Герои на все времена

Чтобы покончить с дурацкими мыслями, требовалось вступить в должность и начать наконец работать — а чтобы вступить в должность, недоставало сущего пустяка. Если, конечно, жену можно назвать пустяком.

Рейф был холост.

Есть должности, на которые принимают только людей женатых. Пост Щита Города относился к их числу. И не по простому обыкновению, а по требованию закона. Будь он неладен.

Тех, кто принимал этот закон, понять можно. Мало ли для опытного сильного мага более соблазнительных занятий, чем быть Щитом? Да сколько угодно! Ухлопать свою жизнь, сиднем сидя на одном месте, не отлучаясь из города никогда и никуда: ни на ярмарку, ни на конференцию, ни давнего друга проведать… Щит Города может отлучиться разве что на похороны, причем собственные. А перспектива собственных похорон для Щита выглядит не такой уж и отдаленной. Опасное это дело — Маятник отводить. Не должность, а прямо-таки приговор судебный для преступника. Вот и попробуй найди на нее добровольца — ну или хотя бы того, кто не сбежит, распробовав, какова его служба на вкус. Вот и выходит по всему, что брать на эту службу надо женатых. Холостяжник — человек ненадежный, перекати-поле, ему удрать ничего не стоит… а вот женатому куда от семьи удирать? Весь он тут, и деваться некуда. И лучше, чтобы жена была из местных — тогда свой интерес у него будет, кровный. Себя не жалея, станет город собой заслонять — и не за страх, а за совесть.

Это как раз понять можно… Куда труднее понять, почему в законе прописано, что женат Шит должен быть всенепременно на дворянке или магичке, причем не вдовой ни в коем разе. И какая клепка заскочила в голове у того, кто это придумал?!

А главное — как выкручиваться городу, где едва нашелся единственный проезжий маг, и тот холостой, а Маятник вот-вот нагрянет?

Женить мага, разумеется, как же еще.

Можно подумать, для заезжих магов невесты благородного происхождения так рядами и выставлены, словно пирожные в лавке кондитера — выбирай, что душе нравится!

Магичек в Мелле, ясное дело, днем с огнем не сыскать. А дворянок незамужних — ровным счетом две. Шести и восьми с половиной лет. Возраст, когда закон не дозволяет даже формальную помолвку. Мэр Меллы, хитрец и умница, ради спасения города был готов снять закон с положенного ему места и сунуть его под себя — но не выкинуть его на свалку. Рейфа это удивляло — в таком положении не до соблюдения законности, когда смерть над головой нависла, выбирать и носом крутить не приходится… но, в конце концов, городским властям виднее. Ох уж эти законы… вот так же точно закон в свое время обрек его на Киску и Крыску, хотя в любом приюте мальчишке жилось бы лучше! А сейчас закон обрекал не одного сироту, а целый город, и не на скверную жизнь, а на верную смерть. И потому Рейф выполнял покуда хотя бы подготовительную работу, чтобы времени даром не терять, а жители Меллы искали той порой в соседних городках хоть одну незамужнюю дворянку старше двенадцати лет — своих нет, так хоть проезжую. Повезло с магом — отчего бы и не с невестой для мага? Но, видно, крепко что-то разладилось в небесном делопроизводстве, и судьба не спешила предоставлять невесту для Рейфа.

Оставалось крайнее средство.

Развод.

Завтра в полдень те жители Меллы, кто был женат на дворянках, станут бросать жребий — кому из них разводиться. Кому выпадет, того и разведут, и на любовь семейную не посмотрят, и на детей… потому что детям этим тоже жить надо. Жить, а не погибать под Маятником. Тут же и разведут, а на следующее утро Рейфа обвенчают. Вот тебе жена, любезный, знакомься, а вот тебе должность и бумаги покойного мэтра Оллави в приданое…

Разумеется, терпеть подобное Рейф ни дня лишнего не собирался. Ему ведь нужно быть женатым для вступления в должность, и только. Как только с Маятником управится, тут же на развод и подаст. Минимальный срок от брака до развода по закону не меньше месяца, но если брак не был физически осуществлен, и того ждать не надо. С какой стати ему чужую жизнь заедать? Незнакомая пока еще женщина войдет в его судьбу меньше чем на полмесяца — и вернется домой. Это Рейф решил твердо. В конце концов, разводиться Щиту Города закон не запрещает. И на том спасибо.

Нет, о жене своей временной Рейф не думал — потому что решение уже было принято: не рушить чужую жизнь. Если кто-то ввел полоумный закон, а городские власти помешались на его исполнении, он этому безобразию потакать не намерен.

Зато прошлое цеплялось к нему неотвязно.

Тоже выискался предмет для размышлений… но чем прикажете себя занять в межвременье вынужденного ожидания? У себя на кафедре Рейф нашел бы уже с десяток занятий, поглотивших бы его целиком, — но здесь, в этом чужом ему доме, он чувствовал себя нежданным гостем, которого занесло с деловым визитом, когда хозяин дома отлучился, и теперь остается только ждать его. Все вокруг чужое, все не свое — не снимешь без спроса чужую книгу с полки, чтобы скрасить досуг, не станешь рыться в чужом столе… остается только ждать, пока хозяин соизволит вернуться. Ум томится подневольным ожиданием — сам не заметишь, как примешься перебирать в мыслях что ни попадя… а хозяина все нет и нет. И не будет — потому что твой это теперь дом, мэтр Эррам, тебе в нем и жить.

И дом твой, и камин, в котором горит огонь, твой, и обстановка в доме твоя, и слуги твои, и даже дверь, хлопнувшая только что — и кто это из слуг вдруг наладился прогуляться на ночь глядя? — даже и эта дверь твоя. Все это принадлежит тебе.

Принадлежит?..

Рейф не мог ощутить этот дом своим, невзирая на все усилия, а себя — хозяином этого дома. Он чувствовал себя гостем покойника. Если бы от Ронтара Оллави осталась хоть какая-то мелочь — будь то чашка недопитого травяного чаю, заштопанный непарный носок, завалившийся за кровать, или недокуренная трубка, Рейфу стало бы неизмеримо легче. Хоть что-то… что угодно, обозначающее прерванное присутствие. Но нет — от личных вещей мэтра Оллави в доме не осталось и пылинки. Меблированный дом, каких много… Рейф и сам снимал комнату со всей обстановкой, но она и была чужой, она не притворялась своей, и вдобавок он платил за нее. А этот дом — вроде бы и свой, а на самом деле чужой… чужой, незаслуженный, дареный… есть ли для Рейфа разница между подарком и ловушкой?

Нет ее, этой разницы.

Дареное. Чужое. Не свое.

Ловушка.

Немудрено, что ему только и думается о всяких несообразностях. Ведь он пойман. Он в ловушке. Вот сейчас дверь скрипнет, отворится, возникнет в проеме тощий неопрятный силуэт Крыски и скажет мэтру Эрраму полузабытым голосом: «Здравствуйте, я ваша тетя…»

Дверь скрипнула.

Звук этот так полно и точно совпал с мыслями Рейфа, что он на миг онемел — и молча смотрел, как отворяется дверь и в проеме ее возникает женский силуэт.

— Здравствуйте, — негромким, но сильным голосом произнесла женщина. — Я ваша теща.

Если Рейф и слыхивал в своей жизни хоть когда-нибудь что-то более безумное, то полностью об этом запамятовал.

Он невольно шагнул навстречу незнакомке.

Нет — на тетушку Крыску вечерняя гостья не походила ни в малейшей малости.

Очень светлые ее волосы, густые и длинные, были забраны вверх и уложены в аккуратную «раковину». Простое платье горожанки было хоть и небогатым, но отменно опрятным, и носила его незнакомка с таким изяществом, что оно казалось почти нарядным. С виду женщине было лет сорок или около того, и едва ли эти годы она провела в тепле и холе — не было в ее лице безмятежной уверенности в судьбе. А вот уверенность в том, что судьба еще не повод сдаваться, — была. Серо-голубые глаза гостьи смотрели прямо и спокойно. Нет, она ничем и ни в чем не была похожа на Крыску — вечно замызганную, прежде времени постаревшую, растрепанную слащаво-злобную Крыску.

На сумасшедшую она тоже не была похожа.

— Меня зовут Томален Эссили, — добавила женщина. — Госпожа Томален Эссили.

Вдова, ошеломленно сообразил Рейф. Высокородная вдова. Девица знатного рода — а хоть бы и старая дева шестидесяти лет от роду! — звалась бы барышней Томален Эссили. Разведенная — сударыней Томален Эссили. Замужняя поименовала бы себя достойной Томален Эссили — а если уж госпожой, то не Томален, а, скажем, Редрам Эссили или же Керд Эссили — не только по фамилии, но и по имени мужа. А раз госпожа Эссили, да еще и при своем, а не мужнем имени — вдова.

И что? Это что-то меняет?

Бред какой-то, вот честное слово…

— Госпожа Эссили, — со всей возможной учтивостью произнес в ответ Рейф, — меня зовут Рейф Эррам — и насколько мне известно, я никогда не был женат.

— Это вам известно, — возразила госпожа Томален. — И мне, раз уж вы сейчас в этом признались. Но почему это должно быть известно мэру и городскому совету?

Бред продолжал оставаться бредом, безумный разговор становился с каждым словом не менее, а все более безумным — но теперь у этого безумия появился какой-то внутренний центр.

— Вы хотите сказать, что… — осторожно начал Рейф.

— …что Мелле нужен Щит, а вам — полномочия, — твердо сказала госпожа Эссили. — И ни у города, ни у вас нет времени прогибаться под закон. Если я поклянусь, что вы — муж моей дочери, а вы подтвердите, кому какое дело, действительно ли вы женаты?

О нет, госпожа Эссили не была сумасшедшей. А даже и была — то очень, очень здравомыслящей.

Не прошло и пяти минут, как оба они, Рейф и Томален сидели за чашечкой чая и деловито обсуждали предстоящее лжесвидетельство. Травяной чай был заварен впопыхах и подано к нему было всего-навсего несколько сухариков которые с натяжкой можно назвать сладкими, — но госпожу Эссили такие мелочи не волновали, а Рейфа и подавно.