Георгий Брянцев По ту сторону фронта

Немного смущенный, Зарубин поблагодарил полковника и бережно спрятал полученное письмо в карман.

— Многим привез письма, целый мешок, — сказал Гурамишвили. — И тебе и тебе, — кивал он присутствующим в землянке партизанам.

В землянку вошли Пушкарев и Добрынин в сопровождении Кострова, который успел уже побриться, начистить до блеска сапоги и пришить к гимнастерке чистый подворотничок.

Вновь начались приветствия.

— Ну как, высвистел своего зяблика? — поинтересовался Лисняк.

— Конечно! Для того и сидел, — ответил Костров.

Полковник засыпал всех вопросами, и командиры едва успевали ему отвечать. Сначала он спросил о Беляке, дела которого его особенно интересовали. Потом выслушал подробный рассказ о прорыве, о событиях в городе. Наконец, его внимание привлекла история с пленным ротенфюрером, который был убит в землянке при загадочных обстоятельствах,

— Тут вы проявили неповоротливость, — сказал он. — Но выловить предателя надо во что бы то ни стало.

Услышав, как был уничтожен Чернявский, Гурамишвили удовлетворенно кивнул головой.

Герой этого рассказа, Веремчук, сидел тут же.

— Завтра обязательно расскажешь все подробно, — сказал ему полковник.

Узнав о несчастье Бойко и о том, что сейчас в отряде вместе с отцом находится его сын, полковник решительно заявил, что возьмет мальчика с собой. Он долго беседовал с Бойко.

— Если бы люди, — сказал ему Гурамишвили, — при постигшем их горе оставались наедине с собой, у многих сердце не выдержало бы. Поэтому держись людей, товарищ Бойко, боевых товарищей. Подели с ними свою беду, и легче будет. Ведь, смотри, подумать страшно, сколько все вы перенесли испытаний, лишений, потерь, а что получилось? Стали еще крепче, еще сильнее. Я припоминаю слова одного нашего поэта, который сказал: «Мы выйдем из огня и снова будем жить, яснее думами и сердцем чище». Красиво, просто и, главное, правильно. Сущая правда. Чем сильнее огонь, тем сильнее закаляются люди.

Перед сном Гурамишвили сказал Лисняку, который все время заговаривал о делах своего отряда:

— О вашем отряде будем говорить у вас. Хотя вы ребята и боевые, рекомендую тебе все-таки посмотреть, как тут все организовано. Очень рекомендую. Походи по лагерю, побеседуй с людьми. Они тебе многое расскажут.

Утром началось заседание бюро окружкома, на котором присутствовал весь командный состав.

На повестке дня стоял один вопрос: сообщение полковника Гурамишвили.

— По указанию партии, — начал свое сообщение полковник, — в Москве создан Центральный штаб партизанского движения…

Дружные аплодисменты оборвали его речь. Коммунисты поднялись со своих мест.

— Слава великой партии! — громко сказал Пушкарев.

— Ура!!! — подхватили партизаны.

— В тылу вражеских войск, во временно оккупированных районах народная война разгорается все шире и шире, — продолжал полковник. — Партизанское движение становится движением сотен тысяч советских людей. Не таков наш народ, чтобы склонить свою голову перед фашистами. Не бывать этому! На борьбу с врагом поднялись русские, украинцы, белорусы. Везде — в Крыму, на Дону, на Кубани, в степях Украины, в лесах Белоруссии и Брянщины — оккупанты чувствуют удары народных мстителей. Многие из партизан и их руководителей удостоены звания Героя Советского Союза. В нашей стране широко известны имена партизанских командиров Алексея Бондаренко, Михаила Дука, Михаила Ромашина. Тысячи партизан получили высокие награды…

Гурамишвили объяснил, какие причины вызвали необходимость создания Центрального штаба, какие задачи поставлены перед ним, и сказал, что он сам теперь является представителем штаба.

Заседание продолжалось до обеда. Тут же на бюро окружкома было принято решение на базе отряда создать партизанскую бригаду во главе с командиром Зарубиным, комиссаром Добрыниным, начальником штаба Рузметовым и начальником разведки Костровым. В бригаду войдут три партизанских отряда под командованием Бойко, Веремчука и Толочко.

В связи с этим предстояла большая организационная работа. Надо было укомплектовать новые отряды, доставить вооружение, разработать планы боевых действий.

…Вечером, перед заходом солнца, Зарубин выстроил посредине лагеря весь личный состав отряда.

В лесу стояла торжественная тишина, нарушаемая лишь птичьим гомоном. Косые лучи солнца узкими полосками пробивались сквозь ветви деревьев, освещая ряды пестро одетых лесных воинов. Партизаны стояли плечо к плечу, построившись замкнутым четырехугольником.

Внутри этого четырехугольника стояли Гурамишвили, Пушкарев, Добрынин, Зарубин, Лисняк, Костров, Рузметов, Охрименко. Полковник передал Пушкареву свою объемистую полевую сумку, а сам развернул лист бумаги. Гурамишвили откашлялся и хотел уже начать читать, как где-то рядом, над головами людей, на вершине сосны раздалось звонко и отчетливо:

— Ку-ку… Ку-ку… Ку-ку…

Все подняли головы. Добрынин улыбнулся.

— На нас кукует, — сказал он.

Шепот прошел по рядам партизан.

— К счастью это, товарищи, — засмеялся Гурамишвили. — Хорошая примета.

А кукушка продолжала куковать. Из глубины леса ей стала вторить другая.

— Товарищи! — начал полковник. — Приказом командующего Западным фронтом пятьдесят шесть ваших партизан, наиболее отличившихся в борьбе с гитлеровскими захватчиками во вражеском тылу, награждены боевыми орденами и медалями. Мне поручено объявить вам об этом и вручить награды.

Громовое «ура» разорвало тишину.

Первыми полковник назвал погибших. Среди них были Селифонов, Дымников, Багров, Кудрин, Грачев, Найденов, Набиулин, младший Толочко. Затем началось вручение наград присутствующим.

В половине одиннадцатого вышли на аэродром. В самолеты сели Гурамишвили с сыном Бойко и Лисняк со своим ординарцем. Они летели в расположение отряда Локоткова.

Уже из кабины самолета Лисняк крикнул:

— Под водой был, под землей был, теперь вверх подался. Езди на моих коняшках, майор, да не поминай лихом. Ловко ты меня подсидел. Ну, бывай…

Его последние слова утонули в дружном реве моторов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Всю первую половину ноября стояла сырая, пасмурная погода. По целым суткам шел мелкий осенний дождь, иногда вперемежку со снегом. На рассвете по лесу клубился тяжелый белесый туман, на час-полтора изредка проглядывало солнце, а затем откуда-то сверху, с макушек деревьев, вместе с брызгами дождя срывался холодный ветер. Когда он стихал, снова слышался лишь монотонный шум мелкого дождя.

Невеселые думы навевала погода, но и без нее было горько на сердце партизан.