Герои пустынных горизонтов

Из-за кособокого холма бегучей пеленой надвигался дождь, торопливо тесня еще залитое светом пространство впереди. И в этой яркой золотистой полосе света отчетливо выступали рощица, сжатые поля, извилины тропок, вязы в путанице ветвей, могучие дубы, стайка белых птиц, хлопотливо клевавших что-то на взрыхленной земле. Из трубы фермерского дома, совсем розового в солнечных лучах, шел дым. Белой, ослепительно белой струйкой поднимался он в небо. Все словно замерло в гармонии этих последних мгновений — идиллический гимн английскому ландшафту. И вдруг все скрыла живая завеса дождя и прямо в лицо захлестал косой веселый поток. Они с хохотом шлепали по лужам, точно школьники, торопящиеся домой, и, моргая, стряхивали капли, мешавшие им видеть дорогу, видеть ландшафт, расстилавшийся вокруг. Знакомый ландшафт, прекрасный даже сейчас, под дождем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Очутиться вдруг на голой земле восточной окраины Лондона; вынырнуть из черного жерла подземки и катить среди сумбура подъездных путей, мимо старых деревянных пакгаузов, теснящихся по сторонам; видеть Лондон в туманной дали, похожий на заброшенные, поросшие сорняками развалины где-нибудь в пустыне, — какое увлекательное и многообещающее начало для путешествия в иной мир.

Здесь был простор. Странное ощущение пустоты рождали застроенные участки Боу и Бромли, полого сползающие к реке. Гордон и Тесс сидели молча в закоптелом троллейбусе среди докеров в черных куртках, занятых своим разговором, состоящим из угрюмых, отрывистых фраз. Гордон вдруг наклонился к Тесс и сказал ей вполголоса:

— Надо было мне, пожалуй, надеть грязную рубаху, черную кепку.

— Это еще зачем?

— Мы слишком заметны. Бросаемся в глаза. Хоть черную кепку надо было. — Он провел рукой по своей большой непокрытой голове.

— Ты не докер. Зачем же тебе быть похожим на докера?

С возрастающим волнением Гордон смотрел, как из узких боковых переулков вливаются все новые и новые людские потоки, образуя на дороге густую толпу, сквозь которую уже с трудом прокладывал себе путь троллейбус. У железнодорожного переезда пришлось остановиться. В двух или трех местах ораторствовали какие-то люди, вокруг которых сбились кучки слушателей.

— Приехали? — спросил Гордон, видя, что часть докеров выходит из троллейбуса.

— Нет еще, — ответила Тесс. — Мы поедем дальше, на Коннаут-стрит, к доку Альберта.

Троллейбус звонками и толчками требовал, чтобы ему дали дорогу, но дорогу все плотней забивали одетые в темное люди. Наэлектризованный потребностью движения, Гордон вскочил, словно стряхнув оковы, и стал пробираться к выходу.

— Пойдем пешком, вместе с ними, — сказал он Тесс. — Куда они направляются? Что там, впереди?

Он оглядел серые выбритые лица — ни решимости, ни стремления к цели.

— Все старики, медлительный, тяжелый народ, — сказал он. — Ты уверена, что забастовка состоится? У них вид такой, словно они просто идут, как всегда, на работу. Может быть, забастовку отменили?

— У тебя какие-то нелепые представления, — сказала она ему. — Не воображай, что тебя вдруг подхватит и унесет стихийной силой. Забастовка — это…

Но он, не слушая возражений, уже вмешался в толпу и зашагал среди плотного строя докеров, укрываясь, точно плащом, их близостью. Наконец людской поток влился на перекресток. Отсюда и начиналась Коннаут-стрит; они пересекли железнодорожное полотно и очутились на круглой площади, где сплошной стеной стояли люди. Стояли спокойно, молча, курили и смотрели на возвышающиеся перед ними массивные деревянные ворота дока Альберта.

— Так это здесь? — спросил Гордон, удивленный этой неподвижностью и тишиной.

— Да. Главное — здесь.

Самого дока отсюда не было видно. Ки огромного двора, ни складских помещений. Только несколько домишек, заросшее сорняком железнодорожное полотно и на фоне неба ажурный силуэт фермы подъемного крана.

— А теперь что будет? — спросил он.

— Увидишь. Молчи и жди.

Вдоль полотна толпились полицейские в мундирах и касках.

— Посмотри-ка на этих, — сказала Тесс. Ее голос словно рассыпался отдельными звенящими резкими нотками.

— На кого?

— Вот на этих! — Она указывала на каких-то людей в макинтошах неопределенного цвета, старавшихся держаться поближе к толпе. Это тоже была полиция, которой мундиром служило отсутствие мундира.

— Но хуже всех вон те. — У запертых ворот строился в молчании отряд полицейских. Они были в мундирах, но вместо касок на головах у них были кепи. — Держись от них как можно дальше, Нед. Они всегда норовят толкнуть, дать подножку, свалить, а того, кто упал, избивают ногами. Старайся не подходить к ним близко.

— Но на них никто и внимания не обращает. Почему же не заметно никаких враждебных выпадов? Если это такие подлецы, почему к ним относятся без злобы? — Его не пронял внезапный порыв ненависти Тесс, ее звенящий голос, короткое гневное движение головы. — Или эти докеры так же боятся полиции, как ты?

— Разве у них испуганный вид? — спросила она, оглянувшись на тех, кто их окружал.

— По-моему, у них на удивление смирный вид, — сказал Гордон, взгромоздясь на перекладину ограды и помогая Тесс усесться рядом с ним. Теперь он сверху смотрел на скопление темных кепок и шейных платков. — Что же, они так и будут стоять, не двигаясь с места? Это и есть забастовка?

Казалось, он прав в своем разочаровании. Но вдруг невысокий человечек в очках без оправы и в твидовой куртке вскочил на тумбу у переезда и закричал:

— Братья! Слушайте, что я вам скажу! Братья! — Люди стали оглядываться на его голос и подходить ближе, оттесняя полицию немного в сторону. — Сюда, ребята! Все ко мне! — Он сделал знак тем, кто был поближе, чтобы они подозвали остальных, потом с уверенностью малорослого человека утвердился на своем подножии и, отпустив столб, за который держался, заговорил, жестикулируя без помехи обеими руками.

— Итак, братья, мы бастуем. Теперь это уже факт, мы бастуем. Вчера, как вы знаете, руководство СТНР [20] вынесло решение об исключении из профсоюза братьев Дикенса, Тимоти и Мирни. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Профсоюзные боссы вышвырнули всех троих вон. В ответ мы забастовали, и, верьте мне, ребята, это дело нешуточное, если уж рабочим приходится выступать против профсоюзных заправил в защиту истинных основ тред-юнионизма и солидарности рабочего класса.

20

СТНР — Союз транспортных и неквалифицированных рабочих.

В ответ — ни ропота, ни вздохов, ни угроз. Ничего!

Но Гордон понимал, что есть нечто значительное в этом безмолвии, и силился уловить его смысл, с первой же минуты ясный для Тесс. По выражению ее лица, по проникновенному взгляду, по угадывающемуся в ней необычному кипению страстей было ясно, что она дышит одним воздухом с этой толпой, охвачена тем самым порывом глухой ненависти, которому он оставался чужд. Он спрашивал себя, почему это так. И приходил к мысли, что все дело в его невежестве, — ведь ему и сейчас было непонятно, чего, в сущности, добиваются забастовщики и чем сильно это скопище людей само по себе.