Герцен

"В начале, удерживаемый клятвой, я воображал, что действую наилучшим образом, требуя торжественного суда над чудовищем безнравственности. Мне удалось тронуть несколько человек… вот и все. А затем оказалось, что я скомпрометировал себя своей просьбой. Для меня позор в том, что человек этот существует. Какова фатальность — жизнь чистая, незапятнанная, все время в рядах борцов, 40 лет жизни, богатой силою, счастьем. И вдруг — вокруг небытие, гроба, дети — и несвершенная месть, следственно — бесчестие. Это тяжело — но приходится нести свое бремя".

В Париже 25 сентября 1849 года выходит пробный номер газеты Прудона и Герцена. Позднее Александр Иванович писал, что пробный номер "Voix du Peuple" "зарезал" газету.

Появление статей Герцена, написанных по-герценовски страстно, остроумно, привлекло к нему многих издателей, И Маццини просит Герцена сотрудничать. Ходят слухи, что Герцен анонимно пишет для различных женевских изданий, хотя Герцен все отрицает.

С осени 1849 по 1851 год Герцен написал не только основные части книги "С того берега", но и такую блестящую статью, как "Русский народ и социализм", а также классическое произведение и русской и мировой социалистической литературы "О развитии революционных идей в России". Именно в эти годы Герцен уже вступает в бой с русским царизмом без эзоповских приемов, с открытым забралом.

В 1850 году он пытается основать в Штутгарте вольную русскую типографию. Попытка эта окончилась ничем. Но Герцен не был обескуражен. Он знал, что рано или поздно такая типография будет создана, а пока работал над статьями и книгами, которые сначала появятся в свет на европейских языках. И обязательно будут отпечатаны на русском.

Герцен давно задумал познакомить Европу с подлинной Россией, с русским народом, стащить с его головы "казацкую папаху" и рассказать о русском человеке по имени Пушкин, о том, что Россия — это не только "европейское пугало" — Николай I, но и декабристы. О России, низвергшей Наполеона, о людях 12-го года.

"Множество народов сошло с исторической сцены, не изведав всей полноты жизни, но у них не было таких колоссальных притязаний на будущее, как у России… В истории нельзя сказать: tarde venientifius ossa; (опоздавшим — одни лишь кости. — В.П.), наоборот, им-то предназначены лучшие плоды, если только они способны ими питаться". Так писал Герцен в "La Russia".

"Русский народ и социализм" — статья, в которой Герцен развивает теорию общинного социализма, намеченную еще в работе "Россия". Это учение претерпит много трансформаций, но останется герценовским "кредо" почти до последних дней его жизни. Пока еще представление о сельской общине у Герцена основывается на описаниях прусского чиновника, много путешествовавшего по России, — Гакстгаузена, с которым Герцен встречался в 40-е годы. Но даже на основании этого приблизительного знания Герцен торопится сделать выводы о характере общинного, то есть коллективного пользования и владения землей. Это ли не эмбрион социализма? В Европе нет ничего подобного (пролетариат, растущий вместе с капитализмом, Герцен считал революционной силой, но не социалистической).

Герцен верен себе — опять-таки идея, фундамент для нее подобран, но он не стоит на твердой почве изучения конкретных социально-экономических процессов, развивающихся на его Родине. Герцен готов уже утверждать, а впоследствии он будет это со всем ему присущим блеском доказывать, что Россия в своем развитии минует капитализм. И залогом того опять-таки все та же сельская община. И потенциальная мощь русского народа.

Ленин писал о народнических взглядах Герцена: "…В этом учении Герцена, как и во всем русском народничестве — вплоть до полинявшего народничества теперешних "социалистов-революционеров" — нет ни грана социализма. Это — такая же прекраснодушная фраза, такое же доброе мечтание, облекающее революционность буржуазной крестьянской демократии в России, как и разные формы "социализма 48-го года" на Западе".

Однажды, заговорив о будущем России, Герцен не мог миновать и славянского вопроса вообще. Он не был панславистом, но он не соглашался и с Бакуниным, который в эти же годы ратовал за распад русского государства и образование славянских федераций. Герцен считал, что "вне России нет будущности для славянского мира; без России он не разовьется…" "Он сделается австрийским и потеряет свою самостоятельность. Но не такова, по нашему мнению, его судьба, его назначение".

В 1851 году сочинение Герцена "О развитии революционных идей в России" вышло на немецком и французском языках. Может быть, впервые европейский читатель познакомился с подлинной историей — не русских царей, а с историей народа, развитием в среде его лучших сынов революционных и прогрессивных идей. И опять-таки, как и в других работах, Герцен и в этой весь в раздумьях. Он ведь первооткрыватель темы. Но он не отклоняется от главного стержня своего сочинения — все факты истории народа рассматривает с точки зрения формирования революционного, патриотического пробуждения масс России.

Герцен целиком обращен к России, к ее главному вопросу, вокруг которого вращалась не только передовая, но и вообще общественная мысль на его родине (если "общественной" позволительно будет назвать мнения дворцовых, чиновничьих и помещичьих кругов). Главное — вопрос о крепостном праве. Не случайно все 30 лет царствования Николая I заседали всевозможные "секретные комитеты", пытавшиеся решить этот проклятый вопрос так, чтобы и волки были сыты (это всенепременно) и овцы целы (по возможности). "Пороховой бочкой" назвал дворцовый историограф барон Корф крепостное право.

Герцену же ясно — освобождение крестьян с землей. Герцен вобщее считал, что в России не было феодальных отношений. Он полагал, что земля исконно принадлежала крестьянской общине. Это была его ошибка.

История русской общественно-политической мысли Герценом прочерчена так четко, так ярко, что и по сей день эти главы представляют большой научный и познавательный интерес.

Пушкин и Чаадаев, Кольцов и Белинский, Гоголь получили на страницах книги яркие, сочные характеристики и точное обозначение их места в литературном процессе, в развитии эстетических взглядов, общественной мысли. Это тем более важно, что Герцен хорошо осознавал роль передовой русской литературы как трибуны передовых общественно-политических идей.

"Незадолго до мрачного царствования… (Николая I. — В.П.)появился великий русский поэт Пушкин, а появившись, сразу стал необходим, словно русская литература не могла без него обойтись… Пушкин как нельзя более национален… Подобно всем великим поэтам он всегда на уровне своего читателя; он становится величавым, мрачным, грозным, трагичным… и в то же время он ясен, прозрачен…"

Отдавая должное Полевому, Герцен очень тепло отзывается о русских журналах, которые "вбирают в себя все умственное движение страны".

И "наконец пришел человек, с душой, переполненной скорбью: он нашел страшные слова". Он потребовал от России "отчета во всех страданиях, причиняемых ею человеку, который осмеливается выйти из скотского состояния". Это о Чаадаеве. Герцен говорит о своем несогласии с ним, но какой любовью проникнуты строки, посвященные мыслителю. А Гоголь! "Никто и никогда до него не написал такого полного курса патологической анатомии русского чиновника".

Герцен еще верит в прогрессивную миссию просвещенного дворянства. Между тем, быть может, он был ее самым ярким и чуть ли не последним представителем. Себя Герцен называет учеником декабристов и их последователем, а петрашевцев — своими учениками и последователями.

К просвещенному дворянству Герцен всегда относил и славянофилов. После краха европейских революций 1848–1849 годов, когда Герцен начинает формировать свое учение о русском социализме, он вновь вспоминает славянофилов. И даже готов в них видеть критиков типа фурьеристов (другими словами, социалистов). "А социализм, который так решительно, так глубоко разделяет Европу на два враждебных лагеря, — разве не признан он славянофилами так же, как нами? Это мост, на котором мы можем подать друг другу руку". Обратив свои взоры к русской общине, страстно желая, чтобы Россия миновала капиталистический путь развития, всю "бесплодностъ" которого, как казалось Герцену, он увидел в 1848 году, он, естественно, готов при известных условиях заключить теперь союз со славянами. "Умер Николай, — пишет Герцен в "Былом и думах", — новая жизнь увлекла славян и нас за пределы нашей усобицы, мы протянули им руки, но где они? — Ушли!" Противников, "которые были ближе нам многих своих", действительно уже скоро не стало. Братья Киреевские умерли в 1856 году. Хомяков и К. Аксаков в 1860-м.