Героиня мира
Шрифт:
У Фенсера водились кое-какие деньги, и я даже смогла заказать в городе пару платьев, но, как водится в подобных случаях, они пришлись мне не совсем впору, хотя их шили по моим меркам. Я с горем пополам переделала рукава… Теперь он велел мне заказать бальное платье, для танцев.
Я стала возражать: платье будет плохо на мне сидеть, да и с кем мне танцевать, с овцами, что ли?
Вместо ответа он взял меня за руку, обхватил за талию и прошелся со мной в изящном променаде прямо по террасе из потрескавшегося камня. Один из жильцов дома, пожилой мужчина, наблюдая за нами сверху, опершись на подоконник, испытывал нечто
Все это было очень глупо, очаровательно и потрясло меня до глубины души. Мой возлюбленный умеет танцевать — хотя, конечно же, вместе с офицерами-однокашниками он посещал и бальные залы города, а не только Поле Оригоса. Не Тень прошлого, а мерцающая дымка славного прошлого окутала нас и наши движения.
— Ты легка, как пушинка чертополоха, — сказал он мне. — Ну вот, в Эбондисе можно будет потанцевать. — И другая Тень упала на нас, Тень сурового сосредоточенного настоящего.
Фенсер сказал, что платье все же нужно заказать, а ко времени окончательной примерки я успею приехать в город.
Мы вернулись в дом, игравший на дудочке мальчишка перекувырнулся «колесом», а пожилой господин возобновил неусыпное наблюдение за природой.
— Тебе не хочется взглянуть на город? — спросил Фенсер. — Приятное местечко, если не считать трущоб, но в них ты не попадешь, а если и попадешь, то сочтешь их занимательными.
Мне стало стыдно. Я робко спросила:
— Неужели я такая бесчувственная?
— Ты очень остро чувствуешь, Арадия. Именно поэтому ты видишь небо в просветах между разбитых кирпичей. И ясные глаза ребенка, а не струпья у него на ногах.
— Неправда. Если ты пытаешься уличить меня, я готова признать: да, я стараюсь отвернуться, когда вижу нечто ужасное. Что я могу поделать?
— Да, — ответил он, — если не можешь ничего поделать, убиваться над этим бессмысленно. — Черты его лица заострились, как будто оно вышло из-под руки резчика и лишь затем ожило. Он обратил взгляд прямо на меня. — Мы едем не просто на бал. Танцы — только предлог. Ты впервые встретишься с Реткой. Интересно, какое мнение ты о нем составишь. — Эти слова были произнесены в такой задумчивости, что я поняла: это не особенно важно, мое мнение о человеке никого не интересует.
— Ретка?
— Мы говорили о нем и раньше, но имени я не называл.
И правда. Я тут же догадалась, кого он имеет в виду. Фенсер заходил по комнате, не видя ее.
— Через месяц, а может и раньше, Крония окажется в руках Кристена Карулана.
— Он собирался стать императором.
— К этому времени он добьется своего. Я точно не знаю, имею ли я право сообщать тебе об этом. И что он значил для тебя…
— Ничего не значил, — сказала я.
— А этот узаконенный брачный союз, который не является настоящим браком… наверное, сердечное преподношение? Ты заключила его с Каруланом, разве нет?
— Ради его удобства.
— А что тебе досталось при дележе добычи?
— Мне не… он оказывал мне покровительство. Не знаю. — Вся эта путаница пугала меня и наводила скуку, прошлое не совсем еще превратилось в Тень, но славным уже никак не казалось.
— Значит, он использовал тебя, а ведь судя по твоим словам, он тебе не особенно нравился. Арадия, ты живешь как во сне. А кто-нибудь из нас существует для тебя на самом деле?
— Ты.
— Нет, звучит неубедительно, — сказал
он. И, отвлекшись от своих мыслей, увидев меня, добавил: — Кого же ты видишь, когда смотришь на меня? Не сомневаюсь, замечательного человека, об этом говорят твои глаза.Я не сумела ничего ответить ему, но эти слова меня обидели. Я засыпала себя вопросами; мне показалось, что основы всех моих чувств находятся под угрозой. Он обвинил меня, сказав, что я его не знаю и вдобавок принимаю за другого человека. Так ли это? Он уже углубился в книгу, но я подошла к нему и, глядя на него через стол, сказала:
— Кого и что ты видел, глядя на нее?
— На нее? На кого?
— На Илайиву. Теперь ты видишь ее, когда смотришь на меня. Ведь и это правда, не так ли? Но что она собой представляла? Со мной она была холодна как лед. Она попросила прощения за то, что не любила меня, в тот день, когда покончила с собой. А теперь ты делаешь то же самое.
— Не люблю тебя, — проговорил он. — Я люблю даже воздух, которым ты дышишь. — Он потянулся через стол и схватил меня. — Маленькая красивая кошка — вот ты кто. Глаза твои и кожа… когда я вхожу в комнату и вижу там тебя, как будто вспыхивает свет. Ну, поверь же мне. — Он так и не выпускал меня из рук. Я ждала. — Глядя на тебя, я вижу вовсе не Илайиву. Тогда я потерял всякий ум от желания овладеть чем-то недостижимым. А потом она превратилась в символ всего происшедшего. Из-за того, как она умерла.
— Ей не было нужды умирать. Она сама так решила.
— Ах, не суди жестоко, малышка. Ты же не знаешь. Ты ощущала только исходивший от нее холод. А ей приходилось в нем жить. Она так и осталась монахиней, посвятившей себя богине.
Я подождала еще, но мы оба уже погрузились в долгое молчание. Он приласкал меня и выпустил из рук.
Тогда я спросила:
— Какое отношение имеет к нам Кристен Карулан?
— Никакого. Но можно с уверенностью сказать заранее: как только он займет императорский трон, все договоры будут разорваны на кусочки. Крония опять восстанет ото сна и попытается чем-нибудь поживиться. А Кристен Карулан — стратег и воин. Он знает, как нужно действовать.
— Опять война, — глухо пробормотала я. — Но на этот раз она, конечно, будет происходить где-нибудь вдали.
— А тебе не кажется, — вкрадчиво произнес Фенсер, — что, приступив к разделке блюда на порции, Карулан не успокоится, пока не заполучит всего?
Мне вспомнились слова Воллюс насчет перекраивания мира и участи, постигшей торт.
— Война затронет все страны, примыкающие к Темериду, — сказал Фенсер. — Карулан попытается прогрызть себе дорогу на Восток. Я ничуть не удивлюсь, если он уже урвал пару кусков у экватора. У Тулии нет ни малейших шансов избежать войны. Слишком уж удобная стартовая площадка вышла бы из нее.
— Сколько пройдет времени, прежде чем…
— Можно примерно подсчитать. Только время и отделяет нас от этого. Год? Китэ необходимо обрести независимость прежде, чем Карулан успеет сюда добраться.
Тулия со своим жирным королем вольна поступать как ей угодно, захочет — пусть сражается, а нет — пускай сдается. Но если Кирения и Китэ, не имея права собственного голоса, окажутся втянуты в эту перебранку, им не миновать увечий и гибели. Арадия, в этой маленькой элегической деревушке среди элегической нищеты… люди и так еле-еле сводят концы с концами. Представь себе, что с ними станется, когда произойдет вторжение, когда Саз-Кронианская империя и Тулия вцепятся друг другу в горло, а пол-Темерида у них за спиной утонет в дыму.