Герои подводного фронта. Они топили корабли кригсмарине
Шрифт:
Вновь «катюша» оказалась без командира. И тогда-то предложил свою кандидатуру на эту должность Августинович. Для меня его решение было крайне неожиданным, и поначалу я наотрез отказал ему. Но Михаил Петрович настаивал и в конце концов покорил-таки меня своей беззаветностью и своим бескорыстием. Ведь он просился не куда-нибудь – на лодку, где создалось трудное положение. Добавлю к этому, что в интересах дела он шел фактически на двойное понижение в должности.
Да, такое уж наступило время: каждому теперь не о должностях, не о личных удобствах надо было думать. В общем, пришел я к тому, что стремление Августиновича надо решительно поддержать. Без начальника штаба (а надеяться, что нового подберут быстро, не приходилось) на меня ложилась дополнительная нагрузка, но зато я твердо знал, что на К-1 будет командир, на которого всегда и во всем можно положиться. Вместе с Августиновичем мы убедили А. Г. Головко (командующий СФ. – М. М.) в необходимости данного назначения, и оно состоялось» [11] .
11
Виноградов Н. И. Указ. соч. С. 33–34.
Так Михаил Петрович стал командиром одной из новейших крейсерских подводных лодок.
Подлодки типа К, или, как их называли на флоте, «катюши», стали самыми крупными советскими субмаринами, принявшими участие в Великой Отечественной войне. Они проектировались в середине 1930-х годов для взаимодействия с эскадрами крупных надводных кораблей
12
До настоящего времени одна из «катюш» сохраняется в качестве корабля-музея – филиала музея Северного флота. Это К-21, стоящая в Североморске.
К-1 была построена в Ленинграде и вступила в строй в декабре 1939 года. Фактически сразу после того, как в 1940 году Финский залив и Беломорско-Балтийский канал очистились ото льда, была начата подготовка к ее переходу на Север. Он состоялся в июле, после чего экипаж до октября занимался боевой подготовкой, а параллельно – устранением «детских болезней», без которых никогда не обходился ни один головной корабль серии. После катастрофы Д-1 вся боевая учеба на бригаде замерла, а с декабря корабль начал гарантийный ремонт с участием специалистов с завода-строителя. Поставки необходимых запасных частей и оборудования осуществлялись так медленно, что субмарина не успела закончить технического обслуживания до начала войны. Еще хуже было то, что ее экипаж так и не успел за время непродолжительной боевой подготовки стать экипажем в полном смысле своего слова. Многие моряки знали технику своего корабля еще достаточно слабо, и практически ни у кого не имелось отработанных до автоматизма навыков. А ведь без этого на настоящей войне очень сложно одерживать победы, да и вообще уцелеть. Не мог знать матчасти и только что назначенный командиром Августинович. И хуже всего было то, что времени на раскачку практически не оставалось – командование спешило послать подводный крейсер в дальний поход.
Приказ о назначении Михаила Петровича состоялся 14 июля 1941 года, а уже 1 августа «катюша» вышла в море. Как и в мирные годы, первое ее плавание состоялось к берегам Новой Земли. Его целью, помимо отработки у членов экипажа морских качеств, являлась защита местного судоходства от немецких кораблей, которые перед этим совершили два рейда на наши коммуникации у побережья Кольского полуострова. Поход продолжался недолго и вряд ли относился к категории удачных. Утром 9 августа при очередном погружении оказались заклинены носовые горизонтальные рули подлодки, и она с большим дифферентом на глубине 60 метров ударилась носовой частью о грунт. От этого получили повреждения и перестали открываться крышки носовых торпедных аппаратов, в результате чего лодка лишилась возможности использовать более половины своего торпедного вооружения. Пришлось возвращаться в базу. Как оказалось, причиной аварии стал отставший от корпуса и упершийся в рули лист обшивки – излишне облегченная конструкция «катюш» не была рассчитана на постоянное плавание в суровых северных водах.
Следующей ступенью оморячивания молодого экипажа стал поход с 28 августа по 25 сентября 1941 года на самую удаленную позицию у норвежского побережья, в район порта Нарвик. Переход туда оказался нелегким, но еще большие испытания ждали моряков на позиции. Из 19 суток нахождения там в течение тринадцати поиск судов противника был невозможен из-за густого тумана или штормовой погоды. При первом же 8-балльном шторме была повреждена муфта переключения привода носовых горизонтальных рулей, из-за чего рули вышли из строя до конца похода. Сорвало семь съемных листов на палубе надстройки и несколько листов обшивки у левого пера кормовых горизонтальных рулей. В ночь на 21 сентября при осуществлении работ на палубе волной был смыт за борт боцман мичман Клементьев. Падение за борт в ледяных северных водах, да еще и в ночное время, на 99 % означает гибель. Многое зависит от того, насколько оперативно будут приняты меры по спасению, ведь любая лишняя минута, проведенная в холодной воде, может привести к остановке сердца. Но командир субмарины не растерялся, принял необходимые меры, и уже спустя 12 минут боцман вновь стоял на палубе и принимал поздравления со «вторым рождением»!
Несмотря на постоянно возникавшие сложности, Михаил Петрович при каждом удобном случае пытался подойти к вражескому берегу и обнаружить достойную атаки цель. Это оказалось весьма непросто. Дело в том, что западный участок вражеской коммуникации был защищен со стороны моря многочисленными шхерами. Шхерами называют небольшие скалистые острова у такого же скалистого и изрезанного берега. Мореплаватели стараются избегать плавания в шхерных районах, поскольку любая ошибка в кораблевождении может привести к посадке на мель или столкновению со скалой, что обычно имеет для судна самые неблагоприятные последствия. Исключением здесь не являются и подводные лодки. Их плавание в подводном положении в шхерном районе в период полярного дня осложнялось еще и тем, что командиру приходилось тщательно рассчитывать ресурс работы аккумуляторной батареи, заряда которой должно было хватить и на подход к шхерам, и проход между ними, поиск противника на внутреннем фарватере и отход в море. К этому необходимо добавить то, что в начале войны мы совершенно не обладали разведданными относительно того, как немцы охраняют норвежские берега, где у них развернуты посты наблюдения, береговые батареи и т. д. В этих условиях командирам приходилось считать, что наблюдательный пункт может находиться на любом острове и мысе, что вынуждало предпринимать излишние меры предосторожности. В результате Августиновичу не удалось ни разу выйти в торпедную атаку на корабли противника, хотя он несколько раз и наблюдал их с больших дистанций. В своих выводах после похода он писал: «Считаю, что район № 1 с его внутренними шхерными фарватерами является чрезвычайно затрудненным для действий такой большой подводной лодки, как К. Крайняя стесненность маневра, постоянная опасность оказаться на банках, сильное течение в узких рукавах фиордов чрезвычайно затрудняет и зачастую делает невозможным торпедную или артиллерийскую атаку» [13] . В то же время в этом походе К-1 прошла 4123 мили, а ее экипаж приобрел необходимую морскую выучку, и ему стали доверять еще более ответственные задания.
13
ОЦВМА. Ф. 112. Д. 1497. Л. 141.
Таким заданием стала постановка мин, для чего К-1 вышла в море 21 октября. Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что само минное устройство «катюш» отличалось большой оригинальностью. Обычно подводные лодки ставят мины из специальных горизонтальных труб или вертикальных шахт. Там мины плотно прилегали к стенкам с направляющими и перемещались только при постановке при помощи тросовой системы или под воздействием собственного веса. На подлодках типа К все было иначе: мины хранились в специальной минно-балластной цистерне, которая находилась прямо под центральным постом. Там они стенок не касались, а просто стояли на рельсах до момента начала постановки. Когда постановка начиналась, они перемещались по рельсам при помощи тросового механизма до сделанного в днище цистерны люка, через который выпадали под действием собственного веса. Теоретически такая система сулила заметную экономию в весе и объеме, но на практике все оказалось не так просто. Раньше мы уже писали, что первый же поход показал, что, несмотря на свои размеры, «катюша» не обладала достаточной прочностью для плаваний в условиях Севера. Это в полной мере относилось и к минному устройству, которое до войны даже не успело пройти всех необходимых испытаний. Впрочем, все это выявилось далеко не сразу. Сами мины имели специальную конструкцию и нигде, за исключением «катюш», не использовались. Промышленность только разворачивала их выпуск, в связи с чем на момент начала войны ни одной мины этого типа на складах Северного флота не имелось. Именно поэтому
на свою первую постановку «катюша» вышла только в октябре. Впрочем, главные сюрпризы ждали ее экипаж впереди.Лодка прибыла на позицию вечером 22-го, но не смогла немедленно приступить к постановке из-за густых снежных зарядов, снижавших видимость временами до полного нуля. Норвежский берег не наблюдался, а раз так, то штурман К-1 не мог уточнить своего места, и первое из главных требований к постановке – точность – не могла быть достигнута. А ведь лодке вновь предстояло проникнуть на шхерный фарватер и поставить мины между берегом и островами – таким способом командование Северного флота пыталось заставить суда противника ходить открытыми морскими путями, где их поджидали торпедные подводные лодки. Ожидая хорошую погоду, «катюша» дождалась шторма – вечером 23-го волнение усилилось до шести, а затем до 9–10 баллов по 12-балльной шкале Бофорта. В таком состоянии море находилось в течение трех дней. Жуткая четырехдневная болтанка страшно вымотала экипаж. К тому же начались поломки – из-за крена, доходившего до 53 градусов (!!!), из аккумуляторных батарей неоднократно выливался электролит, нарушилась их изоляция и произошла серия коротких замыканий. Лопнули сварные швы находившейся внутри прочного корпуса топливной цистерны, и 200 кг соляра затопили артиллерийский погреб и одну из аккумуляторных ям. Пока моряки устраняли все эти поломки, в минно-балластной цистерне временами слышались сильные стуки. Вечером 26-го шторм начал утихать, а утром 28-го появилась возможность уточнить свое местонахождение. Августинович сразу же погрузился и направился в район, где ему следовало произвести постановку мин. Прибыв в точно назначенное место, «катюша» начала ставить мины. Пять первых вышли хорошо, но дальше произошло непредвиденное: одновременно застряли мины в люках левого и правого борта (впоследствии они самопроизвольно выпали в случайном месте), кроме того, в минном устройстве левого борта оборвалась лебедка. Постановку пришлось прервать и уйти в море для осмотра. В ночь на 29-е минно-балластная цистерна была вскрыта и морякам довелось увидеть результаты трехдневного безумства морской стихии. «Большинство мин, как левого, так и правого борта, – писал Августинович в своем боевом донесении, – вследствие перенесенного шторма соскочили с рельс, развернулись и своими роликами стояли прямо на дне цистерны» [14] . С большим трудом экипажу удалось вручную установить мины правого борта на рельсы, а левого борта – разоружить и примотать тросами. Следует подчеркнуть, что проникнуть внутрь минно-балластной цистерны можно было только через расположенные на палубе погрузочные люки. После того как команда минеров спустилась туда, люки пришлось задраить – без этого в случае возникновения опасности субмарина не смогла бы погрузиться. Минеры знали, что в критической ситуации лодка уйдет под воду, минно-балластная цистерна заполнится, а они погибнут, и тем не менее смело пошли на задание. Шесть с половиной часов ждал Августинович, когда неполадки в минном устройстве будут устранены. К счастью, враг за это время не обнаружил субмарины.
14
ОЦВМА. Ф. 112. Д. 1497. Л. 220.
После завершения работ в распоряжении командира осталось только восемь мин правого борта, которые он должен был выставить в другом районе. Это было осуществлено днем 29 октября. Командир считал, что постановка прошла без сучка и задоринки, но на самом деле последняя мина была найдена после возвращения в базу застрявшей в люке. В последующие дни вплоть до отзыва в базу Августинович пытался действовать на шхерном фарватере, но новый шторм и снежная буря свели все его усилия на нет. Тем не менее командование не посчитало поход К-1 совсем уж неудачным. По донесению самого Михаила Петровича вечером 29-го в направлении места второй постановки он наблюдал сильный взрыв и последующий полуторачасовой пожар на воде, что предположительно означало гибель на мине вражеского танкера. Тем не менее в немецких документах никаких сведений о взрывах и тем более гибели судов в эти сутки нет. И все-таки постановка «катюши» не осталась безрезультатной. На первой из двух выставленных банок днем 8 ноября подорвался германский пароход «Флоттбек», шедший в составе конвоя в норвежский порт Киркенес, откуда осуществлялось снабжение войск немецкого горнострелкового корпуса, действовавших на мурманском направлении. О гибели судна советскому командованию стало известно спустя две недели, после того как одна из британских подводных лодок, временно действовавших в составе Северного флота, привезла в Полярный захваченного в море капитана норвежского судна, давшего много полезных сведений об организации немецких перевозок и потерях, нанесенных им подлодками Северного флота. Главным же результатом похода стало то, что экипаж поверил в своего командира, понял, что с ним он придет к новым победам. После того как Михаил Петрович днем 29 октября дал большей части команды посмотреть в перископ на разыгравшийся в море пожар, среди краснофлотцев пошли такие разговоры: «Вот теперь и мы имеем боевой успех. Теперь надо топить фашистские корабли торпедами» [15] . В экипаже выросла дисциплина, некоторые краснофлотцы, списанные на берег Августиновичем за дисциплинарные проступки, теперь обещали исправиться и умоляли командира взять их назад.
15
ОЦВМА. Ф. 112. Д. 19191. Л. 403.
И все-таки нашлись и такие, кто считал, что командир К-1 ведет себя в море недостаточно активно и избегает настоящего боя с врагом. Служили они в политотделе бри гады подводных лодок и считали своим долгом всячески «взбадривать» подводников, чтобы те докладывали о все новых и новых победах. А успехи бригады к тому времени казались весьма солидными. До конца 1941 года подлодки Северного флота, совершенно не понеся потерь, доложили о 52 торпедных и артиллерийских атаках, тридцать три из которых считались успешными (после войны по документам противника подтвердился успех только пяти из них). Военный совет флота возбудил ходатайство о преобразовании бригады в гвардейскую, на нескольких командиров были написаны представления к награждению званиями Героев Советского Союза. По заявкам подавляющее большинство командиров имело на своем счету потопленные торпедами или артиллерией корабли, а тем, кто таких побед не имел, политотдел бригады объявил настоящую войну. Августинович в категорию неудачников вроде бы не попадал, но и победных докладов от него поступало не так много, как хотелось бы. Перед октябрьским походом на подлодке поменяли комиссара, но и новый политработник не узрел в действиях Михаила Петровича ничего неправильного, за что после возвращения получил упрек в пассивности и малой компетентности в подводных делах. Доказывать свою храбрость командиру К-1 предстояло в новом походе.
«Катюша» вышла в море 14 декабря на этот раз с задачей нарушать коммуникации немцев на участке между норвежскими портами Тромсё и Хаммерфест. В минное устройство был загружен полный запас мин, который ей надлежало выставить небольшими группами – банками – в различных местах вражеской коммуникации. С этого и начали. Вечером 16-го субмарина приблизилась к норвежскому берегу и приступила к постановкам. Полярная ночь была в разгаре, и командир решил ставить мины из надводного положения. Несмотря на активное плавание в районе большого количества норвежских рыболовных мотоботов, которые могли обнаружить лодку и сообщить об этом немцам, подводный крейсер проник в глубину Ульфс-фьорда и начал ставить мины. Дважды К-1 вызывали сигналами с береговых постов, но Августинович как ни в чем не бывало проходил мимо, оставляя вражеских наблюдателей в недоумении – а не померещился ли им в ночной мгле темный корпус неизвестного судна. Ведь русские корабли никогда не пытались проникнуть в глубь шхерного района. Выставив три минные банки, Михаил Петрович решил пополнить заряд аккумуляторных батарей. «Катюша» стала под скалой у берега, укрытая падающей тенью, и приступила к зарядке. Здесь она, казалось, надежно укрыта от глаз противника. Но, как назло, пошел снегопад, и очень скоро корпус подлодки начал напоминать плавучий айсберг, резко контрастировавший на фоне темной скалы. Субмарину могли в любой момент заметить с берега и обстрелять. Чтобы избежать этого, Августинович приказал выслать на верхнюю палубу матросов с метелками, которые сметали снег за борт. Увидев, что командир вместо срочного погружения продолжает как ни в чем не бывало заряжать батарею, комиссар схватился за сердце и ушел с мостика внутрь лодки. Лично для него все подозрения в трусости Михаила Петровича развеялись как дым. С наступлением сумерек, означавших полярный рассвет, К-1 погрузилась и выставила две оставшиеся банки. Но и после этого командир не стал выходить из шхерного района, желая понаблюдать за минными полями. Впрочем, противолодочная оборона противника в этом районе оказалась не такой слабой, как это могло показаться первоначально.