Герои на все времена

Ладно. Взял он лопату, в скатерть завернул и засунул под мышку. А меня пожалел — на плечо посадил. Чтоб, значит, мне виднее было.

— Куда идти? — спрашивает. Вежливо так. Хороший царевич, воспитанный, хоть на вид дубина дубиной.

— Мур, — говорю, — царевич, стрела твоя в болото улетела да Царевне-лягушке на глаза попалась. Поэтому и стрелу вернем, и батюшки-царя наказ выполним. Только ты не мешкай, торопись. Ждет тебя твоя невеста, аж квакает от нетерпения.

Иван Никодимыч, младший сын царя

— Как это, — спрашиваю у кота, — квакает? — Затылок чешу. — Какие, — изумляюсь, — еще кваки? Мне нормальная невеста нужна, а не такая, что к соседям не вывезти. Не скажешь же им, мол, приготовьте для моей супруженницы два пуда живых комаров и лоханку тины. Засмеют ведь, инородцы.

— Ничего, — кот успокаивает, — она только на вид лягуха. Вот поцелуешь, сразу царевной станет. Да такой раскрасавицей, что ужас! Не бойся, царевич, у нас с ней все обговорено и согласовано.

Задумался я тут. Вроде бы и хорошо все, но чует сердце, нечисто дело. Ой, как нечисто.

А кот в ухо мурлычет, улещивает. Мол, всем хороша невеста, особенно тем, что теща к ней не прилагается.

Подумал я и решил: «А посмотрим! Там и поступим, по обстоятельствам».

— Ладно, — отвечаю, — показывай дорогу.

Митрофан, личный кот царевича

Пришли мы, значится, к болоту. А болото-то зеленое-зеленое, тиной поросшее-поросшее — аж страшно.

— Ну что, — говорит царевич, — сапоги ценные, сафьянные, аглицкой работы портить я не желаю. А потому, лопата, — копай сама отводной канал.

Ну, я, конечно, знаниями сынка царского и про каналы отводные, и про лотки, и про ГОСТ на системы водоотведения и канализации восхитился. Но все равно, даже умеючи — болото осушать-то лет двадцать придется как минимум. За это время любая невеста испортится. А уж лягуха — особенно.

— Молодец, — хвалю, — царевич. Ученый ты. Аж завидки берут. Но хочу по-хорошему предупредить — лопата-то без тебя копать не будет.

— Дык как, — изумился Ванька, — она же самокопалка.

— Вот сам и копай. — Обиделся я и вдоль по бережочку гулять пошел. Травка зелененькая, кузнечики из-под лап в разные стороны прыгают… Лепота, одним словом. — Ну что, — поворачиваюсь, — лебедь белый, много ли накопал?

А царевич-то не дурак был, вместо черенка лопаты за скатерть уцепился. Мол, лопать время самое. Только не знал, бедняга, что скатерть самобранкой не просто так прозывается. А за привычку браниться матерно, когда ее разворачивают. Хотя ее-то даже понять можно и пожалеть — вот если бы мне на пузо все время чего горячего пристроить норовили, и я бы, хоть и из интеллигентной семьи происхожу, в выражениях не постеснялся.

В общем, скатерть истерит, царевич тоже, лягухи квакают, трясина булькает. Только я молчу. Да еще и лопата.

— Ладно, — говорю, — невесту хошь? Если хошь, тогда сапог не жалей — в грязюку полезай.

Ну, чего делать, полез он, болезный, царевну искать. Им, сынкам царским, ведь хуже, чем нам, котам, приходится. У них не Яга, которая по доброте душевной абы кому подарить может, у них папенька — царь. Этот — не отдаст первому встречному, сам повесит. Так что лучше уж в болоте потонуть. Или как повезет.

В общем, шагает себе Ванька по болоту, шагает. (Меня из уважения на шею себе посадил. Чтоб, значит, не намок светоч знаний.) Вполне ничего выходит. Приятственно. Сухо, пружинит слегка. Вдруг видим — сидит на кочке лягуха, представительная такая, благородного буро-зеленого окрасу, и во рту стрелу золотую держит.

— Ну, — заявляет ей царевич, — привет тебе, голубка ясная. Жениться я на тебе пришел. Прямо сразу, не снимая сапог. А потому харю умой, в смысле переоденься в что-нить кружевное, и стрелу отдай. Казенная же.

А зеленая стрелу из рта вынимает и в ответ речь держит:

— Ква, добрый молодец. Жениться — это я завсегда рада. А потому сначала кольцо обручальное гони, а опосля и стрелу получишь.

Ванька от неожиданности аж дар речи потерял. Ну, думаю, мне самое время вмешаться пришло. Подтолкнуть, значит, к правильному выбору. Мол, бери, советую, пока дают. А то с твоей рожей на тебя и лягушек не останется.

Иван Никодимыч, младший сын царя

Нашли мы эту царевну болотную. Смотрю ж я на нее, смотрю. Все кадки с тиной да ухмылочки послов мерещатся. Аж даже про сапоги пострадавшие думать забыл. И на душе так тоскливо-тоскливо. Страдаю, в общем. Только долго страдать мне не дали — кот на шее ка-ак давай ерзать: уверяет, что брать надо. Пока хоть такое есть.

— Ты, — говорю ему, — совсем сдурел? Какая ж это лягуха? Это ж жаба цельная, трехстворчатая. Ей же пруда под окнами отцовского терема не хватит. Не поместится.

Тут жаба, хитрюга этакая, голос подала:

— Поцелуй меня, царевич. Не пожалеешь. Будет тебе супруга по вкусу. Практически дева. Только из болота сначала вынеси. А то ведь надорвешься потом, хилый мой.

Ну, вытащил я ее, где посуше. Вытер кое-как рукавом. Посмотрел на нее. И справа посмотрел, и слева. Так тошно же. Вне зависимости от вида.

— Не, — плачусь коту, — не могу я это целовать. Я с детства гадов всяких боялся аж до дрожи. Помню, начнет меня матушка устрицами заморскими потчевать, а я из под стола и не вылажу, пока их без меня не сожрут…

Митрофан, личный кот царевича

По плану самое время царевну целовать, а Ванька-то никак. Травма, говорит, психологическая. В детстве полученная. Поэтому с лягухами не целуется. Даже с закрытыми глазами.

Думал я, думал, аж устал весь. А тут еще и сынок царский влез, что пусть сначала стрелу отдаст, а там и целовать будем.

— Ладно, — сжалилась невеста, — держи свою стрелу. У меня еще есть.

— Как есть? — удивился царевич.

— А вот так. — Лягуха стрелу на берег шлеп, а сама в воду прыг. И через некоторое время выгребает с палкой странной во рту. — На, — жениху объявляет, — эта лучше. Старинная. К тому же тяжеленная — не чета твоей, сразу ясно, что золотая.

Царевич сначала не поверил. Я, признаться, тоже, но потерли мы ее платочком и убедились: не соврала зеленая, и вправду золотая.

— Нравится? — лягуха интересуется. Причем кокетливо так интересуется.

— Угу, — кивнул Ванька. — Это же ж сколько лет она там пролежала…