Герой нашего времени.ru

— Сам ты — сын ошибок… трудных, — беззлобно повторил Василий. — За всю историю русской армии ты, наверное, единственный из начпродов, попавший под пулю. И единственный, получивший по морде от медсестры во всем отделении. А может быть, во всем госпитале. «Везунчик»!..

Василий был гораздо старше Валерия по возрасту. Иванову стало жаль непутёвого тыловика, и он решил прервать их перепалку:

— Нет, мужики, такая женщина мне каши не принесёт. А нормальной нет?

— Да они тут все нормальные, — заступился сразу за весь женский персонал госпиталя Виктор. — Все к нам с душой. Просто Валерка с поцелуями своими полез, вот и заработал. А так эта Лидка — ничего, может, только излишне требовательная: режимом дня всех достала.

— Ну, ладно. Спасибо за информацию, мужики. Поживём — увидим…

Так состоялось первое знакомство Иванова с госпиталем и с соседями по палате.

Через две недели он уже вставал и гулял по территории госпиталя, опираясь на тросточку. Он осматривал все местные достопримечательности, а вернувшись в палату, рассказывал всем лежачим о том, что сегодня творится за кирпичными стенами их отделения. Виктор садился на кровати и с вниманием ребенка, которому читают занимательную книжку с картинками, слушал эти рассказы. Чувствуя такой интерес, Иванов старался как можно красочнее описать увиденное. Иногда, чтобы было интереснее слушателям, он что-то добавлял от себя. Чаще остальных Виктор задавал такие вопросы:

— Сань, говорят, в терапевтическом отделении старшая сестра — красавица?

— У нас есть не хуже, — отвечал Иванов.

— А ты её видел?

— Видел, — как можно равнодушнее, говорил Александр.

— Ну и как?

— Нормальная.

— Ну, расскажи! Опиши её! — с нетерпением ребенка требовал Виктор.

Порой он действительно походил на большого ребенка: был прост в общении, всегда готов поделиться последним и всегда всех жалел. А вот жалости в отношении к себе не терпел.

Иванов описывал во всех подробностях, с личными комментариями, сестру из терапевтического. Наверное, у него неплохо получалось, натурально, потому что каждый раз во время таких рассказов со стороны лежачих лейтенантов доносились вздохи, а Виктор слушал, раскрыв рот.

— Да-а! — протягивал он, мечтательно улыбаясь, когда Иванов, наконец, умолкал. И, не давая тому опомниться, тут же спрашивал:

— А врачиху из ЛОР-отделения видал? Говорят — штучка!

И день за днем Иванов продолжал рассказывать всей палате «сказки». Ходячие понимали, для кого он это делает, поэтому никогда не спорили и не возражали, если даже Иванов начинал сильно привирать. Конечно, и Виктор догадывался, что кое-что Иванов приукрашивает, но каждый раз с нетерпением ждал новой истории.

Однажды не выдержал Василий. Когда Иванов закончил одно из очередных своих повествований, Василий, обращаясь ко всей палате, произнес:

— Да, слушайте вы его больше! Прошлый раз он про врачиху из кардиологии рассказывал, так был я там: совсем она не такая красивая, как он вам тут «вешает». И сиськи у неё совсем не такие большие.

— Чё, побежал-то, дед, приспичило на сиськи посмотреть? — ехидно поинтересовался тыловик.

— Тебя не спросил! — огрызнулся мотострелок.

— Просто ты, Василий, в женской красоте не разбираешься, — рассудительно сказал Виктор, — и не видишь женщину так, как видит её Саня. А Саня видит прекрасное и с нами делится. Вот ты бы смог так красиво рассказать о женщине?

— Да что я вам, журнал мод, что ли? — Василий замешкался, но тут же нашелся: — Я красиво могу про танк рассказать, про любое оружие.

— Про танк! — передразнил тыловик, скорчив рожу. — Ты ещё про роту в обороне нам расскажи. Ты когда последний раз с нормальной бабой был, Вася?

— Да ты, сопляк, ещё сиську мамкину сосал, когда я уже детей делал! — взорвался мотострелок. — И как роту в бой вести, знаю не понаслышке! А ты только выпустился из училища, где тебя воровать научили, погоны нацепил и считаешь себя офицером? Да вас, тыловиков, каждые два года расстреливать можно без суда! — Василий подошел вплотную к сидящему на кровати Валерке, и тот заметно спасовал под его напором.

— Ну-ка, петухи, потише! — спокойно, но властно вмешался Виктор, и Василий неохотно, но подчинился, оставив в покое притихшего тыловика.

Виктор уже больше месяца находился в этом госпитале, но когда он сможет встать на ноги, не знал никто. Ступни ему оторвало выстрелом из гранатомета под Самашками. За участие в той операции Виктора представили к ордену Красной Звезды. Теперь операции ему делали врачи. Одну он уже перенес. Стоял вопрос о второй. Ему обещали хорошие протезы и возможность ходить. Виктор очень на это надеялся.

Подружились Иванов и Виктор быстро. У них было много общего, и жизненные истории были схожи. Только Виктор был старше на пять лет и поступил в Рязанское военное училище, отслужив срочную в Воздушно-Десантных войсках, а Иванов поступил в летное училище после школы. Помотала их военная судьба по стране с востока до запада, бывали они в одних и тех же городах, «майоров» получили в один год. Только Виктору было тогда тридцать три года, а Иванову — двадцать восемь. Последняя должность Виктора — заместитель командира батальона, Иванова — командир звена вертолетов. Они много рассказывали друг другу о себе, но настоящая дружба началась с воспоминаний об Афганистане. Многим были схожи их судьбы.

— Ты женат? — однажды спросил Виктор.

— Разведен. А ты?

— И я тоже.

Виктор рассказал, как женился по любви. Потом родился долгожданный сын. Но не сложилась семейная жизнь — жена ушла после пяти лет совместной жизни.

— И мы прожили почти шесть лет.

— Она у меня хорошая, ты не думай, — говорил про свою бывшую половину Виктор. — Только городская, привыкла к той жизни, а тут мы всё кочевали по военным городкам без собственной квартиры. Тяжело было ей. А она у меня красивая. Запал на неё один проверяющий из столицы. И увёз. Я тогда в командировке был. Не удержал. Потом узнавал: вроде бы хорошо им там с сыном. Она ещё одного ребенка родила. — Виктор, задумавшись, замолчал.

— Ты матери писал? — спросил Иванов, желая сменить тему разговора.

— Что? — Виктор вышел из задумчивости. — О ранении не писал. Не могу правду написать. Мы с ней одни на свете. А вдруг с ней что? Тогда я совсем один останусь. Пишу, что жив-здоров. А вот когда на своих ногах приду, тогда всё и расскажу. А ты своей?

— Я только из Афганистана вернулся, и в тот год слегла моя мама. Сказались двадцать лет работы во вредном цеху. Вначале стаж зарабатывала, потом квартиру, потом деньги для сына, а на собственную жизнь времени не хватило. Весь отпуск я провёл у её постели. Хотел было уже тогда рапорт на увольнение из армии писать. Убедила она меня этого не делать. Крепилась, чтобы я не сильно переживал. Оставил я маму тогда на её сестру и уехал на Дальний Восток. Уезжал с мыслью, что переведусь служить поближе к Волгограду по семейным обстоятельствам. Но мама угасла быстрее. Через месяц приехал на её похороны. Стоял, Витя, я у её могилы и тогда впервые ощутил, что остался я на этом свете один.

Они замолчали, понимая друг друга без слов.

По тому, как часто к Виктору приезжали однополчане, Иванов понял, что без друзей Виктор не останется никогда. А у Иванова за всю жизнь было мало настоящих друзей. Школьный друг Юрка уехал куда-то, и адреса нет. Лучший друг Сашка погиб через год после выпуска из училища — разбился на вертолете при выполнении боевого задания на границе ГДР и ФРГ. Они так и не увиделись после училища ни разу. Еще один друг по училищу Толик погиб в Афганистане. Последний раз они встретились случайно в Кандагаре в восемьдесят седьмом. Отметили встречу, как полагается. Помянули погибших товарищей. Толик летал на «двадцатьчетверках» — вертолетах-штурмовиках. Через три дня он был сбит ракетой при взлете с аэродрома Баграм. Экипаж сгорел. Иванов долго переживал смерть друзей. Он знал родителей Толика. Они потеряли единственного сына. Через год, приехав на могилу Анатолия, он отдал его родителям стихотворение, написанное в Афганистане и посвященное их сыну: