Герцог и служанка

Доктор Барнард откашлялся.

— Возможно, слабонервным особам следует покинуть комнату, пока мы не закончим.

Тетя Бертрис в первый раз подала голос.

— Я определенно останусь, — фыркнула она. — Более того, я никому не позволю подозревать меня в слабонервности.

Доктор склонил голову набок.

— Ну конечно, миледи. Я бы и помыслить о таком не мог. Но прошу вас, имейте в виду…

— Я буду кричать, — ровным голосом вставила Ребекка, не открывая глаз. — Очень громко. Я уверена.

По сути дела, она уже выглядела так, словно едва удерживалась от крика. Губы она сжимала так сильно, что они побелели.

— Думаю, от твоих криков я в обморок не упаду, Ребекка, — сказала тетя Бертрис. — Полагаю, единственное, что способно довести меня до потери чувств, — это известие, что ты сбежала среди ночи с… — Она покосилась на Кейт, которую ей представили ранее, но ничего больше не сказала. Кейт продолжала смотреть в пол.

— Я была глупой девчонкой, — сквозь зубы проговорила Ребекка. — Поверь мне, тетя, я больше никогда не сбегу, ни днем, ни ночью. Никогда.

— Тогда я до конца жизни могу не бояться обмороков. — Сухо ответила тетя Бертрис.

Доктор Барнард взглянул на Кейт:

— Мисс?

Кейт закусила губу, и Гаррет отвернулся: самые развратные образы наводнили его сознание. Она кусала губы, когда волновалась или нервничала. Эта привычка твердо ассоциировалась у него с ней. С ее прикосновениями. Ее поцелуями. Ее телом.

Боже, он никогда в жизни никого не желал так сильно. Он и раньше испытывал вожделение к некоторым женщинам — к Софи, которая даровала ему успокоение, к Жоэль, бельгийской любовнице, с которой обретал разрядку. Но Кейт… Она не походила ни на одну из них. Все в ней притягивало его как магнит.

— Можно мне остаться?

Гаррет отбросил эти мысли. Он не должен думать о Кейт так. То, что произошло между ними, каким бы сладостным и честным оно ни было, уже закончилось. Так должно быть. Черт подери, он убил ее брата!

— Пожалуйста, — прошептала Ребекка, — доктор, пожалуйста, разрешите ей остаться со мной!

Доктор Барнард вздохнул:

— Хорошо.

Стук в дверь возвестил о прибытии двух дюжих конюхов.

Доктор уложил Ребекку на обитую малиновым бархатом кушетку и попросил вытянуть руку.

— Вам что-нибудь еще нужно, доктор? — спросила тетя Бертрис.

Доктор покачал головой, закатывая рукава:

— Нет, мэм. — Он размял пальцы — суставы щелкнули — и продемонстрировал им крупные, с длинными пальцами, кисти. — Все, что нужно, у меня уже есть.

Кейт подошла к Бекки и взяла ее за здоровую руку. Ребекка едва заметно улыбнулась ей.

Доктор Барнард велел одному из конюхов стать в изголовье кушетки и держать Ребекку за плечо, а другого поставил в изножье. Гаррет и тетя Бертрис встали рядом с Ребеккой, но та смотрела только на Кейт.

Доктор очень аккуратно взял в руки локоть Ребекки, а затем молниеносно — никто даже среагировать не успел — провернул кости.

Ребекка, как обещала, громко завопила, изогнулась дугой, била ногами. Едва оглушительный вопль начал стихать, доктор снова повернул руку. — Нет! — кричала Ребекка. — Нет, нет, нет!!!

Она мотала головой из стороны в сторону, а доктор, игнорируя ее вопли, мольбы и рыдания, еще раз вправил кости на место. Кейт бормотала что-то утешительное, Ребекка цеплялась за ее руку, как утопающий — за соломинку.

— Тс-с, — ворковала Кейт. — Потерпи еще, осталось совсем чуть-чуть, правда, доктор?

— Правда, — нетерпеливо отвечал доктор Барнард.

— Пожалуйста, хватит, — стонала Ребекка.

Доктор сосредоточенно потягивал, проворачивал и подталкивал кости, пока не удовлетворился результатом. Потом, жестом показав конюхам, чтобы они не отпускали ее, он надел на Ребекку перевязь, подготовленную миссис Смит.

— Вот и все, можете ее отпустить, — объявил он, в конце концов.

Ребекка в мгновение ока свернулась дрожащим калачиком. Кейт обошла кушетку, встала на колени рядом с Бекки и убрала пряди волос с мокрых щек Бекки. Тетя Бертрис сложила руки на груди и обвела всех хмурым взглядом.

Доктор отвел Гаррета в сторону.

— Я вправил перелом, насколько мог, ваша светлость, и я буду каждый день приходить и проверять его, однако я опасаюсь за ее свободу движений в будущем. И ее локоть…

— Я не намерен обсуждать с вами страхи, — отрезал Гаррет. — Будем решать проблемы по мере их появления.

Что можно сделать, чтобы рука зажила как можно скорее и лучше?

— Полная неподвижность. Сначала должен срастись перелом. — Доктор оглянулся на рыдающую Ребекку. — Ее будут мучить сильные боли, ваша светлость. Я дам вам успокоительное для нее.

Гаррет посмотрел на Кейт, которая продолжала что-то нашептывать Ребекке. Ее утешения возымели действие, потому что рыдания Ребекки перешли во всхлипы. Кейт умела утешать. Гаррет вспомнил о ее братишке, которому с трудом давался каждый вздох. Сперва Гаррет удивлялся: почему Кейт говорит, что нужна Реджинальду? Теперь он понял. Без ее ласковых прикосновений и успокаивающего голоса мальчик просто не выжил бы.

Кейт, почувствовав его взгляд, посмотрела на него. Он быстро отвернулся — но не настолько быстро, чтобы не заметить румянец, вспыхнувший у нее на щеках.

Интересно, можно ли чем-то помочь мальчику? Гаррет посмотрел на доктора Барнарда оценивающим взглядом:

— Доктор, пока вы еще здесь, я хотел бы, чтобы вы осмотрели еще кое-кого.

Глава 13

Гаррет бродил по Колтон-Хаусу. Уже пробило три часа ночи, а он все еще не спал. Он просто не мог заснуть в этих стенах. После нескольких бессонных, наполненных кошмарами месяцев, что Гаррет провел в Лондоне по возвращении из Бельгии, жизнь на свежем воздухе, под открытым небом, действительно успокаивала его. А теперь он уже неделю как живет под крышей родного дома — и категорически не мог спать. По ночам он бродил по дому и предавался воспоминаниям.

Гаррет поднялся по центральной лестнице, перешагивая через две ступеньки за раз и глядя на потолок. Белая лепнина с розетками, расписанная лесной зеленью штукатурка — и голенький розовощекий купидон, который целится в сердце каждого, кто поднимается по лестнице.

Когда он уезжал на войну, этой фрески еще не было. Впрочем, в доме за годы его отсутствия мало что изменилось. Во многом дом оставался таким же, каким Гаррет его помнил, и возвращение разбудило в нем множество живейших воспоминаний. Он в подробностях вспомнил детство, особенно годы, после смерти от лихорадки родителей Тристана, когда тот приехал жить в Колтон-Хаус. Гаррету было тогда восемь, Тристану, его двоюродному брату, — пять.