Герой

Но это не реальный мир. Я лишь чувствую себя так. После сонного неуклюжего секса посреди ночи.

В моей жизни ничего не изменилось, и я напрашиваюсь на неприятности, если начинаю верить в обратное.

Этот мир не подслащает пилюли. Он не раздает чудеса.

Он не приходит волшебным образом в порядок.

Я слегка извиваюсь и пытаюсь откатиться в сторону.

— Еще нет, — бормочет Зед, слегка приподнимая голову.

— Мне пора в постель.

— Зачем утруждаться?

— А что, если Рина проснется раньше? — не знаю, зачем я спорю. Я не хочу сейчас вставать с постели.

— Тогда мы объясним ей. Она ничего не знает о сексе. Она не подумает чего-то плохого.

Это правда. Рина настолько отрезана от остального мира, что у нее нет абсолютно никаких предубеждений относительно секса, любви или романтических отношений. Мы могли бы сказать ей, что так поступают взрослые, и она бы нам поверила.

Но я не хочу, чтобы она видела нас вместе в постели. Это сделало бы все реальным в том смысле, в который я стараюсь не позволять себе верить.

— Ты лежишь на мне, Зед.

— Попроси меня подвинуться, и я подвинусь.

Он так и сделает. Я знаю это наверняка. Поэтому я пытаюсь заставить себя попросить его слезть с меня, но не делаю этого.

Я хочу еще немного побыть в безопасности.

— Я так и думал, — бормочет Зед.

— Не будь таким несносным.

— Я думал, ты сказала, что несносность — одна из моих самых значимых черт.

Меня забавляет его сухой тон. Он прав. Я уже говорила ему именно эти слова раньше. И не раз.

— Так и есть.

— Так как же мне перестать быть несносным? Мне придется перестать быть самим собой.

— Ты мог бы немного умерить усилия.

Его тело снова трясется от смеха. Мне нравится, как это ощущается, когда он прижат ко мне.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Мы молчим несколько минут. Его тело кажется почти мягким. Удовлетворенным. Таким же расслабленным, как и мое. Затем он ни с того ни с сего спрашивает:

— Так ты думаешь, нам стоит переехать?

— Да. Не думаю, что у нас есть выбор.

— Я тоже.

Я делаю глубокий вдох, радуясь тяжести его тела, и пытаюсь распутать узел беспокойства, который всегда был слишком страшен, чтобы с ним справиться.

— Это будет трудно, но если мы ничего не предпримем, думаю, мы пожалеем об этом.

— Я тоже так думаю, — он делает паузу. — Ты хочешь поехать в ту часть Кентукки, о которой они говорили?

— Ты думаешь, что не стоит? По крайней мере, мы знаем, что там нас ждет нечто лучшее. Хорошие люди. Больше поддержки. Лучшая жизнь для Рины. Возможно, дальше на западе есть что-то хорошее, но мы не знаем, где это, как далеко и на что это похоже.

— Да. Мне не нравится идея уезжать без четкой цели.

— Так ты думаешь, нам тоже стоит поехать?

— Да. Думаю. Но я не хочу этого делать, пока ты не согласишься. Полностью.

Я сглатываю.

— Я согласна. Полностью.

Он делает движение головой, похожее на кивок. Затем еще раз утыкается носом мне в шею.

— Ладно. Скоро, как ты думаешь?

— Да. Как только мы будем готовы. Мы не знаем, когда наступит зима и мы окажемся здесь в ловушке.

— Ладно. Хорошо. Мы начнем собираться и составим план действий.

— Хорошо, — я чувствую легкую дрожь внутри, но не дрожу. Я не уверена, что вообще могу дрожать, когда Зед лежит на мне в таком положении. — Мы придумаем план.

Я делаю глубокий вдох.

— И потом мы сделаем это.

Глава 6

Три дня спустя, незадолго до рассвета, мы собираемся покинуть хижину.

Скорее всего, навсегда.

В моем представлении это настолько масштабно, туманно и рискованно, что мне трудно удержать эту мысль в голове. Но в тот вечер мы с Зедом приняли решение, и оно окончательное. Никто из нас не сомневался в этом.

Это трудный выбор, но это лучший из множества плохих вариантов.

Нам удалось скрыть от Рины все страхи и волнения, поэтому она в восторге от нового приключения. Она только и делает, что рассказывает о том, что мы могли бы увидеть, что мы могли бы сделать и к чему мы могли бы прийти. Я делаю все возможное, чтобы умерить ее ожидания, чтобы она не слишком разочаровывалась, но я также не хочу разрушать ее надежду.

Прошло много времени с тех пор, как у меня была такая надежда. Это не та вещь, от которой можно легко отмахнуться. Только не в таком мире, как этот.

Последние дни мы собирали вещи, готовились и решали, что брать с собой, а что нет. Мы возьмем грузовик, пока хватит бензина, но на нем мы не доедем до конца. Шансы на то, что нам повезет и мы сможем заправиться по дороге, настолько малы, что о них едва ли стоит задумываться. Поэтому нам приходится строить планы, предполагая, что в конце концов мы вылезем из грузовика и остаток пути проделаем пешком.

Зед использует запчасти от бесполезного квадроцикла и пару ржавых велосипедов, чтобы сделать тележку для наших припасов, так что нам не придется тащить на спине все, что у нас есть. Вечером перед нашим отъездом Зед заталкивает упакованную тележку в кузов грузовика и закрепляет ее, чтобы она прочно держалась там.

Утром нам нужно будет загрузить еще несколько вещей, но в остальном мы готовы к отъезду.

В ту ночь мы с Зедом снова занимаемся сексом. Мы даже не говорим об этом. После того, как мы уложили Рину спать, он тянет меня к себе на кровать, и мы занимаемся любовью под одеялом, молча, настойчиво и страстно. Я так боюсь уезжать на следующее утро, что не могу заставить себя лечь спать в свою постель. Я остаюсь с ним на всю ночь, испытывая облегчение каждый раз, когда он просыпается ночью, обнаруживает, что отодвинулся, и снова заключает меня в свои объятия, крепко сжимая.

Может, он знает, что мне это нужно.

Или, может, ему это тоже нужно.

Мы встаем до рассвета и молча выполняем свои простые обязанности: моем посуду, одеваемся и готовимся к новому дню. Затем Зед будит Рину, и нам остается совсем немного дел.

Пока Зед загружает последние наши вещи в грузовик, мы с Риной и Дружком обходим хижину и двор, и мы прощаемся со всем. Со спальней. С ее кроватью. С ее стулом за столом. С дровяной печью, которая согревала нас зимой. С дождевыми бочками во дворе. С уличным туалетом. С тропинкой, ведущей к реке, где мы ловили рыбу. С садом, в котором мы так усердно работали. С нашим любимым деревом на опушке леса.