Геополитические проекты Г.А. Потемкина
Шрифт:
На следующий день по утру Екатерина рассказывала статс-секретарю Храповицкому о своих вчерашних неудобствах: «Князь Потемкин ни слова не говорил; принуждена была говорить безпрестанно; язык засох; почти осердили, прося остаться. Король торговался на 3 и на два дни или хотя бы до обеда на другой день» {446}. Это замечание тоже свидетельствует в пользу того, что третья записка могла возникнуть 25 апреля. [98] Каневская встреча была серьезной неудачей сторонников русско-польского союза. Станислав - Август ждал императрицу шесть недель, потратил на путешествие 3 млн. злотых, но делового разговора, так и не получилось. Перед расставанием Екатерина сказала ему: «Не допускайте к себе черных мыслей, рассчитывайте на мою дружбу и мои намерения, дружелюбные к вам и к вашему государству». Вряд ли подобные уверения могли успокоить короля, так и не получившего желанного ответа на свои предложения. Неудача Станислава-Августа была сразу же использована его противниками: в Варшаве распространились слухи, что во время каневского свидания король,
Несмотря на то, что переговоры о неприкосновенности православного населения в Польше и о торговых отношениях с Новороссией, начатые Потемкиным, завершились успешно, светлейший князь не был доволен результатами высочайшего диалога в Каневе и не скрывал этого. Он опасался, что уклончивая позиция России подтолкнет Польшу к сближению с Пруссией и Турцией. Как это и произошло в годы уже близкой русско-турецкой войны.
Еще одним косвенным подтверждением того, что именно австрийская сторона высказывала недовольство возможным вступлением Польши в альянс, являлась попытка Станислава-Августа лично рассеять сомнения Иосифа П. «По отъезде из Канева Станислав-Август поспешил на встречу с императором Иосифом II, надеясь снискать его расположение и отвратить опасность, грозившую ему со стороны могучего и честолюбивого соседа, уже обнаружившего желание свое распространить пределы Галиции.
– сообщал вездесущий Сегюр.
– Император принял его ласково и уверял, что не только не замышляет гибели Польши, но что будет противиться другим державам в случае покушения их на эту страну. Тщетные обещания!… Одна лишь сила упрочивает независимость; она уже потеряна, когда вся надежда возложена на чужое покровительство. Только в случае готовности к борьбе можно внушать уважение к себе и найти союзников вместо покровителей» {448}.
В Каневе Потемкин получил тяжелую политическую пощечину, которая была тем больнее, что императрица выступила в вопросе о заключении русско-польского военного союза не на его стороне, а поддалась влиянию противников светлейшего князя - группировки Воронцова. Однако натянутые отношения между Екатериной и Потемкиным, вскоре сгладились, во всяком случае внешне. Впереди им предстоял еще длинный путь и много совместной работы. В одной из записок императрица сообщает светлейшему князю, что продолжает заниматься текущими делами {449}. Мемуары Храповицкого свидетельствуют, что на боту галеры «Днепр» Екатерина разбирала почту из Москвы, просматривала перлюстрированные письма к Сегюру из Франции, получала секретные донесения резидентов из Берлина {450}.
30 апреля к обеду галеры прибыли в Кременчуг, который до завершения строительства Екатеринослава выполнял роль административного центра наместничества, отсюда начинались земли, вверенные попечению Потемкина. Продолжив путь вниз по Днепру, и сойдя на берег неподалеку от Новых Кайдаков, она встретилась в степи с императором Иосифом II и уже вместе с ним продолжила путь к месту закладки Екатеринослава и затем в Херсон. 31 мая императрица сообщала в письме к барону Гримму: «Каневское свидание продолжалось 12 часов и долее не могло продолжаться, потому что граф Фалькенштейн скакал во весь карьер к Херсону, где было назначено свидание… Я весьма сожалела, что не могла простоять на якоре трое суток, как того желалось его польскому величеству» {451}. Екатерина преувеличивала в письме и свои сожаления, и то нетерпение, с каким Иосиф II, как всегда путешествовавший инкогнито, спешил на юг. В отличие от Станислава - Августа, австрийский монарх вовсе не желал присоединяться к Екатерине во время ее путешествия в Крым, поскольку такой шаг ко многому обязывал его как союзника России, однако уклониться от встречи с императрицей ему не удалось {452}.
Вынужденность присутствия австрийского государя в свите Екатерины II весной 1787 г. необходимо учитывать при трактовке политических высказываний и всего стиля поведения Иосифа II в Крыму. Неудовольствие, оказанным на него давлением он выразил в ряде скептических замечаний и мрачных пророчеств относительно будущей судьбы Новороссии и Тавриды, которыми делился с Сегюром. По мнению императора, Екатеринослав (ныне Днепропетровск) «никогда не будет обитаем», а Севастополь, не смотря на все природное удобство его гаваней, не может быть защищен от нападения противника. «Его не поражали быстрые успехи русских предприятий, - рассказывает в своих мемуарах французский посол.
– «Я вижу более блеска, чем дела, - говорил он.
– [99] Потемкин деятелен, но он более способен начинать великое предприятие, чем привести его к окончанию. Впрочем, все возможно, если расточать деньги и не жалеть людей. В Германии или во Франции мы не посмели бы и думать о том, что здесь производится без особенных затруднений».
Иосиф II все еще очень обижался на Потемкина за то, что тот когда-то отклонил его предложение о денежной субсидии и выступал за поддержание равновесия сил между Австрией и Пруссией, вместо безусловной поддержки союзника. Однако император отдавал должное личным качествам светлейшего князя. «Я понимаю, что этот человек, не смотря на свои странности, мог приобрести влияние на императрицу.
– заявил Иосиф в другой беседе с Сегюром.
– У него твердая воля, пылкое воображение, и он не только полезен ей, но необходим. Вы знаете
Важно отметить, что Иосиф II сразу же выделил Сегюра среди других представленных ему дипломатов и совершал с ним длительные пешие прогулки, делясь с французским послом своими впечатлениями и политическими видами. Сам Сегюр объясняет такую необычную для монарха откровенность тем, что «имел счастье понравиться» Иосифу. Однако, вероятно были и другие, более веские причины, заставлявшие графа Фалькенштейна, взяв посла Франции под руку, уверять его в миролюбивом отношении Австрии к Турции, которой покровительствовал Версаль. «В разговорах со мной он дал мне понять, что мало сочувствует честолюбивым замыслам Екатерины, - писал Сегюр об Иосифе П.
– В этом отношении политика Франции ему нравилась. «Константинополь, - говорил он, - всегда будет предметом зависти и раздоров, в следствии которых великие державы никогда не согласятся насчет раздела Турции» {454}. Заметно стремление австрийского императора, с одной стороны, успокоить французский кабинет, а с другой - показать свою независимость по отношению к планам союзницы.
Херсон потряс путешественников и заставил на время замолчать даже самые злые языки. Сегюр описывает практически оконченную крепость, казармы, адмиралтейство с богатыми магазинами, арсенал со множеством пушек, верфи и строящиеся на них корабли, казенные здания, несколько церквей, частные дома, лавки, купеческие корабли в порту {455}. Английский дипломат сэр Алан Фиц - Герберт доносил оттуда в Лондон: «По видимому, императрица чрезвычайно довольна положением этих губерний, благосостояние которых действительно удивительно, ибо несколько лет назад здесь была совершенная пустыня. Князь Потемкин, конечно, позаботится о том, чтоб представить все с наилучшей стороны. Вчера мы любовались тремя большими кораблями… Суда эти немедленно отправляются для присоединения к флоту в Севастополь» {456}.
Следует обратить внимание на записки путешественников, увидевших Херсон не вместе с императрицей, а побывавших там раньше, когда блеск «потемкинской феерии» не мог никого ослепить. В 1782 г. совершил путешествие на юг бывший гетман Малороссии К. Г. Разумавский. Он давно состоял не у дел, мало интересовался борьбой придворных группировок, старческое любопытство побудило его скоротать время в интересной, хотя и не по летам тяжелой поездке. 22 июня он писал своему приятелю Ковалинскому: «На ужасной своей пустынностью степи, где в недавнем времени едва рассеянные обретаемы были избушки, по Херсонскому пути, начиная от самого Кременчуга нашел я довольные селения верстах в 20, в 25 и далее, большею частью при обильных водах. Что принадлежит до самого Херсона, то представьте себе множество всякий час умножающихся каменных зданий, крепость, замыкающую в себе цитадель и лучшие строения, адмиралтейство со строящимися и построенными уже кораблями, обширное предместье, обитаемое купечеством и мещанами разновидными. С одной стороны казармы 10 000 военнослужащих в себя вмещающие, с другой перед самым предместьем видоприятный остров с карантинными строениями, с греческими купеческими кораблями и с проводимыми для выгод сих судов каналами. Я и до ныне не могу выйти из недоумения о том скором возращении на месте, где так недавно один только обретался зимовник. Сей город скоро процветет богатством и коммерциею, сколь то видеть можно из завидного начала оной… Не один сей город занимал мое удивление. Новые и весьма недавно также основанные города Никополь, Новый Кайдак, лепоустроенный Екатеринослав, расчищенные и к судоходству удобными сделанные Ненасытские пороги с проведенным при них каналом» {457}.
Итак, даже если б Екатерина отправилась в путешествие не в 1787 г., а сразу после присоединения Крыма, Потемкину нашлось бы, что ей показать на землях Новороссии. А через несколько лет после этого тем более. Ф. де Миранда, осмотрел Херсон незадолго до приезда [100] императрицы в Крым, особое внимание обратив на крепость и арсенал. При посещении судостроительной верфи путешественника поразило большое число строящихся и уже спущенных кораблей, по его мнению, на много превосходили испанские и французские суда {458}.
15 мая Екатерина, облаченная в морской флотский мундир присутствовала при спуске на воду кораблей: 80-ти пушечного «Иосифа», 70-ти пушечного «Владимира» и 50-ти пушечного «Александра» {459}. Ее сопровождал граф Фалькенштейн. Один из очевидцев этого события, немецкий врач Э. В. Дримпельман рассказывал: «Государыня явилась запросто, в сером суконном капоте, с черною атласною шапочкою на голове. Граф так же одет был в простом фраке. Князь Потемкин, напротив, блистал в богато вышитом мундире со всеми своими орденами» {460}. Обратим внимание на эту малозначительную, на первый взгляд деталь. Скромную одежду императрицы отмечает только Дримпельман, другие источники, в частности Камер-фурьерский журнал, отличавшийся в подобных вопросах большой точностью, фиксирует мундирное платье, единственно приличное в подобном случае. А вот потертый сюртук Иосифа II проходит через все мемуары и монографии, в которых рассказывается о путешествии Екатерины II на юг. Часто историки специально противопоставляют «скромность» австрийского монарха и подчеркнутое богатым одеянием тщеславие Потемкина.