Герой

– Мля-я-я…

Наверное, не нужно уточнять, кому он принадлежал?

Глава 8 Артефакт

Перестав разглядывать толпу, я с вызовом уставился на Рехоша. Сейчас все зависело только от него, и данная ситуация имела два варианта развития. В первом случае он идет на конфликт, возмущается, обвиняет меня во всем, в чем только можно, а потом пытается выгнать из храма. Именно пытается, потому что хрен я уйду так просто и перед уходом обязательно опишу со всеми подробностями тот факт, что святые отцы используют прихожан в качестве дойных коров. Вряд ли это поможет авторитету церкви, да и заодно на ноль помножит все усилия святош по привлечению на праздник члена королевской семьи.

Вариант, что святые отцы попытаются избавиться от меня прямо здесь, я во внимание не принимал. Во-первых, ситуация не такая катастрофическая, чтобы идти на такие меры. Подумаешь – опустошил церковный энергонакопитель! Можно ведь уладить дело полюбовно и даже потребовать компенсацию, если наглости хватит. Во-вторых, яркий свет из алтаря видели многие, поэтому святошам нужно найти этому правдоподобное объяснение. А они прекрасно понимают, что любую версию, которая может мне навредить, я оберну против них, просто рассказав правду.

Рехош думал быстро, поэтому, пока я еще размышлял над первым вариантом, надел на свое лицо маску дружелюбия и сразу перешел ко второму.

– Дети мои! – закричал он, воздев руки. – Мы с вами только что стали свидетелями чуда! Единый отметил своим личным благословением одного из присутствующих на празднике. Им стал принц Алекс, чей дух оказался настолько чистым и светлым, что удостоился милости Творца! Возрадуемся же, дети мои, ибо подобного в Мардинане не случалось уже несколько сотен лет!

Святой отец сделал театральную паузу, и толпа разразилась приветственными криками, среди которых можно было разобрать и «Слава Алексу!», и «Хвала герою!», и «Спартак» – чемпион!» (последнее, если сильно постараться). Я в этот момент только подумал, что Рехош сделал правильный выбор. Так будет лучше для церкви и гораздо безопаснее для меня. Теперь, даже если слухи о моем цвете достигнут ушей церковников, открыто они никогда возмущаться не будут. Самим дороже выйдет, ведь Единый-то меня лично благословил, а значит, народ их попросту не поймет.

Рехош спустился с возвышения, подошел ко мне и под руки потащил наверх, на всеобщее обозрение. Если бы я не видел его лица в тот момент, когда опустошил алтарь, если бы не был эмпатом, то вполне мог бы подумать, что святой отец находится в глубочайшем экстазе от лицезрения чуда. Но сейчас в его эмоциях преобладали злость и растерянность, которые говорили только о великолепном актерском мастерстве церковника.

Затащив меня на возвышение, Рехош отступил на несколько шагов, давая всем возможность на меня полюбоваться. Я нацепил на лицо скромную улыбку и раскланивался во все стороны, как китайский болванчик, слыша радостные крики, сливавшиеся в единый гул. Знатные особы, стоявшие в первых рядах, хлопали в ладоши и вполне искренне мне улыбались, а люди попроще выражали эмоции более бурно. Они разве что не скандировали хором: «А-лекс!! А-лекс!!», а так все признаки фанатичного поклонения уже были, что называется, на лице. Дождавшись, пока толпа немного угомонится, Рехош вновь поднял руки, призывая всех к тишине. А я посмотрел на его позу и подумал: весьма символично, что этот жест, являющийся в религии Единого чем-то вроде обращения к Создателю, расценивается у альтаров как вызов на бой до смерти. Интересно, откуда это вообще возникло у горцев? Бытовало в народе во все времена или же появилось только после поражения в Великой войне?

– Дети мои! – дождавшись, когда крики утихнут, вновь воскликнул Рехош. – Это чудо, которое произошло на ваших глазах, свидетельствует о том, что Единый не отвернулся от нас. Он по-прежнему любит своих детей и заботится о них. И таким способом он показывает, что среди нас есть еще достойные, которые в будущем могут быть причислены к святым за свои праведные поступки. Он говорит нам: берите с них пример, старайтесь походить на них в мыслях и делах, не позволяйте себе оставаться в стороне…

Святой отец продолжал говорить, буквально захлебываясь от восторга, а я стоял и думал о том, что любое событие церковники могут повернуть в свою пользу. Именно за это я никогда их не любил. Насквозь пропитанные лицемерием, виртуозные рассказчики, прекрасные слушатели, они всегда вызывали у меня отвращение тем, что могли любой факт извратить до неузнаваемости и заставить тебя поверить в то, что черное – это белое. Хотя я не утверждаю, что они поголовно все такие, подобные этому Рехошу, который сейчас вновь успокоился и продолжил вещать в своей излюбленной манере – неторопливо, размеренно, гипнотически. Может, это мне всегда попадались такие, а где-то далеко существуют священники праведные, честные, готовые отдать жизнь за других. Свою жизнь, разумеется, так как тех, кто готов жертвовать чужими, – пруд пруди!

Когда святой отец вновь перешел к проповеди, я краем уха стал прислушиваться к его речи и пытался вникнуть в смысл. Однако его там почти не было. Рехош раз за разом повторял практически одно и то же, только другими словами, игрался предложениями, сплетая искусное кружево, употреблял несколько раз одни и те же словосочетания. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что начинаю засыпать. Мне так хотелось опуститься на этот помост, привалиться к алтарю и захрапеть под непрекращающийся бубнеж. Огромным усилием воли я стряхнул с себя сонную одурь и внимательно оглядел толпу.

Похоже, воздействие святого отца на прихожан было мощнейшим, так как все они вновь застыли с блаженными улыбками, затаив дыхание, слушая его речь и все так же испуская эмоции щенячьего восторга. Когда я увидел, что в храме вновь появилась энергия, высвобождающаяся из их аур, то понял, что процесс дойки Рехош планирует все же довести до конца. Я не стал ему мешать, поэтому не сказал ни слова, когда в дело вступил церковный хор. Алтарь вновь начал действовать, священники своими хитрыми манипуляциями опять собирали силу, а меня под белы рученьки увели с возвышения в неприметную дверцу за ним, потому что моя роль в церемонии уже точно была отыграна.

Рехош последовал со мной, и, пока мы шли по длинному темному коридору, не издал ни звука. Я догадывался, что после всего случившегося он обязательно захочет со мной поговорить наедине, и весьма удивился, когда святой отец довел меня до маленькой дверцы и строго произнес:

– Больше никогда не появляйся в этом храме!

Дверцу открыл один из церковников рангом пониже, и я увидел, что за ней простирается столичная площадь. Видимо, это был черный ход, из которого меня весьма невежливо вышвыривали прочь. Похоже, святоша сильно обиделся, раз не захотел даже разговаривать со мной. Ладно, я и не напрашивался! Но так просто уходить было нельзя. Я ведь не какой-то там простолюдин, в моих жилах течет королевская кровь, поэтому восстановить статус-кво нужно было обязательно.

Повернувшись, я холодно взглянул в глаза Рехошу и четко произнес:

– Больше никогда не смей мне приказывать!

После этого я еще немного постоял, буравя взглядом святошу, но тот возражать не осмелился и вскоре опустил голову, пряча глаза. Я знал, что в них плескался только гнев, но даже такого признания поражения было мне вполне достаточно. Теперь церковник прекрасно понимает, что давить на меня, пытаться отомстить или гадить по мелочам не следует. Ведь я могу и ответить!

Развернувшись, я покинул негостеприимный храм. После его угнетающей атмосферы я не смог сдержать облегченной улыбки, очутившись на свободе. Посмотрев на небо, я с удивлением отметил, что уже наступает вечер – время за чтением пролетело незаметно. Оказалось, что я все еще держу в руке книгу. Первым моим побуждением было выкинуть ее, но потом я подумал, что так и не дочитал это творение древних пиарщиков, поэтому сунул ее под мышку и решительно направился во дворец. Хоть мне хотелось по пути заскочить к Паронику и поставить свой автограф на контракте, гарантирующем неплохие деньги без усилий, но разговор с Фариамом откладывать было нельзя. Брат должен был первым узнать обо всем, что сегодня произошло, чтобы не только просветить меня, во что это может вылиться, но и заранее продумать свой ответ на возможные претензии церковников. Как говорится, предупрежден – значит вооружен. А зная своего брата, я могу с уверенностью сказать, что претензии церковников вполне могут обернуться увеличением арендной платы, которую они отчисляют в казну.

Я вошел в лабиринт дворцовых коридоров, в которых уже понемногу начал ориентироваться, достал разговорник и гаденько ухмыльнулся.

– Алекс? – раздался голос Фариама. – Что, церемония в храме уже закончилась? Ты знаешь, я сейчас немного занят, давай попозже поговорим.

– Нет, церемония еще идет, – ехидно ответил я. – Вот только меня с нее выперли пинком под зад, поэтому я и хотел узнать: тебе подробности интересны или будешь их потом у свидетелей узнавать?

Брат после недолгого молчания спросил: