Герой жестокого романа

– Какая Ира? – не врубилась я.

– Ну то есть как? – опешили на другом конце. – Э… Жена твоего отца.

Слава богу, еще не сказала, что моя мачеха. Я молчала, ожидая, что последует дальше.

– Где он? – уже без крика спросила Ира.

– А я почем знаю? – ответила я.

– Так он не у тебя?

– Что ему у меня делать?

– Но он же вчера поехал к тебе!

– Был. Потом уехал.

Ира спросила куда. Я ответила, что понятия не имею – что соответствовало действительности.

– Но он отпустил ребят. С машиной. И звонил тогда от тебя…

– И что? – сказала я. – Может, не хотел, чтобы они знали, куда он поехал.

Пока я думала, какую гадость еще сказать Ире, она быстро попрощалась и повесила трубку. Не нравится, что тебя оставили ночевать одну? Так тебе и надо. А если свалишь от папочки, то так ему и надо. В общем, разбирайтесь сами.

Я поняла, что больше не засну, отправилась в душ, потом выпила кофе, съела яичницу, еще выпила кофе и задумалась, чем бы мне заняться. Несмотря на Сашины наставления, целый день сидеть дома не хотелось. Тем более если он придет вечером, то не узнает, выезжала я в первой половине дня или нет.

Пока я думала, снова зазвонил телефон. Это был один из вчерашних гоблинов, постоянно сопровождавших моего отца. Он хотел выяснить, когда папа уехал и куда. Примерное время я назвала, скинув часик, а куда – извольте, вам лучше знать его любовниц. Гоблин на другом конце крякнул, потом попросил с ним связаться, если папа прорежется, и продиктовал номер сотового. Я на всякий случай записала.

Потом у меня мелькнула мысль снова съездить к тому месту, где стоял «Сфинкс», и попытаться найти всезнающего дедка. Я же все равно собиралась с ним поговорить? Вот и поговорю. Ведь это же не опасно? И откуда Саша узнает?

В общем, я собралась и поехала.

По пути долго проверялась, глядя в зеркальце заднего вида. Но за мной никакого «хвоста» не было – или был настолько профессиональный, что я его не заметила. Припарковалась там, где и в предыдущий раз, когда встретила Аленину мать. Вспомнила тетю Вику. Подумала, что у нее ведь съехала крыша после смерти Алены… Может, и лучше, что все так вышло в морге… Хотя что я такое говорю?

Прогулялась до строительной площадки, никого не увидела – ни дедка, ни зевак, ни просто праздно шатающихся граждан с собаками, ни местных бомжей. Обошла ограждение со всех сторон – с тем же результатом. Вернулась на набережную. Посмотрела в ту сторону, в которую удалялся дед. Вон та арка. Та или следующая. Надо идти. И спрашивать на месте. Звонить по квартирам. Ведь дедка же кто-то должен знать?

Я двинулась по набережной. Зашла в арку. Оказалась во дворе-колодце. Дома, его составлявшие, были шестиэтажными, довольно обшарпанными. Если фасады, выходящие на набережную, красили время от времени, то на дворы всем было наплевать. Хотя помойки и убрали, запустив мусоросборочную машину, к которой надо выходить к определенному часу, но те, кто не успел или поленился, оставляют мусор под аркой, из-под которой воняет. Воняло также мочой – людской и кошачьей. На кирпичах разросся грибок. Ни дерева, ни кусточка. И вообще, как мне показалось, во дворе не хватало свежего воздуха. То ли гнилью какой-то пахло, то ли еще чем… Честно говоря, не поняла, только порадовалась, что живу и всегда жила в новостройке.

Я огляделась, считая парадные. Шесть. Многовато для исследования. И как назло – ни тебе скамейки с всезнающими бабульками, ни мамаш с колясками (да кто будет гулять в таком дворе?), ни резвящихся деток. Внезапно у меня за спиной послышались шаги. Я обернулась – в арку входила женщина средних лет с двумя хозяйственными сумками в руках. Ее каблуки стучали по обледенелой дороге. Я подумала вначале, кто же ходит на каблуках по скользкому асфальту, потом повнимательнее пригляделась и поняла, что сапоги старомодные. Мама носила нечто подобное, когда я шла в первый класс или примерно в те годы.

В этих домах явно еще остались коммуналки, и их уже навряд ли скупят «новые русские» – все, кто мог, жильем давно обзавелись, а чтобы привести весь этот двор (и дом) в более или менее пригодный для нормального проживания вид, пришлось бы вложить немало средств. Кому ж охота? Теперь пошла мода на жилье новой, улучшенной планировки в только что построенных домах, часто по индивидуальному проекту.

Похвалив себя за то, что на этот раз сама сообразила (без подсказок тети Вики) облачиться в кожаную куртку, а не в «норку» (в целях конспирации), двинулась к тетке.

– Добрый день! – пропела я.

Тетка хмуро на меня глянула и пробурчала что-то себе под нос. Возраст ее определить точно не представлялось возможным: между тридцатью пятью и пятьюдесятью. Хотя вполне могло оказаться и меньше. Жизнь ее, видно, здорово била…

– Скажите, пожалуйста, вы случайно не знаете, в какой квартире живет дедушка… Я, к сожалению, не знаю, как его зовут…

Тетка ухмыльнулась, не дав мне досказать.

– Ванька Жуков на деревню дедушке?

– Что? – не поняла я.

– Да чему вас только в школе учат? Неужели про Ваньку Жукова не слышала? Вот она – новая система образования. Нас-то учили так учили. Самый последний алкаш у пивного ларька всех русских классиков читал, а у вас теперь – лицеи и гимназии, а толку? Всю систему образования развалили, годами отработанную. Как раньше дети в школу шли? Да единицы читать-писать умели! И всех научили! А теперь им уже подавай наученного ребенка. А школа тогда зачем?

Тетка говорила что-то еще про систему нынешнего образования и ее недостатки по сравнению со старым. Больной вопрос для нее, что ли? Учительница, почему-либо уволенная из школы (хотя вроде бы учителей не хватает и берут кого угодно)? Или ушла сама, потому что на зарплату теперь невозможно жить? И вот теперь высказывает мне все, что наболело? Хотя мне-то до этого какое дело? Я школу закончила. И с образованием, как мне кажется. Про Ваньку Жукова я вспомнила. Мы его проходили, только давно. И мама меня дома заставляла русскую классику читать, хотя мне по большей части хотелось американских женских романов. Но мама романы убирала и подкладывала то, что считала обязательным «для каждого культурного человека».

При воспоминании о маме на глаза стали наворачиваться слезы. Тетка их заметила и приняла на свой счет.

– Да ты не обижайся, девушка, – тут же прекратила она свою речь о школьном образовании, – ты тут ни при чем. Говори, кого ищешь. Я тут с рождения живу. И помру. На очереди стоим уже тридцать лет. Так и умрем в очереди.

Я боялась, что теперь она станет говорить о жилищных проблемах, бездельниках из ЖЭКа (или как там его теперь?), но тетка уже вникала в мои проблемы.

Я пустила слезу (что было нетрудно), сообщила, что несколько моих знакомых погибли во время взрыва, тетка тут же посокрушалась, правда, заявив, что пристанища «новых русских» вообще-то надо взрывать, но без людей – в особенности тех, кто там работает по найму.

– Вон из двенадцатой квартиры Люба там полы мыла, – сообщила словоохотливая тетка. – Теперь без работы сидит. Правда, говорят, что скоро опять отстроят. Только хозяин будет новый. Но, может, возьмет? Люба-то ведь на многое не претендует. Она уже на стройплощадку ходила, предлагала. Сказали: позовут, когда мусор надо выносить будет. А Любу очень устраивало, что только рано утром надо приходить, ну как они закроются. Люди уже встают, а они только закрываются. Вот ведь жизнь у кого-то, а? Люба и мыла там, пока у нее муж на работу не ходил. Потом назад. У нее ведь двое ребятишек. Один в школу сам дойдет, а маленький дома. И в садик его не отдашь – все время болеет. Куда ж ей еще на работу идти?