Герои русского броненосного флота

Ветераны последнего плавания Лесовского оставили о нем занятные воспоминания. Вот одно из них. Клипером «Стрелок» командовал добрейший капитан 2-го ранга Андрей Карлович Деливрон, а клипером «Пластун» – свирепый капитан 2-го ранга Полянский. Оба клипера состояли в отряде младшего флагмана. Сам будучи весьма крутого нрава, Лесовский демонстративно благоволил командиру «Пластуна», считая Полянского образцом требовательности. Деливрона же, наоборот, считал либералом и мямлей. На командирских совещаниях Лесовский не уставал повторять свою любимую фразу:

— На флоте лучше иметь мягкий шанкр, чем мягкий характер! Берите пример с Полянского!

Это вызывало в командирской среде постоянные насмешки над Полянским, который на них очень нервно реагировал.

Однажды Лесовский дал Деливрону и Полянскому почти одинаковые поручения по доставке корреспонденции в примерно равноудаленные от места базирования эскадры порты. Предполагалось, что по времени корабли должны вернуться одновременно. Когда расчетное время истекло, один из клиперов, выполнив свою задачу раньше, показался вдалеке от входа на рейд.

Флаг-офицер тотчас доложил об этом обедавшему в своем салоне Лесовскому. Узнав о приходе клипера, тот промокнул усы салфеткой и одобрительно кивнул:

— Отлично! Это, разумеется, «Пластун»!

— Сейчас выясню, ваше превосходительство!

Поднявшись на шканцы, флаг-офицер обозрел приближающийся клипер в подзорную трубу и, опознав в нем «Стрелок», спустился к адмиралу вторично:

— Ваше превосходительство! На рейд входит «Стрелок»!

Ответом ему был негодующий взгляд командующего:

— Я же сказал вам, что это «Пластун»! – Адмиральский кулак с силой опустился на дубовую столешницу. – Не сметь утверждать то, что я знаю лучше вас, а будете упорствовать, посажу под арест!

Тем временем клипер вошел на рейд и поднял позывные «Стрелка». Почесав затылок, флаг-офицер в третий раз спустился к Лесовскому. На этот раз он был мудрее.

— Ваше превосходительство, – доложился лейтенант, – «Пластун» вошел на рейд, но поднял позывные «Стрелка»!

— Так-то лучше! – примирительно буркнул в ответ Лесовский и мотнул головой. – Гарсон, подавай десерт!

Ну а как относились к Лесовскому рядовые офицеры эскадры? Вообще, именно отношение офицерской молодежи к своим командующим во многих случаях дает наиболее объективную картину характеров этих адмиралов, уровень их реального авторитета среди подчиненных. Как оказалось, у нас есть весьма любопытное свидетельство. В 1909 году в Петербурге была издана книга «Кругосветное плавание крейсера “Африка” в 1880–1883 годах», подписанная литерой «Р». На самом деле автором книги являлся мичман, а потом и лейтенант Руднев, будущий командир легендарного крейсера «Варяг». Любопытно, что крейсером «Африка» в том плавании тоже командовал человек, вписавший впоследствии свою страницу в историю России, – капитан-лейтенант Алексеев, в годы Русско-японской войны 1904–1905 годов адмирал и наместник на Дальнем Востоке. Из записок Руднева видно его отношение к командующему эскадрой адмиралу Лесовскому. Так, о прибытии Лесовского на борт «Африки», которую адмирал избрал своим флагманским кораблем, он пишет следующее: «30 августа пришел в Нагасаки адмирал Лесовский со своим штабом, перебрался на крейсер “Африка”, который гордо поднял флаг уважаемого адмирала при громком салюте стоящих на рейде…»

А вот как он описывает перенос Лесовским своего флага с «Африки» на крейсер «Европа»: «Адмирал начал делать визиты, и сейчас же пошли заседания, комиссии и другие скучные вещи, по крайней мере, с точки зрения нас, стремившихся на берег. Заседания причиняли нам беспокойство, и потому мы были рады приходу крейсера “Европа”, который принял к себе весь штаб, а с ним и комиссии. Жаль только было расставаться с любимым адмиралом».

В портах Лесовский засиживаться не любил, а предпочитал всему на свете свежий морской ветер и бесконечность океана. По этой причине он всегда старался как можно больше находиться в море, причем невзирая на штормовую погоду, которую он считал лучшей школой выучки для флотской молодежи.

В начале октября Лесовский отправился вместе с Тихменевым в Никольское. Там адмирал с генералом осмотрели войска и укрепления, провели совещание с местными начальниками, уточнили места высадки предполагаемого десанта.

— Нам надо обязательно блокировать Печилийский залив, а затем атаковать важнейшие китайские порты и уничтожить тамошние арсеналы. Но блокада портов однозначно раздробит силы эскадры. Придется что-то выбирать! – качал головой Лесовский у карты китайского побережья. – Когда из России подойдут транспорты с войсками, у Сингапура их встретят мои корабли и отконвоируют к месту высадки десанта.

Одновременно деятельный вице-адмирал начал создавать угольные станции. Первую станцию – у Сингапура, вторую – недалеко от места предполагаемого десанта и, наконец, третью – на полпути между первыми двумя.

Автор исследования «Морская политика России 80-х годов ХIХ века» Р. В. Кондратенко пишет о плане обороны Лесовского так: «В письме С. С. Лесовского изложен, пожалуй, первый достаточно реальный план действий российских морских сил против Китая. Он выглядит скромнее предложенного адмиралом в августе, но в большей мере учитывает действительные возможности Восточно-Сибирского военного округа и Тихоокеанской эскадры. Поэтому, несмотря на последующую смену лиц, стоявших во главе Морского ведомства, основные идеи этого плана получили дальнейшее развитие и учитывались при выработке морской политики России на Дальнем Востоке вплоть до конца ХIХ века».

В тревожные октябрьские дни 1880 года вице-адмирала более всего волновал вопрос доставки подкреплений из России. Шифрованной телеграммой он извещает своего преемника Пещурова об энергичных приготовлениях Китая к войне, просит ускорить отправку десанта желательно до начала боевых действий, чтобы эскадра не отвлекалась на конвойные дела, требуя присылки восьми тысяч солдат.

Понимая всю сложность обстановки на Дальнем Востоке, Морское министерство сразу же начало готовить к отправке 16 пароходов. Министерство финансов выделило на переброску войск 250 тысяч рублей. Но у Александра II были сомнения, пропустят ли нас через Босфор и Суэц англичане.

А Лесовский тем временем уже договаривался в Японии о снабжении кораблей своей эскадры продовольствием и о ремонте в японских портах.

А в ноябре напряжение стало спадать. Возобновились переговоры с китайцами.

Из-за раннего похолодания Лесовский покинул Владивосток и 13 ноября ушел с основной частью эскадры в Японию. Но самый обычный переход (сколько их было на его веку!) оказался для дядьки Степана роковым.

Вот как описывает тайфун, в который попал крейсер «Европа», и трагедию с Лесовским участник событий, секретарь командующего эскадрой В. Крестовский в своей книге «В дальних водах и странах»: «Когда мы шли еще по проливу Босфор Восточный, сила северного ветра уже равнялась шести баллам. В исходе четвертого часа, пройдя мимо маяка на острове Скрыплева. взяли курс на юго-запад и поставили паруса: марсели, брамсели, кливер и фок, с которыми крейсер при 56 фунтов пару и 56 оборотах винта имел от 12¹/₂ до 13 узлов ходу.

Уже с полуночи начало нас значительно покачивать. К часу ночи 14 ноября порывы ветра стали налетать все чаще, а в половине второго сила его достигла десяти баллов при направлении от NNO. Около двух часов ночи вызвали, наконец, наверх всех офицеров и команду, чтоб убрать паруса. Но при уборке лопнули шкоты и гитовы, и одним сильным напором ветра сразу вырвало оба брамселя.

Та же участь постигла и грот-марсель, взятый на гитовы: закрепить его не представлялось уже никакой возможности, так как шторм к этому времени достиг полной своей силы (12 баллов), а реи и снасти покрылись слоями льда. Люди полезли было по вантам, но ноги их соскальзывали с обледенелых выбленок, и закоченелые пальцы лишь с крайним трудом могли держаться за снасти. Все усилия не привели ни к чему, и эти паруса так и остались у нас трепаться клочьями по воле ветра. Уже с вечера мороз доходил до 15°, а теперь он все более крепчал: вся палуба, весь мостик, поручни, борты, стекла в рубке – словом, все, что было снаружи, покрылось льдом, слои которого нарастали все толще и висели со снастей большими сталактитовыми сосульками. Иногда ветер срывал их, и они с дребезгом разбивались о встречные предметы при падении или как головешки летели через судно в море. Студеные волны то и дело хлестали через палубу, а шпигаты затягивало льдом: поминутно приходилось расчищать их, чтобы дать сток воде, переливавшейся с борта на борт. Снежная завируха и замороженные брызги неистово крутились в воздухе, били в лицо, коля его как иголками, и залепляли глаза. Наверху почти ничего не было видно, – черное небо, черные волны и масса мятущихся снежинок… Ветер и море слились в один непрерывный лютый рев, мешавший различать крики командных слов и приказаний. Судно швыряло с боку на бок и сверху вниз как щепку; при этом обнажавшийся винт каждый раз начинал вертеться на воздухе со страшною быстротой, наполняя все судно грохотом своего движения и заставляя трепетно содрогаться весь его корпус. Налетавшие валы с шумом, подобным глухому пушечному выстрелу, сильно ударяя в тот или другой борт, напирали на его швы, вследствие чего все судно скрипело и стонало каким-то тяжким продолжительным стоном, точно больной человек в предсмертной агонии. И это его кряхтенье и стоны наводили на душу тоску невыразимую… Вода в большом количестве проникла в жилую палубу и с плеском перекатывалась из стороны в сторону по коридорам и каютам. Люки закрыли наглухо, и потому внизу была духота: воздух спертый, дышится трудно… Диваны в кают-компании гуляли из угла в угол, посуда звенела и билась, офицерские и иные вещи, чемоданы, саки, коробки срывались и падали со своих мест, швырялись по полу… Держаться на ногах почти не было возможности, в особенности мне, как человеку непривычному, да и привычные-то люди наполучили себе достаточно ссадин, шишек и ушибов, между которыми иные оказались весьма серьезными. Степень крена наглядно показывали висячие лампы: угол их уклона в сторону от вертикальной линии достигал сорока градусов.