Героиня второго плана

– Он очень неплохой человек. По российским меркам, значит, просто очень хороший. И из приличной семьи, я бы это вообще на первое место поставила. Развелся два года назад.

– Почему?

– Ну знаешь же, какие они здесь. Его жена полюбила другого. У нас ни одна женщина от такого мужчины не ушла бы. А здесь женщины чересчур внимательно относятся к своим капризам.

– Может, действительно полюбила, – возразила Майя.

– Я и говорю, каприз. И, кстати, почему бы мне тебя за него не сватать? Ты моя единственная дочь, я хочу, чтобы ты была рядом и счастлива.

– Я в четырех часах лету от тебя, – снова улыбнулась Майя.

О счастье она умолчала. Ей не очень было понятно, что это такое, а рассуждать о том, чего не понимаешь, она не считала правильным.

– Ну что тебя там держит? – сказала мама. – Березки? Мартин высадил в саду целых три. Байкал? И отсюда можно слетать. Я еще понимаю, когда ты училась в той твоей школе… Как ее?

– Школа свободных мастерских.

В Школе свободных мастерских Майя училась уже после университета. Она прекрасно понимала, о чем говорит мама: если бы ее образ жизни так же сильно зависел от среды обитания, как зависел во время учебы…

– А теперь ты все равно живешь очень герметично, – словно услышав эту ее мысль, сказала мама – С возрастом все окукливаются, это естественно. И иллюстрации к книжкам где угодно можно делать. И помойки твои обожаемые вполне можно рисовать по памяти. Не понимаю! Ведь там война, Майка, – вздохнула она. – Уже сейчас война, а что через полгода будет, даже Бог не знает, я думаю. Фрау Лаухус – у нее дом справа, знаешь? – на днях меня спросила, как я думаю, достаточно ли у нас глубокие подвалы на случай русского ядерного удара.

– Дура твоя Лаухус, – заметила Майя.

– Дура-то дура, но ничего нельзя уже утверждать с уверенностью. Могли мы полгода назад предполагать, что Россия нападет на Украину? У меня сердце не на месте, когда я думаю, что ты сидишь в Москве одна, непонятно чего ждешь.

– Я ничего не жду, ма.

– Вот именно! По-твоему, это нормально? И зря ты боишься разницы менталитетов.

– Да я… – начала было Майя.

Но мама поскорее ее перебила:

– Я тоже боялась, да. Но поверь мне, главное совсем не в бытовых привычках. Их несложно друг под друга подстроить. Главное – взаимное уважение! Когда есть за что уважать… Посмотри, как мы с Мартином за двадцать лет друг к другу привыкли. А ведь женились немолодыми уже людьми.

– Вы прекрасная пара, – сказала Майя. – Но почему ты…

– И вы с Куртом будете прекрасная пара, – снова перебила ее мама. – Уж поверь мне, я тебя знаю, а его и знать нечего, с одного взгляда все понятно. И была бы ты рядом с нами, чего лучше!

– Курт в Трире живет, – напомнила Майя.

– Может и в Кельн переехать. Специальность у него такая, что везде работу найдет.

– Ты и про специальность выяснила!

– Конечно. Майка, ты уже в том возрасте, когда выбора между сердцем и разумом быть не должно.

– То есть?

– То есть сердце уже вперед не убегает. Вдвоем в жизни лучше, чем одной, – сказала мама, помолчав. – Так ради чего же делать себе хуже?

– Мам, ты так говоришь, как будто он зовет меня замуж, – поморщилась Майя. – Об этом даже речи не было.

– Конечно, не было. Не идиот же он, чтобы в первый вечер тебя замуж звать. Познакомитесь поближе, присмотритесь друг к другу. Я о том, что если у тебя будет цель, то она осуществится.

«Вот уж цель великая, выйти замуж за Курта», – подумала Майя.

Но произносить это вслух не стала и даже устыдилась своей мысли. Снобизм отвратителен, и нет никаких причин считать жизнь с Куртом каким-то суррогатом жизни. Совсем наоборот, это ее нынешняя жизнь суррогат, невозможно не понимать.

– Я лягу, ма, – сказала Майя, вставая. – Пойдем же завтра в Бетховенский парк гулять? Ну и поболтаем.

– А ужинать?

– Мы поужинали в ресторане. Рейн очень красивый, – зачем-то добавила она.

– Я и говорю: лучше тебе жить поближе к нам.

Майя засмеялась, наклонилась, чмокнула маму в макушку и пошла в свою светелку.

«В общем-то мама права, – думала она, снимая с кровати серебристое покрывало. – Ничто рациональное меня в Москве не удерживает. Это даже не родной город, в конце концов, я туда в восемнадцать лет приехала. И не сказать, что была там счастлива».

Да, именно в Москве она поняла, что счастье – материя ей совершенно неизвестная. Она любила все трепетное, зыбкое, неуловимое, но, наверное, составляющая зыбкости и особенно неуловимости в понятии счастья была для нее слишком велика.

Майя выключила свет и легла. Обычно она читала перед сном, но сегодня не хотелось. Мысли теснились в голове, следовало разобраться с ними, а не прятаться от них за книжными образами.

«Да, странное, странное совпадение, сближение, – думала она. – За очень короткое время – двое очень схожих мужчин. И происходило все очень похоже: концерт-балет, и оба только что были в Вашингтоне, и даже то, что с обоими мы гуляли у реки… Прямо не по себе становится! Должно же все это что-нибудь значить? Или не должно?»

Странным казалось ей и то, что при таком сходстве обстоятельств она совсем не ощущает внутреннего сходства между собственным состоянием в те вечера, когда она была с Арсением, и сегодняшним вечером с Куртом.

«Ни в одного из них я не влюбилась с первого взгляда. И со второго не влюбилась тоже. Второй взгляд с Куртом еще не было возможности проверить, но это и без проверки понятно. И почему же тогда я думаю о них настолько по-разному? То есть совершенно они отдельные в моем сознании, вот я представляю их сейчас одного за другим, и они разные, а причину я не понимаю…»

Но еще прежде, чем мысль приняла у нее в голове отчетливую форму, Майя поняла эту причину со всей ясностью, на которую была способна. С физической ясностью, да, именно с физической.

Причина была очень проста, но – вот какой ключик! – надо было именно представить обоих поочередно, чтобы это стало для Майи очевидным.

Курт был безразличен ее телу – ничто не откликалось на него. А Арсений… При одной лишь мысли о нем, при попытке воспроизвести в памяти его облик Майю пронзило желание такое острое, что закружилась голова. Оно именно ударило в голову, заставило щеки вспыхнуть и тут же растеклось по всему телу, закружилось бурунами в горле, в груди, между ног… Майя так давно не испытывала ничего подобного, что уже была уверена, это осталось в прошлом, в хотя и не слишком далеком, но все-таки в ушедшем времени ее жизни.