Геродот

Полисная государственность не предусматривала особых органов власти, оторванных от народа, то есть полисы являлись — редчайший случай в мировой истории — государствами без бюрократии. Должностные лица в них были исключительно избираемыми. Выборы проводились либо путем прямого голосования граждан, либо, что для нас совсем уж необычно, путем жеребьевки. Жребий считался самым объективным способом избрания, поскольку исключал любые пристрастия сограждан. Кроме того, в жребии видели проявление воли богов, а в них верили все: религиозное мировоззрение было абсолютно преобладающим, атеистов практически не существовало.

Гражданин греческого полиса мог с полным основанием сказать о себе то же, что в XVIII веке заявил абсолютный монарх Людовик XIV: «Государство — это я». Но при этом он являлся воплощением государства не в одиночку, а лишь в совокупности с другими такими же гражданами, как он. Таким образом, в греческом полисе, пожалуй, впервые в мировой истории сформировалось правильное и стабильное республиканское устройство, при котором общество и государство не были отделены друг от друга.

С античным греческим полисом связаны два открытия колоссального значения. Об одном из них мы уже упоминали: это идея свободы. В древневосточных царствах не существовало даже такого понятия. Каждый кому-то подчинялся: могущественный вельможа точно так же был рабом царя, как и последний крестьянин. Да и царь не был свободен — над ним стояли боги. В Греции же идея свободы гражданина приобрела весьма развитые формы. Но эллин никогда не путал свободу со вседозволенностью, анархией, возможностью делать всё что душе угодно, ведь это нарушало бы свободу окружавших его людей. Свобода мыслилась только в рамках законности: независимость от произвола любого другого лица, подвластность только законам и законным властям, пока они действуют в рамках закона. Гражданин обладает четко очерченными правами; права эти неотъемлемы, лишиться их можно опять же только по предписанию закона (например, в качестве наказания за преступление). Таким образом, свобода и закон неотделимы друг от друга; соответственно, свобода человека предполагает и его ответственность за свои действия.

Другим открытием была идея равенства. Оно в греческом мире понималось прежде всего как равенство граждан перед законом, равноправие. Эллины прекрасно понимали, что равенства во всем быть не может: всегда останутся сильные и слабые, талантливые и бездарные, богатые и бедные. Уравнивать всех по одному шаблону, загоняя в «прокрустово ложе», бесполезно и бессмысленно. Напротив, в Греции умели ценить яркую личность. Мир полисов отнюдь не был миром серой, безликой массы, где все похожи друг на друга. Не случайно древнегреческая цивилизация произвела на свет огромную плеяду выдающихся деятелей культуры и политики. Среди греков был чрезвычайно силен дух состязательности, «атональный дух», как его часто называют (от греческого слова «агон» — состязание). Что бы ни делал эллин — занимался спортом или государственной деятельностью, сочинял стихи или расписывал глиняную вазу, — он вступал в соревнование с коллегами по профессии. Прекрасно сказал об этом еще на рубеже VIII–VII веков до н. э. поэт Гесиод (Труды и дни. 25–26):

Зависть питает гончар к гончару и к плотнику плотник; Нищему нищий, певцу же певец соревнуют усердно.

Зависть в нашем понимании — чувство не слишком достойное. Но то, о чем пишет Гесиод, было завистью творческой, плодотворной, заставлявшей греческих мастеров делать свое дело как можно лучше, блеснуть качеством — ведь только так можно превзойти остальных.

Итак, с тем, что все люди разные, в Греции никто не спорил. Однако права у всех граждан должны быть одинаковыми, перед законом они должны быть равны. В греческих полисах сложился настоящий «культ закона», закон воистину ставился во главу угла. Как писал философ Гераклит Эфесский, «за закон народ должен биться, как за городскую стену» ( Гераклит. Фр. В44 Diels — Kranz).

Читателю, наверное, уже стало ясно: полисы могли быть лишь очень небольшими по территории и населению. Даже самые крупные из них, такие как Спарта или Афины, можно условно сопоставить разве что с карликовыми государствами современной Европы типа Лихтенштейна, Монако, Люксембурга.

Так, Спарта — крупнейший по территории полис греческого мира — имела в период своего наибольшего расширения площадь 8400 квадратных километров, куда входили область изначального обитания спартанцев — Лаконика — и завоеванная ими позже Мессения. Население этого полиса составляло около 200–300 тысяч человек, из них полноправными гражданами были не более девяти тысяч. Афинский полис на высшей точке процветания, в середине V века до н. э., охватывал собой область Аттику площадью 2500 квадратных километров. Населения там было больше, чем в Спарте: по разным подсчетам, от 250 до 350 тысяч человек, из них полноправных граждан — в пределах 45 тысяч [3] .

3

Все данные очень приблизительны. В греческих полисах чрезвычайно редко проводились переписи населения, да и учитывались обычно только граждане; женщины, дети, рабы в круг внимания переписчиков не входили. К тому же до нашего времени данные переписей дошли лишь очень фрагментарно.

Но Спарта и Афины были скорее исключениями, «полисами-гигантами». У «нормальных» же полисов территория по большей части не превышала 100–200 квадратных километров, а население — пяти тысяч человек, из которых гражданами являлись не более тысячи. Были и совсем маленькие полисы с территорией в 30–40 квадратных километров, на которой жили несколько сотен человек. Таким образом, типичный полис был крошечным государством, состоявшим из города (скорее городка) и ближайших окрестностей. Его можно было полностью обойти из конца в конец за несколько часов или, поднявшись на холм, увидеть всё государство целиком. Все граждане должны были знать друг друга в лицо. Это было неизбежно и необходимо: только при таких условиях коллектив граждан мог реально осуществлять власть, присутствуя на народных собраниях. (Понятно, что в современных государствах с их большими размерами никакие народные собрания просто не могут иметь места).

В Афинах, разумеется, было не так — на улицах можно было встретить сколько угодно незнакомых людей. Но Афины, повторим, были редким исключением, своего рода «греческим Нью-Йорком», и у попавшего в них жителя маленьких Платей или Флиунта наверняка сразу же начинала идти кругом голова.

«Миниатюрность» полиса была обусловлена рядом причин экономического, политического и культурного характера. Важную роль здесь играла так называемая стенохория — земельный голод, недостаток пригодных для возделывания земель. В большинстве греческих областей полисы располагались буквально вплотную друг к другу, и расширяться им было просто некуда: ни один из них не мог расти больше, чем позволяли соседи. Малые размеры гражданского коллектива порождались необходимостью сохранять и поддерживать этот коллектив как реальное единство. В чрезмерно разросшемся полисе народное собрание переставало быть подлинным воплощением общины граждан. Так, в Афинах из 45 тысяч граждан регулярно посещали народное собрание около шести тысяч. Это, конечно, искажение принципа полисного народоправства, хотя не такое уж и сильное: когда в собрании решался действительно жизненно важный вопрос, на заседание приходило гораздо больше людей — даже те, кто в менее серьезных случаях проявлял аполитичность.

Кроме того, мировоззрению античных эллинов была в высшей степени свойственна пластическая идея меры и формы. Ко всему безмерному, беспредельному грек испытывал инстинктивное отвращение, отождествляя его с неоформленным, хаотичным. «Ничего слишком», «Лучшее — мера» — такие афоризмы часто раздавались из уст эллинских мудрецов. Именно чувство меры породило едва ли не все крупнейшие достижения древнегреческой культуры: и доведенные до совершенства пропорции статуй, и отточенную ритмику поэтических произведений, и самодостаточные космогонические системы философов… На политическом уровне то же чувство меры жило в концепции полиса. Он был, помимо прочего, еще и произведением искусства: грек любовался им, как художественным изделием своего ума и рук. Огромные древневосточные державы, безостановочно расползавшиеся вширь и не знавшие предела, должны были представляться ему чем-то чуждым и даже чудовищным.

Вот что пишет о мере применительно к государству один из величайших философов в древнегреческой истории, завершивший и обобщивший классическую традицию, — Аристотель: «Опыт подсказывает, как трудно, чтобы не сказать невозможно, слишком многонаселенному государству управляться хорошими законами; по крайней мере мы видим, что все те государства, чье устройство слывет прекрасным, не допускают излишнего увеличения своего народонаселения… Для величины государства, как и всего прочего — животных, растений, орудий, — существует определенная мера… Так, например, судно в одну пядь не будет вообще судном, равно как и судно в два стадия [4] » ( Аристотель. Политика. VII. 1326а26 и след.).

4

Стадий — мера длины, составляющая около 180 метров.

Греческий полис как бы сам обозначал себе пределы, ставил в какой-то момент точку в собственном расширении. Для каждого конкретного полиса эти границы роста, разумеется, были неодинаковыми. Для Афин они совпали с пределами Аттики. Спарта пошла дальше: для нее точкой, поставленной в расширении полисной хоры, стало покорение вдобавок к Лаконике еще и Мессении. Собственно, Спарта, насколько можно судить, уже переросла меру; отсюда и все трудности, которые в дальнейшем испытывало это государство, и все перипетии странной судьбы; на некоторых из них нам еще предстоит остановиться.

Для подавляющего большинства полисов предел роста наступал едва ли не сразу после их возникновения. Приходилось переходить с экстенсивного пути развития на интенсивный — выживать не за счет присоединения новых территорий, а за счет оптимального использования имеющихся ресурсов — как материальных, так и духовных, человеческих. А это в цивилизационном плане конечно же было благом.

Подчеркнем снова: каким бы миниатюрным ни был полис, он обязательно имел все атрибуты независимого государства: органы власти, войско, финансы. И за эту свободу и независимость полис держался всеми силами, отстаивая ее от любых покушений со стороны соседей.