Героическая тема в русском фольклоре

Освободив дворец, Илья освобождает город — в тех вариантах, в которых упоминается о том, что город обложен войском. Он расправляется с татарами так же, как это происходит в былинах о нашествии Калина.

А как выскочит он да на широк двор, Взял же он клюхой было помахивать. А прибил же всех поганыих татаровей, А очистил Илья Муромец да Киев-град, Збавил же он солнышка Владимира Из того же было полону великого; Тут же Илье Муромцу да и славу поют. (Гильф. 4)

Но даже в тех случаях, когда сражения с войском нет, идея освобождения Киева от военного врага как основная идея этой былины все же иногда подчеркивается.

Только Идолище жив бывал, Только поганый Киев брал. (Гильф. 178)

Освобождение Владимира от Идола не изображается как услуга, оказанная Владимиру лично. Это услуга киевскому русскому государству.

И возвел он тут князя на высок престол. (Гильф. 245)

Основная идея и тенденция этой былины совершенно ясны. Из сопоставления былин о змееборстве Добрыни, об Алеше и Тугарине и об Илье и Идолище становится ясным также, в какую сторону развивается эпос, как растет его идейно-художественное значение. Интересы государства становятся на первый план.

Рассмотрение одной только киевской версии не дает еще окончательно ясной картины об этом сюжете и о том, какая в развитии эпоса происходит борьба.

Всев. Миллер считал исконной и первичной не эту, киевскую, а другую, цареградскую, версию.

Рассмотрение идейного содержания этой версии полностью опровергает мнение Всев. Миллера. На самом деле, цареградская версия есть искажение исконной киевской версии, которая, как мы видели, органически вырастает из всего развития русского эпоса.

Внешне схемы обеих версий весьма сходны. В одном случае Идолище насильничает в Киеве, в другом — в Константинополе. Однако это географическое отличие знаменует глубокое идейное отличие, совершенно иное содержание былины.

Беда, нависшая над Царьградом, обрисовывается в совершенно иных красках, чем беда, нависшая над Киевом. В данной версии Идолище угрожает не родному Киеву как центру русского государства, а Царьграду как центру Православия. Идолище угрожает Церкви, и так в данной версии беда и описывается:

Во Цари-граде есть вера не по-старому, В Иеросолиме есть вера не по-прежнему. (Тих. и Милл. 13)

Царьград в данной версии часто объединяется с Иерусалимом, и это не случайность и не обмолвка. Такое объединение выдает мысль и умонастроение исполнителя. Несчастье случилось не с родной землей, и не о ней скорбит певец, несчастье случилось с Церковью.

Не стало в Иерусалиме четья-петья церковного, Не стало звона колокольного, Расселилось Одолище поганое, Поганое Одолище, проклятое. (Кир. IV, 22)

Соответственно и подвиг, приписываемый Илье, состоит не в том, что он спасает родной город, а в том, что он восстанавливает колокольный звон и церковное пение. Таким образом, мы видим, что замена Киева Царьградом — не простая подстановка имен; она означает искусственное превращение героической былины в духовный стих. Правда, есть и такие случаи, когда в цареградской версии Идолище всего только сидит спиной к царю и личиной к царице (Гильф. 196) и запрета церковного звона и пения, нищенства и поминания имени Христа нет, равно как есть варианты и киевской версии, где говорится, что в Киеве уже не звонят в церковные колокола (Кир. IV, 18). Но эти отдельные случаи не нарушают общей картины: киевская версия представляет собой воинский сюжет в ранней форме, цареградская дает легендарно-житийную трактовку сюжета.

Цареградская версия не исконная и не более древняя, а, наоборот, более поздняя и искаженная. Она носит на себе совершенно ясные следы той среды, в которой она сложилась. Это — среда паломников, «перехожих калик». Исполнителями и слагателями былин были не только оседлые крестьяне. Ими бывали, например, странствующие скоморохи, и они внесли в былину очень определенную и заметную, но все же не очень значительную струю. Странствующими исполнителями были также паломники, которые пели преимущественно духовные стихи, добывая этим себе пропитание во время долгого пути, но могли петь и былины. Былины они, однако, пели не в том виде, в каком они бытовали среди народа, а переделывали их соответственно своему мировоззрению. Так возникают такие песни, как «Сорок калик с каликою», так возникает цареградская версия былины об Илье и Идолище, так возникает, как мы увидим ниже, былина о том, как перевелись на Руси витязи, как они были наказаны Божьим гневом.

Калика данной версии не только вестник, но и паломник. Калика совершенно определенно возвеличивается некоторыми певцами. Возможно, что некогда, когда эта песня действительно пелась паломниками, а не крестьянами на местах, значение калики было еще выше: возможно, что калика не только сообщал о беде, но и благословлял Илью на подвиг и давал ему оружие. В современном состоянии былины калика меняется одеждой с Ильей (причем часто сам Илья этого требует) и дает ему свою клюку или шелапугу и иногда шляпу. Что фигура калики не случайная и не выдуманная, а внесенная из самой жизни, видно по обстоятельности и реалистичности ее описания. Калика рассказывает о том, как он побывал в Иерусалиме, как он купался в Иордане и т. д. и как теперь он идет в Киев, чтобы приложиться к киево-печерским мощам (Пар. и Сойм. 5). Стиль этого описания есть стиль не былины, а типичного «стиха» (Я ходил ко городу да к Еросолиму, Я Господу Богу да помолитися, Ко Господню гробу приложитися и т. д.). Такие описания в данной версии не единичное явление, они именно типичны для нее (см. Рыбн. 118; Гильф. 232; Григ. II, 51; Пар. и Сойм. 18 и др.).

Из этой же каличьей среды идут попытки возвеличения калики данной былины. Калика, встреченный Ильей, изображается как могучий, сильный богатырь, равный Илье:

Как съехались сильны могучи богатыри в чистом поле, Они съехались да поздоровкались. С первой со стороны батюшко старый казак да Илья Муромец А с другой стороны сильное Иванище, Игнатьев сын. (Тих. и Милл. 13)

Именно калика вызывает Илью на подвиг и дает ему оружие, при помощи которого Илья побивает Идолище.

Таким образом, цареградская версия представляет собой попытку использовать эпос в церковных интересах. В каличьей трактовке Илья становится настоящим героем только после того, как принимает образ калики. Подвиг его описывается как подвиг восстановления попранной Идолищем церковной службы и запрещенного колокольного звона.

Развитие эпоса состоит в том, что он все больше и больше сближается с историей. В нем отражен живой исторический опыт народа и его борьба. В цареградской версии Илья освобождает не Владимира, а Константина и Елену. Откуда народ мог о них знать? Эти имена были ему известны не из живой действительности, а только из книг, из житий, а также из церковных поминаний, так как Константин и Елена были причислены к святым.

Как же народ ответил на эту попытку исказить эпос? Можно наблюдать, что народ в лице большинства северных певцов отверг понимание, идущее из каличьей среды. Фигура калики была воспринята и вошла в сюжет как очень удачный персонаж — вестник, передатчик новостей. Фигура эта оказалась удобной еще в том отношении, что переодевание в каличью одежду дает возможность очень убедительно и естественно мотивировать неузнанное проникновение Ильи в город. Но вместе с тем, наряду с тенденцией к героизации калики, мы наблюдаем противоположное стремление к насмешке над ним. Певцы калику презирают и осуждают. Народ устами Ильи задает очень простой и трезвый вопрос: если калика такой сильный и могучий богатырь, почему он не совершает подвига сам? Когда калика рассказывает о том, что происходит в Киеве или в Царьграде, Илья его иногда спрашивает: