Германия в ХХ веке

Главное поле деятельности нового состава кабинета министров лежало в сфере экономики. Годы правления Брандта совпали с периодом высокой конъюнктуры, и правительство ограничивало свою деятельность фискальными мерами против ее перегрева. Несмотря на введение чрезвычайных налогов на потребление, инфляция перешагнула в 1972 г. пятипроцентную отметку. Попытки Шиллера, совместившего в своем лице посты министров экономики и финансов, добиться резкого ограничения бюджетных расходов не удавались из-за затратного характера внутриполитических реформ. В мае 1972 г. он был вынужден подать в отставку. Бегство международных капиталов в Европу от дешевеющего доллара привело к резкому росту курса немецкой марки после того, как администрация США отказалась гарантировать золотой паритет своей национальной валюты. Чтобы сбить спекулятивную волну, страны ЕЭС были вынуждены ввести в марте 1973 г. так называемую «валютную змею», означавшую взаимную привязку курсов их денежных единиц, отправленных в свободное плавание по отношению к доллару.

Энергетический кризис, начавшийся осенью 1973 г. в результате арабо-израильской войны, затронул весь западный мир. Настоящим шоком для жителей ФРГ стали скачок цен на бензин почти в два раза, запрет на пользование личными автомобилями по воскресеньям, провозглашенный правительством для того, чтобы ограничить потребление стратегического сырья. Доходы от западногерманского экспорта уже едва покрывали затраты на импортируемые энергоносители. Кризис имел и внутреннюю структурную составляющую. Хроническая нехватка инвестиций для обновления старых отраслей промышленности ФРГ сопровождалась вторжением на мировые рынки более дешевых японских продуктов, использовавших высокие технологии. Попытки западногерманских предпринимателей «догнать и перегнать» поднимающихся конкурентов оборачивались значительными социальными потерями. Внедрение автоматизированных процессов только в машиностроении привело к сокращению около миллиона рабочих мест, освободившаяся рабочая сила уже не успевала рассасываться в других отраслях. К концу 1973 г. число безработных достигло 273 тыс. человек, в 1975 г. безработица уже перешагнула миллионную отметку и держалась на ней до конца десятилетия. Под влиянием кризиса валовой социальный продукт ФРГ в 1974 г. упал почти на два процента при росте инфляции в семь процентов. Антикризисные программы правительства Шмидта сохраняли верность кейнсианским рецептам. За два года государственные заказы на строительство достигли 10 млрд. марок, налог на добавленную стоимость, который затрагивал интересы каждого покупателя, был поднят с 11 до 16 %.

Расширение законодательства о соучастии рабочих в управлении предприятиями продолжало оставаться камнем преткновения и для нового кабинета министров. Центральным вопросом, по которому коалиционные партнеры не могли достичь согласия, оставалось распределение голосов в наблюдательных советах акционерных обществ. Профсоюзы настаивали на переносе паритетной модели, работавшей в горной промышленности и металлургии с 1951 г., на остальные отрасли экономики. Свободные демократы утверждали, что это приведет к блокированию рабочими непопулярных решений менеджмента и в конечном счете – к потере экономических стимулов развития производства. Найденный компромисс являлся настоящим образцом дипломатического искусства. Закон о соучастии в управлении производством (Mitbestimmungsgesetz), принятый бундестагом 18 марта 1976 г., предусматривал равное распределение голосов между собственниками и работающими по найму. Однако в случае патовой ситуации решающее слово оставалось за акционерами, получавшими при повторном голосовании дополнительный голос. Новое законодательство затронуло только 600 самых крупных фирм. Там, где число работающих не превышало 2000 человек, сохранял свое действие старый закон о структуре предприятий. Из-за протестов предпринимателей, обратившихся в конституционный суд ФРГ, закон о соучастии в управлении производством вступил в силу только 1 марта 1979 г.

В предвыборной кампании 1976 г. христианские демократы сделали ставку на молодое поколение, выдвинув в качестве кандидата на пост бундесканцлера тридцатипятилетнего Гельмута Коля, ставшего за три года до этого председателем ХДС. Нового лидера в борьбе за голоса избирателей сопровождал старый партийный лозунг: «Свобода вместо социализма». Такой ход не обещал особого успеха уже потому, что Шмидт в отличие от Брандта не был социалистом. Ключевые понятия его политического словаря – либеральность и солидарность – в полной мере разделяли и свободные демократы. Значительно большее влияние на настроения избирателей оказал не преодоленный до конца экономический кризис, а также неуверенные действия правительства в борьбе с левым терроризмом. На выборах, состоявшихся 3 октября 1976 г., социал-демократы потеряли два процента голосов, которые прибавили себе их оппоненты. Для смены правящей коалиции этого оказалось недостаточно. Отказ от кандидатуры лидера ХСС Штрауса как слишком одиозной, дорого обошелся христианским демократам – баварское отделение партии объявило о намерении образовать в бундестаге собственную фракцию. Самый серьезный за всю историю блока ХДС/ХСС кризис был преодолен ценой взаимных уступок, однако в выигрыше оказались все же баварцы. Христианским демократам пришлось согласиться с кандидатурой Штрауса на пост бундесканцлера в ходе следующих парламентских выборов.

1977 г. принес с собой вторую волну террора членов «Фракции Красной армии», пытавшихся ценой ряда акций устрашения добиться освобождения из тюрем своих вождей и соратников. Несмотря на все меры безопасности, им удались покушения на федерального прокурора Зигфрида Бубака и председателя правления «Дрезденер банк» Юргена Понто. 5 сентября левыми экстремистами был совершен самый дерзкий из террористических актов – в Кельне был похищен глава союза промышленников ФРГ Ганс Шлейер, четверо его охранников убиты. После того, как 18 октября отбывавшие наказание в штутгартской тюрьме лидеры «Фракции Красной армии» покончили жизнь самоубийством, Шлейер был убит их соратниками, остававшимися на свободе. Однако из «красноармейской» искры так и не возгорелось пламени революционной борьбы с «профашистской системой». После жаркой осени 1977 г. волна террора пошла на спад, не в последнюю очередь из-за того, что правительство заявило о недопустимости и впредь выполнять условия преступников. Реакцией власти стали также усиленные меры безопасности, упрощенная процедура судопроизводства в отношении террористов, фактически лишавшая их права на защиту – либеральная общественность вновь заговорила о призраке полицейского государства. Под ее давлением в 1978 г. была отменена сплошная проверка лояльности лиц, поступавших на государственную службу.

Серия политических убийств дискредитировала леворадикальную сцену ФРГ. Этаблированные партии, находившиеся на государственном обеспечении и увлеченные погоней за голосами, плохо подходили на роль «властителя дум» социально активных граждан, прежде всего представителей молодого поколения. Работа перестала быть для них главным смыслом жизни, социальное обеспечение создавало необходимые материальные, а открытость высшего образования – духовные предпосылки для формирования новой системы ценностей, независимой от карьеры и зарплаты. В ее основе лежала уже не революционная перестройка окружающего мира, а внутренняя эмансипация личности, ее освобождение от условностей и привычек благопристойного мещанства.

Не находя выхода своим интересам и чаяниям в сфере большой политики, носители идеологии постиндустриального общества стремились к реализации альтернативных проектов. Возникавшие повсеместно гражданские инициативы олицетворяли собой протест против тотальной демократии, забывшей о нуждах реального человека. Ставя перед собой конкретные цели, будь то закрытие для транспорта жилого микрорайона или строительство детской площадки, борьбу с дискриминацией женщин в быту или помощь инвалидам, они неизбежно выходили на уровень политики, вступали в конфликт с партийной бюрократии, выдвигали на местных и земельных выборах собственных кандидатов. Если студенческое движение конца 60-х гг. прошедшего века напоминало теорию и тактику российского народничества, то гражданские инициативы последующего десятилетия имели явные аналогии с «теорией малых дел» и земским движением в пореформенной России.

Растущий резонанс получали общественные выступления в защиту окружающей среды. Появившийся в 1972 г. доклад Римского клуба ставил проблему пределов экономического роста, ограниченных способностью природы «переварить» человеческую деятельность. Парниковый эффект, вымирание лесов, озоновая дыра и техногенные катастрофы стали излюбленными темами западногерманской прессы. Молодое поколение испытывало растущий и вполне объяснимый страх вообще остаться без будущего. Энергетический кризис показал, насколько неустойчиво благосостояние Западной Европы, основанное на эксплуатации минеральных ресурсов в других частях земного шара. Пытаясь извлечь уроки из кризиса, правительство Шмидта сделало ставку на форсированное строительство атомных электростанцией. Общественность указывала на риски, связанные с применением ядерных технологий, вскрывала корыстные интересы мощного атомного лобби в Бонне. Из широкого спектра гражданских инициатив, протестовавших против необратимого загрязнения окружающей среды в угоду экономическому росту, во второй половине 70х гг. начало складываться движение «зеленых».

Его идеология не ограничивалась экологическим горизонтом, представляя собой пестрый конгломерат экзотерических культов, политических теорий анархистского толка, модной «философии жизни». В ней присутствовали и консервативные черты, такие как отрицание норм представительной демократии и ставка на внепарламентские действия, призывы к отказу от благ цивилизации и борьбе с «террором потребления». «Зеленые» выступали против господства в политике технократов, оперирующих исключительно количественными показателями, за новое качество жизни, подразумевавшее гуманизацию не только человеческих отношений, но и сферы производства. Общим знаменателем новых социальных движений являлся примат постматериальных ценностей и попытка построить на их основе новое гармоничное и солидарное сообщество без вертикальных и горизонтальных границ. Они считали себя «левыми», но видели, что реальный социализм оказался не в состоянии преодолеть пороки индустриального общества.

Утопические стремления остановить колесницу технического прогресса сочетались с оригинальными формами политической борьбы, будь то занятие пустующих домов и строительных площадок, блокада железнодорожных путей, по которым перевозились ядерные отходы. Попытки вернуться к природе и вести натуральное хозяйство, совместно воспитывать детей, ходить в домотканых одеждах, есть только то, что выращено собственным трудом, выглядели достаточно экстравагантно и провоцировали интерес средств массовой информации, превращаясь в бесплатную рекламу для новых социальных движений. Кое-что из того, что родилось в их среде, выдержало проверку временем – так, коммуны (Wohngemeinschaften) до сих пор остаются излюбленной формой студенческого общежития в ФРГ, потеряв, правда, свой политический подтекст. Альтернативные фермы давно уже стали признанным атрибутом сельского хозяйства, а сеть «биомагазинов» ввиду все новых эпидемий в сфере животноводства и страха населения перед генетически измененными продуктами переживает настоящий бум.

Лидеры парламентских партий достаточно высокомерно отнеслись к программным целям «зеленых», считая их одним из отзвуков студенческого движения. Вскоре стало очевидным, что новое движение способно поставить под вопрос существующую партийнополитическую систему ФРГ. В 1979 г. «зеленые» были уже представлены в ряде ландтагов, с января следующего года оформились как федеральная партия. Они заставили потесниться традиционные левые силы, усилив в СДПГ позиции сторонников «экологического социализма». Внутренняя эволюция «зеленых» сопровождалась конфликтом фундаменталистов, выступавших исключительно за «базисные акции», и реалистов, готовых к участию в парламентской борьбе. Несмотря на ряд оригинальных решений (ротация депутатских мандатов, квота на представительство женщин в руководящих органах), новая партия в 80-е гг. все больше подстраивалась к традициям боннской политики, и в то же время внесла в нее принципиально новые акценты.