда я хотел уехать только с законным паспортом, чтобы не закрыть себе навсегда пути к возвращению». Заметим, однако, что в Англии бывший епископ не задержался, уехал в Америку и пустился там в спекуляции.
По докладу Талейрана в Учредительном собрании был издан декрет и создана комиссия, в которую вошли Борда, Лагранж, Лаплас, Монж и Кондорсе. В отличие от Талейрана, они не находили нужным вступать в переговоры с Англией и предлагали приступить к работам немедленно.
Но что взять за единицу измерения? Нужно, чтобы мера была удобной, понятной, простой. С давних пор люди стремились взять эти меры у природы. С единицей времени повезло: суточное вращение Земли вокруг своей оси и ее годовое движение вокруг Солнца подсказало и сутки, и год.
А вот с единицей длины дело было сложнее: слишком уж разнообразны окружающие нас предметы. Оказалось удобнее всего сравнивать отрезки с размерами человеческого тела или его частей, тем более, что эти «линейки» всегда при себе. Так появились фут (длина ступни), локоть (расстояние от конца пальцев до локтевого сустава), маховая сажень (расстояние между средними пальцами разведенных в стороны рук), косая сажень (расстояние между большим пальцем левой ноги, отодвинутой от правой, и средним пальцем вытянутой правой руки). Последние две меры — специфически русские, а вот в Англии основной мерой длины с давних пор (с 1101 года) служил ярд. По преданию, он был равен расстоянию от носа короля Генриха I до среднего пальца его вытянутой руки. Есть и другая версия: будто бы ярд — это длина его меча (0,9144 метра).
В конце концов не кончик же носа короля английского брать за основу отсчета единой меры длины для революционной Франции! Да и локоть локтю рознь, ибо размеры и пропорции тела у людей разные. Надо искать единицу длины в том, что естественно, что постоянно и приемлемо для людей разных стран, а это значит положить в основу всей системы мер величину, общую для всех народов планеты Земля.
Когда древние заметили, что моря выпуклы, они догадались: Земля — шар! Хотя фигура ее, так называемый геоид, совсем не шар, а нечто слегка сплюснутое, но это их и не могло беспокоить, поскольку никакими наблюдениями не выявлялось. Конечно же, им очень хотелось узнать радиус этого шара, чтобы построить глобус и изобразить на нем страны, моря и т. п.