Герберт Уэллс

Отряхнув со своих ног прах Достоевского, Россия в 1928 году приняла первый пятилетний план. Это событие вызвало у Эйч Джи восторг. Британия была обязана в этом брать с России пример, о чем он заявил, выступая на Би-би-си. В «Труде, богатстве и счастье человечества» он назвал пятилетку «беспрецедентным прорывом в будущее». Но даже пятилетка в России была националистической. В «Облике грядущего» Уэллс писал о ней: «Литвинов, выступавший от имени этого грандиозного эксперимента в планировании, был слишком озабочен различиями между его страной и Западом. <…> Он не сделал ничего, чтобы применить руководящие принципы коммунизма к мировой ситуации. Потребность в планировании была повсеместно, но он ничего не сказал о пяти- или десятилетнем плане для всего мира. Он даже не упоминал о неизбежности победы социализма в мире. Очевидно, мир для него не существовал, так же как для любого капиталистического политика-патриота».

К тому времени, когда писался «Облик», у Эйч Джи накопились и другие претензии: «Со времени первого пятилетнего плана, несмотря на большую движущую силу восторженной преданности, Россия развивалась неуклюже, тяжело и претенциозно — диктатура политиков, пропаганда вместо реальных дел, отталкивание западных союзников, уничтожение лучших умов. Когда ее планы из-за ошибок срывались, она сажала в тюрьму или расстреливала инженеров». Кейнс в 1928 году снова побывал в СССР и пришел к выводу, что его надежды были тщетны. Система жесткого всеобъемлющего планирования и административного регулирования в экономике, по его мнению, была неэффективной, а политическая обстановка — чудовищной [96] . Уэллс в «Труде, богатстве и счастье» упоминал о выводах Кейнса, соглашался с тем, что регулирование советской экономики чрезмерно жестко. И все же страна, где есть План, не может быть совсем уж безнадежной.

96

В последний раз Кейнс приезжал в СССР в 1936 году.

Сталина Уэллс считал «скрытным и эгоцентричным фанатиком, лишенным слабостей деспотом, ревниво ищущим личной власти», «безжалостным, черствым, злым человеком, доктринером», «одиноким властолюбцем с чудовищным, невыносимым характером»; он «оказался таким же деспотом, как и столь же благонамеренный царь Александр I», и «превратил то, что ему казалось ленинизмом, в жесткий догматизм». Но Эйч Джи рассчитывал, что ему удастся такого человека наставить на путь истинный. «Я собирался твердо сказать ему, что Россия лишь на словах способствует единству и солидарности человечества, а на самом деле движется своим курсом к своему, особому социализму, который все больше утрачивает какую-либо связь с настоящим социализмом и при этом внушает несметным массам своего народа недоверие и даже враждебность к тем слоям западного общества, которые ратуют за всемирную консолидацию».

Уэллс был не первым и не последним. При Ленине западным знаменитостям показывали Россию от случая к случаю. Сталин возвел это в систему. Для начала он восстановил запрет Николая I на опубликованную в 1843 году книгу маркиза де Кюстина о России [97] . Затем ему не понравилась книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» — он счел, что Рид принизил его личный вклад в дело революции и вывел на передний план врагов народа во главе с Троцким [98] . Американский журналист Исаак Дон-Левин, очевидец Октябрьской революции, восторженно о ней отзывавшийся, вновь посетил Россию в 1923-м в составе неофициальной комиссии из нескольких сенаторов США, после чего переменил свою точку зрения. Каким-то образом ему удалось вывезти в Европу письма заключенных Соловецкого лагеря и опубликовать их в книге «Письма из большевистской тюрьмы и ссылки». Уэллс был одним из тех, кого Дон-Левин попросил написать к своей книге предисловие. Уэллс ответил: «Сожалею, что не могу судить о подлинности вашего собрания писем; равно я не понимаю, почему вам так хочется получить от меня комментарий к книге». (Подлинность писем, полученных Левиным, по сей день многие оспаривают.) В 1925-м другой американский журналист, долго живший в России, Макс Истмен, опубликовал книгу «С тех пор, как умер Ленин» — она содержала текст ленинского «Письма к съезду» с негативной характеристикой Сталина. Эта вещь также была объявлена подрывной. Нужны были правильные писатели и позитивные книги. Но это поняли не сразу. Анри Барбюс, обожавший советскую власть, в первый раз приехал в СССР в 1927-м, но его визит как следует не использовали. Не попытались обольстить и Кейнса. Система начала по-настоящему работать только в 1930-х.

97

После издания 1930 года она значилась в списках «подрывной» литературы вплоть до 1990-го.

98

Второе издание книги Рида появилось лишь в 1957 году.

В 1931 году Горький из Сорренто писал Сталину: «Англичане, побывавшие в Союзе, единодушно, с изумлением говорят об успехах строительства, о рабочей энергии молодежи, о здоровье октябрят и пионеров. Самая популярная книга в Лондоне — „Рассказ о пятилетке“ Ильина-Маршака…<…> Очень нравится англичанам „Путевка в жизнь“, англичане единодушно аплодируют. Чарли Чаплин хочет, чтобы его пригласили в Союз, желает познакомиться с нашим кино. Едет к нам работать сын Уэллса, биолог, говорят, весьма талантливый. Жена его — член английской компартии». Все эти потрясающие сведения об англичанах Горький получил от баронессы Будберг, которую в том же письме назвал «очень осведомленным товарищем». Марджори Уэллс никогда не была членом компартии, Джип не собирался работать в СССР, Чаплин не приезжал. Но приехали другие.

В том же 1931-м в Москву был приглашен немецкий писатель Эмиль Людвиг. Предполагалось, что он напишет биографию Сталина. Тот дал ему интервью, довольно занятное и живое. Людвиг расспрашивал Сталина о его детстве, любопытствовал, почему он курит папиросы, а не трубку, верит ли он в судьбу, хочется ли ему походить на Петра 1. Больше таких живых интервью не будет. Возможно, беседуя с Людвигом, Сталин еще не выработал надлежащую российскому руководителю бронзовость. Но книгу Людвиг не написал, предпочтя Сталину Рузвельта и историка Шлимана. Зато в том же году выдал серию репортажей, а потом и книгу об СССР корреспондент «Нью-Йорк таймс» Уолтер Дюранти. По его мнению, жизнь в СССР становилась все лучше, в том числе для украинского крестьянства. Дюранти получил за свои репортажи Пулицеровскую премию, которой его в начале XXI века безуспешно пытались лишить как лжеца.

21 июля 1931 года в Москву явилась целая компания: Бернард Шоу и британские политики лорд Лотиан и лорд Астор с супругой. Сталин их принял. Отчет об этой беседе нигде не был опубликован. Кое-что о ней рассказал со слов Шоу английский писатель Хескетт Пирсон: якобы леди Астор нахально набросилась на Сталина с упреками в том, что дети в СССР «слишком приглаженные». Что говорил на этой встрече сам Шоу — неизвестно. Сталин показался ему красавцем, чрезвычайно веселым, он то и дело покатывался со смеху. (Леди Астор, напротив, нашла Сталина очень мрачным.) «Я уезжаю из государства надежды и возвращаюсь в наши западные страны — мир отчаяния», — сказал Шоу европейским журналистам, покидая СССР, и поведал также, как шикарно его кормили. В Лондоне старый фабианец делал доклад о своей поездке. «В России нет парламента или другой ерунды в этом роде. Русские не так глупы, как мы; им было бы даже трудно представить, что могут быть глупцы, подобные нам. Разумеется, и государственные люди советской России имеют не только огромное моральное превосходство над нашими, но и значительное умственное превосходство». Ему также очень понравилось, что с уголовными преступниками у нас обращаются мягко, а за политическое преступление полагается казнь: «Против этого так называемого террора возражают только наиболее глупые люди из жалких остатков интеллигенции». Лучшего союзника было не найти, но книгу о России Шоу так и не написал. Ничего, там их еще много толпится в очереди.

Коммунист Анри Барбюс в начале 1930-х встречался со Сталиным трижды и получил доступ к архивам ЦК. Его книга «Сталин» вышла весной 1935 года; именно он придумал слоган «Сталин — это Ленин сегодня», а также ввел в обиход применительно к советским руководителям слова «отец» и «старший брат». В 1932-м приехали супруги Уэбб. Они совершили вояж по Украине в самый разгар раскулачивания, беседовали с советскими руководителями и пришли к выводу, что крестьяне катаются как сыр в масле. Одновременно с ними по Украине проехал Малкольм Маггеридж, корреспондент «Манчестер гардиан», женатый на племяннице Беатрисы. Он написал в своей газете о крестьянах, умирающих от голода, и о людях, которые исчезают неизвестно куда. Беатриса искренне недоумевала. Она встретилась с Майским и попросила разъяснений. Майский сказал, что ошиблась не она, а Маггеридж. Беатриса разъяснила Маггериджу его заблуждение. «Она сказала: „Да, люди в России исчезают“, — писал потом Маггеридж, — сказала с таким удовлетворением, что я не мог удержаться от мысли, что и в Англии есть много людей, исчезновение которых вызвало бы у нее такое же удовлетворение». Уэббы опубликовали в 1935-м книгу «Советский коммунизм: новая цивилизация», где объяснили, что жизнь трудящихся прекрасна, а Сталин не является диктатором, потому что он всего лишь Генеральный секретарь ЦК партии и послушно исполняет все ее решения. В том же месяце, когда Беатриса учила жизни Маггериджа, она обедала с Уэллсом и Шоу и в дневнике записала, что Эйч Джи «мерзко клеветал на Советский Союз» и что он «все еще увлечен своей дурацкой идеей о заговоре международных империалистов, которые приведут мир к процветанию».

23 июня 1935 года по приглашению Горького в Москву прибыл Ромен Роллан. Сталин его принял, имел с ним «дружескую и продолжительную беседу», но разрешения на публикацию этой беседы не дал. Текст ее стал доступен позднее. Роллан спрашивал о репрессиях и получил ответ, что они необходимы, ибо кругом враги, даже по Кремлю свободно бегают библиотекарши-отравительницы. «Вы себе, наверное, не представляете, — писал он потом Стефану Цвейгу, — что тамошние деятели живут в окружении убийц. Незадолго до моего приезда сам Сталин чуть не стал жертвой одного из них, прямо в Кремле». (После процесса над Бухариным Роллан умолял Сталина помиловать старого большевика, но ответа не получил.) Он написал книгу «Московский дневник», где сказано, что Сталин — «двуличное существо», а советский строй — «режим абсолютно бесконтрольного произвола, без малейшей гарантии, оставленной элементарным свободам, священным правам справедливости и человечности», но вслух говорить об этом нельзя, ибо это значит лить воду на вражескую мельницу, а надо говорить прямо противоположное. «Московский дневник» был издан лишь в 1960-м [99] .

99

Как считают некоторые исследователи, в этом виновата русская спутница жизни Роллана Майя Кудашева, которая, как и М. Будберг, якобы была агентом ГПУ.

В 1936 году эстафету принял француз Андре Мальро. У Сталина он не был (во всяком случае, об этом неизвестно) о России толком ничего не написал, считается, что был завербован советской разведкой, позднее потерял интерес к коммунизму. В том же году в Москве с почестями принимали Андре Жида (Сталин по какой-то причине не принял.) Жид опубликовал книгу «Возвращение из СССР»: «Убежденным сторонником, энтузиастом я ехал восхищаться новым миром, а меня хотят купить привилегиями, которые я так ненавидел в старом». «Советский рабочий превратился в загнанное существо, лишенное человеческих условий существования, затравленное, угнетенное, лишенное права на протест и даже на жалобу, высказанную вслух». «Не думаю, чтобы в какой-либо другой стране сегодня, хотя бы и в гитлеровской Германии, сознание было бы так несвободно, было бы более угнетено, более запугано, более порабощено».

Это был серьезный удар, и для ответа на него Москва затребовала Лиона Фейхтвангера. Тот приехал в конце 1936-го, был у Сталина (Жида тот не принял — и что из этого вышло!), а в 1937-м выпустил книгу «Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей», в которой разъяснил, что Жид — подлый клеветник. «Товарищ строительный рабочий, поднявшийся из шахты метро, действительно чувствует себя равным товарищу народному комиссару». «Больше всех разницу между беспросветным прошлым и счастливым настоящим чувствуют крестьяне, которые ведут свое сельское хозяйство разумно и с возрастающим успехом». Фейхтвангер присутствовал на процессе Пятакова — Радека и пришел к выводу, что они заслужили казнь, а Сталин — простодушный добряк: «Его считают беспощадным, а он в продолжение многих лет борется за то, чтобы привлечь на свою сторону способных троцкистов, вместо того, чтобы их уничтожить, и в упорных стараниях, с которыми он пытается использовать их в интересах своего дела, есть что-то трогательное».